Великие завоеватели - Валентина Скляренко

Была у Аттилы и еще одна причина уйти: он должен был сохранить доверие союзников. Если в сложившихся условиях Аттила и согласился сыграть для римлян и галло-римлян роль побежденного, то гунны и их союзники вовсе не считали сражение проигранным. Бой был прерван, и хотя обе стороны понесли тяжелые потери, ничего еще не было решено».

Бувье-Ажан категорически не согласен с теми учеными, которые считают, что отступление Аттилы от Константинополя, снятие им осады Парижа и «бессмысленное дезертирство» с Каталаунских полей служат «доказательством его нездорового непостоянства, неспособности завершить начатое дело, за которое уже дорого заплачено». В связи с этим он пишет: «Это предположение совершенно несостоятельно. Поступки Аттилы имеют под собой весомые основания. Штурм Парижа не решал стратегических задач, а отступление с Каталаунских полей, хотя и нанесло болезненный удар по его самолюбию, было продиктовано исключительно здравым смыслом. Продолжение битвы могло обойтись слишком дорого, разумнее было пересмотреть план кампании». По всей вероятности, гуннский завоеватель руководствовался при этом известным принципом: отступление не поражение, отойти еще не значит уйти.

Трудно судить, насколько справедливо то или иное умозаключение французского историка, так как ни одно из них не подкреплено историческими материалами. Однако о том, что после жестокой «битвы народов» Аттила вовсе не считал себя побежденным, а войну оконченной, можно судить хотя бы по тому, что сразу же по возвращении домой он стал готовиться к новому походу. Проанализировав расстановку сил на территории Западной Римской империи, он решил, что наиболее правильным будет сконцентрироваться на захвате Италии и завоевании все той же Галлии, но теперь с юга. И уже весной 452 года гуннский завоеватель вторгся в Италию, по обыкновению отмечая свой путь ужасными разрушениями, пожарами и истреблением тысяч людей. По словам Бувье-Ажана, «начиналась самая ужасающая кампания Аттилы. Помимо кровавой резни, она была примечательна достижениями гуннов в области военной техники и стратегии, а также своим совершенно неожиданным, парадоксальным финалом». 

Не каждый полководец щадил Рим

По замыслу Аттилы, план итальянской кампании был таков: пройти классической дорогой римских легионов до Сирмия на Саве в нижней Паннонии, затем обрушиться на самую мощную крепость во всей Италии — Аквилею, находящуюся на северном побережье Адриатического моря. Оттуда он предполагал осуществить вторжение в Венецию и Лигурию, а затем пройти Этрурию до самого Рима и захватить его.

Аквилея считалась неприступной крепостью, потому что была окружена широким рвом с водой и высокими стенами с башнями. Это был самый крупный и красивый порт на Адриатике, в котором располагалась база военного флота, очищавшего море от пиратов. Бувье-Ажан отмечал: «Наряду со стратегическим, город имел и большое экономическое значение, находясь на пересечении торговых путей, связующих различные города Италии, с одной стороны, и Иллирию, Паннонию и задунайские варварские земли — с другой. Здесь сходились две цивилизации. В городе размещался элитный гарнизон, но и все мужское население было одновременно воинами, моряками, торговцами и банкирами. Город-страж и город — средоточие роскоши, город полководцев и негоциантов, судовладельцев и гладиаторов, крупной буржуазии и небедствующего пролетариата. Древний и современный. Богатый и неприступный. Перекресток двух империй, оберегающий их от тревог, уверенный в своей судьбе».

Осада Аквилеи оказалась долгой и нелегкой, хотя в итальянский поход Аттила отправился с большим количеством катапульт и стенобитных машин. Несколько суток гунны вели обстрел города и рыли подкопы под крепостные стены, но в результате смогли разрушить лишь внешнюю сторону одной из них. Казалось, что чем дальше, тем больше обстоятельства складывались не в пользу гуннского завоевателя. Вот как описывал это Бувье-Ажан: «Аттила надеялся взять город измором. Но к концу первого месяца осады голод грозил самим гуннам. Разорив окрестности, они сами лишили себя легко доступных источников продовольствия. Теперь приходилось ослаблять армию, отправляя за тридевять земель специальные команды, которые с грехом пополам снабжали войска. Начались эпидемии. Дух воинов упал, и — невиданное дело — обычно стойкие кочевники начали, как сообщает Иордан, роптать и жаловаться на судьбу. Лагерь гудел и волновался.

По легенде, Аттила уже собрался было снять осаду, но тут увидел стаю аистов, летевших из города. Это был знак: аисты покидают обреченный город, значит, пришло время решительного штурма.

Но это легенда. А были аисты или нет, осада продолжалась еще месяц без попыток массированного штурма. Аттила еще дальше засылал продовольственные команды, ждал, пока утихнет эпидемия энтерита благодаря обильному потреблению кумыса, и убеждался, что город способен выдержать долгую блокаду. Аттила отдает приказ о штурме. Гунны, франки и другие союзные им варвары ворвались в поверженный город. От Аквилеи не осталось ничего. Говоря об исчезновении города, французский историк, по-видимому, опирался на свидетельство Иордана, который писал, что гунны в Аквилее «разоряют все с такой жестокостью, что, как кажется, не оставляют от города никаких следов» [32].

Вслед за этим гунны захватили большой и богатый торговый город Медиоланум (современный Милан). Интересно отметить факт, сообщаемый Судой [33]: якобы там, в императорском дворце Аттила увидел картину, изображавшую римских императоров на троне с распростертыми у их ног мертвыми скифами. Тогда он приказал разыскать художника и заставил его нарисовать себя на троне, а римских императоров — высыпающими золото из мешков к его ногам.

Печальная участь постигла и другие итальянские города: Тицинум (современная Павия), Мантую, Верону, Кастильо, Кремону, Брешиа, Бергамо, Лоди, Комо, Новару, Трекате, Верчелли, Чильяно, Мортару, Мадженту, Виджевано… Венцом этого победного марша, по замыслу Аттилы, конечно же должен был стать Рим. Тем более что захватить его сейчас было не так уж сложно, поскольку войск в городе было немного, а население было охвачено паникой из-за страха перед варварами, которые уже захватили полстраны. Таким образом, как пишет Алексей Паталах, «на этот раз Рим не имел никакой возможности противостоять Аттиле».

Но хитрый завоеватель, чтобы еще больше облегчить свою задачу по захвату города, придумал блестящий стратегический ход: пока Аэций со своими легионерами будет разыскивать армию гуннов по берегам реки По, Онегез со своим войском нападет на его тылы, и Аэций будет вынужден отражать нападение, оставив часть легионов как заслон против ожидаемого приближения Аттилы. Таким образом силы римлян будут распылены. Обратив в бегство арьергард Аэция, Онегез направится к Пизе, откуда по побережью ведет в Рим Аврелианова дорога. Аэций конечно же поспешит преградить ему путь к столице, ввяжется с ним в бой и тем самым еще больше ослабит свою линию обороны. Вот тогда-то Аттила перейдет По, дойдет до Мантуи и Флоренции и оттуда, по Кассиевой дороге, достигнет Рима! Этот план, по мнению Бувье-Ажана, «и поныне восхищающий стратегов», был просто «обречен на успех, и в той части, которая зависела от Онегеза, результаты даже превзошли ожидания». Но когда армия Аттилы уже стояла на Амбулейских полях, непосредственно перед Римом, он вдруг неожиданно… передумал штурмовать «вечный город». Почему? На этот вопрос историки имеют массу предположений.

Большинство исследователей считает, что такое решение Аттилы было вызвано опасной эпидемией, которой во второй половине июня 452 года была поражена часть его войска. К тому же ее распространение было якобы более сильным к югу от По, чем на севере, а потому заманчивая мысль о продолжении войны по ту сторону реки не сулила ничего хорошего. Однако Алексей Паталах, единственный из исследователей жизни и деятельности гуннского завоевателя, наряду с этой версией называет еще одну причину его нерешительности: «Аттила не решался идти на Рим, зная, что его предшественник, готский король Аларих, после захвата Рима прожил недолго». Если учесть, что вождь гуннов, как и другие правители того времени, был человеком суеверным, то такое предположение не лишено смысла.

Более интересную и во многом подкрепленную последующими событиями версию высказывает Бувье-Ажан: «…надо было поставить последнюю точку в этой кампании. И у Аттилы появилась новая идея: а нельзя ли вместо наступления создать одну только видимость наступления, посеять такую панику, что страх вынудит Рим капитулировать и в сражениях не будет нужды?» И действительно, зачем тратить большие усилия, терять множество людей и военной техники, когда одно только появление его армии на Амбулейских полях может решить все? В подтверждение этого российский исследователь Р. Безретдинов пишет: «Аттила подошел к воротам Рима. Столица, народ, Сенат и Папа — все были в панике. Не видели иного решения, кроме как сдаться». Дальнейшие события в изложении французского историка выглядели так: «Валентиниан III собрал своих министров и советников. Надо было выбрать меньшее из зол. Предстояло выяснить у Аттилы, на каких условиях он согласен пощадить город, отправить послов с дарами, пойти на любые унижения, обещать ежегодную дань, которая могла быть весьма велика, если гунн не выставит еще и территориальных притязаний… Собрали Сенат. Сенат единогласно постановил назначить нескольких сенаторов, которые от его имени попросят мира за ту цену, которую назначит Аттила. Но что подумает народ? Не воспримет ли он это как трусость и предательство со стороны императора и знати?