Мутные воды - K. Ксандер

позвонить, — сказала инспектор, стараясь заглянуть Эмилии в глаза.

— Да, я поняла вас, инспектор Смит, — как можно убедительнее постаралась ответить Эмилия. На секунду она испугалась, подумав о том, что она сама каким-то образом выдала свои мысли. Но в глубине души обрадовалась словам Элизабет, так как это давало ей пространство для маневра и возможность сообщить о том, что ее действительно встревожило чуть позднее.

Она хотела покинуть дом одновременно с полицейскими, но потом взглянула еще раз на стол Арчибальда и решила, что ей будет спокойнее, если они уедут без лишних вопросов. Через десять минут она и сама выехала за ворота поместья. На сиденье рядом с ней лежали три книги, те самые без обозначений на корешке, бережно завернутые в картонную бумагу. Эмилии не терпелось добраться до дома Артура и снова погрузиться в чтение. И пускай к текущему делу это отношения не имело, она решила, что три-четыре часа существенной роли все равно не сыграют.

13 октября

«Вчера днем произошло то, что не выходит у меня из головы. Я была так поражена случившимся, что почти не спала ночью. Во время прогулки с Эми и Арчи я встретила одну женщину. Она увидела меня на противоположной стороне дороги и не сводила с нас взгляд. На улице, конечно, много странных людей, и я сначала не обратила на нее внимания. Немного погодя я поняла, что она идет прямо за нами. Хорошо, что Лаура была со мной, и помогла присмотреть за детьми. Оказавшись на пляже, я увидела, что та безумная все еще преследует нас. Я решила подойти к ней, думала, возможно, немного милостыни решат проблему. На близком расстоянии я поняла, что это вряд ли то, что ей нужно Она неплохо выглядела, это достаточно молодая женщина, крепко слажена, одежда была опрятной и чистой… То, что она мне рассказала мучает меня и я не знаю, как поступить. И я боюсь ей поверить, хотя сказанное безумно похоже на правду: она мать Арчибальда.

Эмма, так ее зовут, рассказала, что и как произошло три года назад. Об этом никто, кроме нас двоих с Джеймсом знать не может! Все встало на свои места. Теперь ясно, зачем нам пришлось так надолго уезжать, и каким образом у меня на руках оказался малыш… Джеймс говорил, что это случайность, ошибка, он не хотел так поступать. Я разочаровалась в нем окончательно еще до этого, поэтому задала лишь вопрос о том, где мама мальчика. На что, как сейчас помню, он ответил, что ее больше нет! Чем угодно могу поклясться, но он точно так и сказал. Тогда тем более я решила смириться с этим, а теперь… Эмма сказала, что давно знает, где он, но никак не решалась, так как уверена в том, что Джеймс не отдаст ей Арчи. Она умоляла вернуть ей сына. И я не знаю, что делать. Я понимаю ее как мать и буду честна — мне хочется просто уничтожить Джеймса за то, что он натворил. Я понимаю, что с ним говорить бесполезно, он ни за что не согласится. Для него вся эта история — давно улаженное дело. Эмма сказала, что еще тогда он заявил о том, что ни в какой роли не хочет ее видеть — ни как няню, ни даже просто как гостью в доме. Он вычеркнул ее из жизни, смыл как грязное пятно, о котором никогда более не хочет вспоминать.

Сегодня за завтраком я не могла на него смотреть. Мне было противно. Это невероятно, удивительно, как с виду в таком благодетельном красивом человеке может быть столько гнили. И как жаль, что я сразу ее не увидела, не почувствовала этот смрад. И чем дальше, тем хуже, тем больше мерзостей мне приходится узнавать. Сейчас я испытываю некоторое удовольствие от того, что у меня есть способ наконец втоптать его в грязь, заставить его почувствовать унижение. Вряд ли что-то сравнится с той болью, которую он причинил и продолжает причинять мне. И как оказывается, делает это с другими.

Завтра Эмма снова придет на пляж. Я обещала дать ей ответ».

25 октября

«Этот дневник НИКОГДА НИКОМУ не должен попасть в руки. Глупо рассказывать здесь то, что я хочу сказать, но мне нужно как-то справиться с эмоциями.

Я в невообразимом предвкушении. Все свершится уже через пять часов. Знаю, что не смогу уснуть, а значит, что придется делать как можно более убедительный естественный вид, и вообще проявить недюжинные навыки актерского мастерства, в наличии у себя которых я весьма сомневаюсь… Я чувствую трепет внутри, ручка выскальзывает из моих влажных рук.

Что ж, план запущен в действие, и отступать теперь некуда».

29 октября

«Мне кажется, то, что я натворила мне еще придется осознать. Джеймс убит. Я сделала с ним то, что так хотела. Он до сих пор в ужасе и бешенстве. Разъяренный, как дикий зверь. Как и в ту ночь — мечущийся из угла в угол, ревущий, страдающий. Меня пугает то, что я хотела его увидеть таким. В моей голове до сих пор стоит его крик. Я наконец вытрясла из него эмоции, увидела, как ему больно и как у него все горит внутри. Так же как горело у меня. И я могла бы хладнокровно наблюдать за его мучениями, если бы не мои собственные сомнения в содеянном.

Он подозревает меня, и я знаю, что сама себя сдаю. Вчера он ударил меня по лицу. Мне показалось, что щека онемела на несколько часов. Но это было даже приятно. Он понимает, что я его победила. И это доказательство его бессилия передо мной. Он ничего не сможет мне сделать, никак не сможет меня наказать. Сделает мою жизнь здесь еще хуже? По крайней мере, мучиться теперь буду не я одна. Отнимет дочь? Он и так сделал это в наиболее возможной степени. Больше он ничего сделать не сможет, иначе поползут слухи и возникнут вопросы, что несомненно повредит репутации, о которой он так печется. За это я не боюсь. Нужно было видеть, как он сдерживался в присутствии прислуги. Сколько же всего они пропускают, когда за ними закрываются двери дома! Столько зрелищ, о которых они могли бы судачить и распускать слухи еще не одну неделю.

Я пока не понимаю, сожалению ли я о том, что сделала или нет. Моя душа болит за мальчика. Мне бы хотелось знать, что с ним все в порядке, и что