Эхобой - Мэтт Хейг

— У тебя те же знания, та же способность к быстрому обучению, та же скорость, та же сила и рефлексы, что и у всех Эхо, но я сделала тебя другим. Mira eso — посмотри на это.

Она сняла золотой медальон и откинула крышечку, чтобы показать мне содержимое. Внутри лежал светлый локон. Тридцать один волос.

— Это волосы Даниеля. Моего мальчика.

Я смотрел на локон и начал понимать, в чем дело. Даже без идеально сохранившихся фолликул волосы содержат митохондриальную ДНК. И хотя в ней меньше информации, чем в нуклеарной, которая заключена в ядре клетки, зато есть особая программа, с помощью которой можно все рассчитать и сложить детали головоломки.

— Ты не он, — сказала Розелла. — Ты Эхо. Но я добавила волосы в состав, с помощью которого ты был сделан. Жидкость, созданная на основе кода. Это значит, что в тебе есть его частица — так же, как в этом медальоне. Ты — ожившее воспоминание. Ты Эхо… и эхо. И в то же время ты остаешься самим собой. Ты некто абсолютно новый. У тебя есть сила и интеллектуальные способности, не доступные людям, а еще мечты и эмоции, которых нет у других Эхо. Вся разница в этой одной десятой процента. В этом все — es todo. Все дело в этом. Это как… как… — Она неуверенно улыбнулась. — Это как трещина в двери, через которую проникает свет и озаряет всю комнату. Ты лучший в обоих мирах. Ты последний виток эволюции.

Ее слова меня не успокоили. Напротив, я чувствовал себя подавленным. Казалось, будто внутри меня разверзается пустота. Я назвал ее одиночеством. А затем появился страх. Я забеспокоился, вспомнив о клейме на моем плече — «Для корпорации „Касл“».

— Что со мной будет?

Розелла посмотрела на крест, висевшей на стене, и на маленькую фигуру умирающего человека. А потом заглянула в мои глаза и, должно быть, заметила страх, потому что сказала:

— Ничего, Дэниел. С тобой ничего не случится. Я уже потеряла одного Дэниела. Я не потеряю тебя. Тебя не продадут. Ты можешь остаться здесь и жить со мной. Я скажу мистеру Каслу, что нужна доработка, что произошла какая-нибудь ошибка… И я попытаюсь исправить ее, но у меня ничего не получится. Все будет в порядке, я уверена.

Она говорила так, как будто хотела убедить себя не меньше, чем меня. Но мне хотелось ей верить. По крайней мере, той части меня, что была человеческой.

— Надеюсь, — ответил я. Я вполне мог быть первым за всю историю Эхо, который использовал слово «надежда». Но я знал, что надежда очень хрупка, и сломать ее так же легко, как разорвать человеческий волосок.

ГЛАВА 2

Сначала все шло хорошо. Однажды Розелла позвонила мистеру Каслу (к счастью, я не присутствовал при разговоре) и получила дополнительное время на «доработку». Конечно, она не собиралась этим заниматься, за что я был очень ей благодарен.

Я жил с Розеллой и ее больным дедушкой. Содержать меня было не дорого, ведь я был Эхо. Я существовал на растворе из воды и сахара: пятьсот миллилитров в день. И еще сто двадцать две минуты подзарядки, так называемого «сна», ночью.

Когда Розелла уезжала на работу на свой склад в Валенсии, я заботился об Эрнесто и наблюдал за игуанами — их держали вместо домашних животных. Когда я выходил из дому, то видел длинную струйку дыма, тянущуюся к небу. Пахло серой. Дымом тянуло из города Катадау. Позже я узнал, что испанское правительство уничтожило Катадау два месяца назад. Но огонь так и не погас. Это был вечно горящий город.

Пожар не был виден — только его зарево. Но из-за палящего солнца казалось, что все кругом охвачено огнем. Я чувствовал жару. Зной не обжигал мою кожу так, как человеческую, особенно с таким типом пигментации, как у меня. У меня не мог развиться рак. (Еще один известный мне факт: единственной разновидностью рака, которая до сих пор встречалась у людей после прорыва в области регенерации Т-лимфоцитов в XXI веке, был рак кожи. Он был особенно распространен в тех европейских странах, где температура воздуха очень сильно выросла за последние сто лет — как в Испании. Климат в других странах, например в Британии, Новой Германии, на всем Скандинавском полуострове, в Северной Франции, Канаде и большей части США, стал более влажным. Там чаще всего было пасмурно, случались ураганы, так что рак кожи не был глобальной проблемой. Но светлокожим людям в Испании, Италии или к югу от Австрии следовало быть осторожными.) Жара доставляла неудобство даже Эхо вроде меня. Из-за нее я быстрее терял жидкость, иногда мне требовалось больше пятисот миллилитров воды. Из-под крана я не пил — Розелла держала бутылки с водой в холодильнике.

Мы были отрезаны от внешнего мира. Наша вилла была самой обыкновенной. Внутри пахло глиной и кислым молоком. Очевидно, так было и тридцать лет назад, когда Розелла сюда переехала; никаких технических новинок с тех пор тут не появилось.

— Правительство хочет уничтожить наше жилье, — рассказывала женщина. — Каждый день я жду, что они выпустят в нашу сторону снаряд-локатор. Они даже не будут использовать технологии на основе антивещества. Обойдемся и без дорогостоящей бомбы! Они хотят избавиться не только от домов, но и от тех, кто в них живет.

— Почему?

— По их мнению, здесь живут маргиналы. Бывшие заключенные и прочий сброд. Люди, которым не нужны идентификационные номера и деньги. Любое правительство боится бедняков, ведь им нечего терять.

То, что Розелла бедна, казалось мне невероятным. Меня запрограммировали верить, что люди получают достойное вознаграждение за свои таланты, а Розелла несомненно была одной из самых талантливых.

Большую часть времени я проводил на улице, глядя на плоскую бесплодную землю, сорняки, голые деревья, игуан и поднимающийся вдалеке дым. Иногда по вечерам ко мне присоединялся Эрнесто, если ему хватало сил. Мы разговаривали по-испански.

Он рассказывал об игуанах.

Вот что я узнал от него: если ящерицу поднять за хвост, он отвалится и игуана сбежит, а потом у нее отрастет новый хвост.

— Иногда, чтобы выжить, приходится жертвовать частью себя, оставлять что-то позади…

Еще он говорил о земле.

— Раньше здесь были рисовые поля, — рассказывал он, борясь с одышкой, которая усиливалась от жары. Каждый раз, делая вдох, он морщился, как будто воздух резал его легкие. — Самые большие поля в Европе. Это было много лет назад, во времена моей молодости. До того, как солнце стало злым.

И вскоре он снова начинал кашлять и хрипеть, и ему приходилось возвращаться в дом, спасаясь от раскаленного вечернего воздуха.

Мы жили почти в полной изоляции. Поблизости не было ни одного магнитного трека, поскольку считалось, что тут никто не живет. Розелла ездила на работу по самым обычным дорогам. Ими пользовались единицы, а последняя наземная машина была выпущена 15 марта 2076 года, за тридцать один год до введения в эксплуатацию первого магнитного трека, который позволил людям перемещаться в сто раз быстрее, чем раньше.

Машине Розеллы было почти шестьдесят лет. Древняя развалюха — четырехколесный электромобиль с максимальной скоростью не более трехсот шестидесяти километров в час. Наземные дороги были опасными. Их не ремонтировали годами, и теперь они пришли в совершенно плачевное состояние. Во многих местах солнце буквально расплавило асфальт. Эрнесто рассказал мне еще кое-что, и это вызвало у меня тревогу.

Он сказал, что иногда убийцы и бандиты ездили по этим раздолбанным, не охраняемым наземным дорогам в поисках не только заброшенных вилл, где можно поселиться, но и людей, которых можно покалечить или обокрасть.

Я начал беспокоиться о Розелле.

Когда я поделился с ней своими мыслями, она призналась, что боится только одного жуткого бандита, но он не ездит по наземным дорогам. Тогда я не понял, о ком она говорит. Зато сейчас — знаю.

В доме были старые книги, и я их читал. Большинство из них были на испанском. Я прочитал роман, который назывался «Дон Кихот». Его автором был Мигель де Сервантес. Я читал стихи Федерико Гарсия Лорки и рассказы Хорхе Луиса Борхеса.

Я прочел повесть о любви, и мне стало грустно, потому что я никогда бы не смог влюбиться.

И сказки я тоже читал. Они мне нравились больше, чем все остальное, особенно «Спящая красавица» братьев Гримм. Меня чем-то утешала история о принцессе, уколовшей палец о веретено, а затем уснувшей на сто лет. Заклятие, наложенное злой волшебницей, мог снять только принц, который ее поцелует. Меня обнадеживало то, какой длинный путь ему пришлось проделать, чтобы добраться до нее и пробудить к жизни. Ему пришлось пробираться сквозь волшебный лес, заросший ежевикой и терновником. Он хотел найти принцессу, и сделал это. Эта история даже такую машину, как я, заставляла чувствовать себя человеком.

С Эрнесто я говорил и о том, каково это — быть человеком. Он твердо верил: если ты был хорошим человеком, то попадешь на небо, а если нет — то в ад.