Две столицы - Андрей Готлибович Шопперт

кровью послов, но не на чем.

Стоять. Почему нет? Брехт склонился над англичанином и стал на нём фрак расстёгивать. Потом жилетку. А вот и белая батистовая рубаха. Вытряхнув из неё Бенджамина Гарлика, Пётр Христианович разложил рубаху на траве под кустом и поближе к ней «Гаврика» этого мясистого подтянул. Попытался ножом горло перерезать, но дудки, тупой. Пришлось с силой в горло воткнуть. Полилась кровь тонкой струйкой. Брехт отломил веточку от куста и стал, макая её в рану, выцарапывать на рубахе «Великая Польша» (Wielkopolska). Про моря не стал добавлять. Это-то слово еле вместилось.

Руки чуть подрагивали. Не мертвецов боялся, опасался, что какой-нибудь князь графиню лёгкого поведения потащит в кусты. Проверять какого цвета у неё нижнее бельё. Ах, нет белья?! Ну, получай.

Закончив с изуверствами, князь фон Витгенштейн-Дербентский чуть углубился по этой дорожке, пробился через куст и вышел позади одного из пылающих щитов. Обогнув его, Брехт оказался в трёх шагах от центральной дорожки, по которой и вернулся к дворцу графа Шереметева. И уже было хотел подняться по ступеням, когда сполохи света выхватили красное пятно в районе колена на его белых чакчирах.

– Твою же налево! Спёкся убивец, – нужно было, что-то делать.

Брехт огляделся. Нужно испачкать штаны. Где? Тут блин всё крошкой каменной засыпано, чистота и порядок. Разве что… Блин блинский! Весь высший свет ржать будет! Ну, лучше быть смешным, чем мёртвым.

Событие тридцать седьмое

– Со сколькими мужчинами вы спали?

– Пять… может, шесть.

– Не слишком-то много для вашего возраста в наше время!

– Да, скучная выдалась неделька.

Ждать карету, необходимую для осуществления коварного плана пришлось недолго, так-то за полночь уже время, и народ послабже домой начал собираться. Увидев карету Брехт вышел с тропинки на дорогу и остановился, а когда пара лошадей почти поравнялась с ним сделал шаг навстречу. Лошади шарахнулись, кучер дёрнул поводья, пытаясь избежать наезда на гусара, а Брехт оступился и заехал коленом в кучу свежих конских яблок.

– Вашество! – бросился поднимать Брехта, спрыгнувший с козел, парень. Дверь открылась и из-за неё показалась мордочка… Бывает же. Графиня Ливен. Она же Баронесса Бенкендорф.

– Петер! Что с тобой?

– Князь? – Из-за плеча Дарьюшки высунулся и сам граф Ливен.

– Христофор Андреевич. Дарья Христофоровна! Извините мою неловкость, споткнулся.

– Это всё Матвей. Его нужно высечь! – повернулась к мужу будущая Мата Хари.

– Христофор Андреевич, не слушайте женщин. Они хорошего не посоветуют. Сам я споткнулся, наоборот, нужно рубль на водку вашему Матвею дать. Вовремя затор… остановил лошадей.

– У вас кровь на колене! – взвизгнула Дарьюшка.

Брехт глянул на правое колено. Получилось в три раза лучше, чем хотел. Правда, чуть поскользнулся, и колено прошлось по яблокам, а потом и по гравию. Чакчиры порвались и колено наджабил.

– Нужно обработать рану, а то грязь попадёт, так и до Антонова огня не далеко, – отстранив жену, из кареты вышел начальник военно-походной канцелярии Его Величества.

– Да. Закончен бал, домой нужно ехать. Так танцевать не комильфо. Ваше Сиятельство, мне не ловко вас просить, но не могли бы вы найти мою жену и сестру двоюродную в доме и приказать мой дормез запрягать. Буду премного благодарен.

– Конечно, князь. Это меньшее, что я могу для вас сделать. Матвей, сбегай на конюшню, вели графа, а ну, всё не привыкну, вели князя фон Витгенштейна дормез запрягать, там не перепутают. Огромные у вас лошади. Как эта порода называется? – Ливен осмотрел колена Петра.

– Шайры. Английская порода. Закажите себе в Англии граф, в путешествии осенью или весной им цены нет, из любой колеи непролазной даже мой огромный дормез вытаскивали.

– Как увидел вашего «Слона», так мне сказали, его зовут, великана вашего, так об этом и думаю. Я сейчас, Пётр Христианович, схожу за вашими дамами. Огорчу их, – граф Ливен ушёл, а Брехт себя неуютно почувствовал. Он с его женой чёрте чем занимается, а граф к нему вполне толерантно относится, если не дружески. Надо с этим заканчивать.

Ага. Не успел Ливен отойти как Дарьюшка к нему прижалась и подпрыгнув впилась в уста сахарные своими… не менее сахарными.

– Дарья, нельзя же так, – оторвал от себя оторву Брехт.

Подержал на вытянутых руках, посмотрел на кучерявую головку красивую и назад привлёк. А чего? Каретой от здания с подсматривающими отделены. А с этой стороны? А с этой засада. На них не мене четырёх пар глаз смотрели. Брехт отпустил Дарью Христофоровну на дорожку.

– Рад встрече. Только ты не бросайся при людях на меня. Что общество скажет? Думать же надо.

– Думать? Жить надо, а не думать!

Кхм. Что-то такое есть у древних, вымерших.

– Vivere est cogitare (вивэрэ эст когитарэ). Жить – значит мыслить. Цицерон обронил при случае.

– Сам ты Цицерон. Я соскучилась.

– Христофоровна. Остынь чуть. Можно отпускать?

– Можно, – но едва Пётр Христианович ослабил хватку, как баронесса бросилась ему на шею.

– Дарья! Вон муж идёт…

Отпустила. Оглянулась. Поняла, что обманул, и хотела было броситься снова на шею, но тут граф Ливен вовремя появился.

– Пётр Христианович, привёл я ваших женщин. Верните мне мою, – хорошие ноне мужья. Не жадные. Ну, Пушкин разве.

– Спасибо, Христофор Андреевич. Вам Государь про соль говорил?

– Да, завтра отправлю, не полк – батальон, и вдобавок десяток возчиков наняли. До свидания, Ваше Ханское Высочество. Гарем у вас, слышал, завёлся.

– Всё врут календари.

Глава 15

Событие тридцать восьмое

Добрый христианин должен опасаться математиков и всех ложно пророчествующих. Есть опасность, что математики вступили в сговор с дьяволом, чтобы очернить Бога и ввергнуть человека в ад.

Блаженный Августин

Супруги Ливен забрались назад в карету и закрыли дверцу. Со стуком, как в жигулях. И этот стук запустил процесс в мозгу у Брехта, калькулятор пискнул, выдавая результат, и Пётр снова бросился под уезжающую карету. Затарабанил в дверцу. Кучер заорал на лошадей, поводья натягивая, и самоубийцу чуть под колесо не занесло. Брехт повис на двери и открыл её своим весом. А там картина маслом. Дарьюшка с мужем целуется. О времена! О нравы! А минуту назад с ним лобызалась. О, женщины! Брехт выровнялся и прикрыл дверь кареты. Однако она почти сразу открылась и появилась встревоженная кучерявая голова графа.

– Пётр Христианович, что опять случилось? – физиономия со встревоженной, немного помедлив, в недовольную превратилась.

– Математика, граф. Математика, геометрия и физика.

– И что с ними?

– Как раз с ними всё нормально. С тем, кто вам команду давал, что-то не так. Я про соляную пещеру или комнату.

Муж Дарьюшки почесал