Полынный мёд. Книга 1. Петля невозможного - Юрий Самусь

– Боже ж мой, – застонал Расторгуев, хватаясь за голову.

– Собирайтесь, – сказали пиджаки. – Поедете на Чубянку.

И тут прорвало молчавшую доселе Дездемону.

– Я вам покажу, как Родину любить! Вы у меня мостовую будете мести. На Колыме. Это однозначно!

Клотильда Павловна охнула и отправилась в обморок. Азалий Самуилович юркнул в туалет и там заперся. Дездемоне воткнули в пасть кляп, но все равно отчетливо слышалось:

– Убьюдки, мерзауцы, рвань!

– Вот и конец, – пробормотал Расторгуев, а затем добавил, – Однозначно.

Чтобы сказать, что Константин Копейкин верил в чудеса, так это никак. Костя был атеистом. Он знал, почему древнему люду трахнуло в голову придумать суровых богов и разношерстную нечисть. Он периодически листал разного рода научно-популярные издания, и потому разбирался в строении Вселенной, где как ни крути, места Богу не находилось. С пеной у рта спорил Константин с православными, мусульманами, иеговистами, адвентистами, иудеями и прочей верующей братией.

– Если следовать логике, – брызгая слюной во все стороны, говорил Копейкин, – то выходит, что ничего не может возникнуть из ничего. Значит, эту вот вшивую табуретку сделал плотник, а плотника, пардон, состряпали родители. А вкупе всех людишек сотворил Бог. Так? Следовательно, все, что существует, создано Богом. Я правильно понимаю ситуацию? Замечательно, – тут Костя выдерживал паузу и ехидно вопрошал, – Так скажите мне на милость, кто тогда создал самого Бога? Ведь все в этом мире, как вы говорите, кем-то создано. Что? Он существовал всегда? Значит, он вечный? А что такое вечность? Сколько это? Миллион, миллиард, триллион или поболее? Даже бесконечность имеет начало и конец, надеюсь, вы это понимаете? Конец, допустим, у Бога искать не будем, а вот начало… Когда-то он все же объявился в этом бренном мире. Уж против законов физики и математики вам никак не устоять. Отсюда вытекает, что, как не тужься, а вечным он быть никак не может. Или взять смехотворный миф о ковчеге, который, кстати, кое-кто спер из древне шумерского эпоса о Гильгамеше. Нет, не ковчег, а миф, то есть саму идею. Не перечьте. Наукой идентичность доказана. Так вот, после потопа, когда Ной спас по паре каждой твари, все едино через сотню-другую лет на Земле не осталось бы никого, окромя рыб и прочих морских обитателей. Почему? А потому, что существует такое научное понятие, как инбр… имбрид… черт, как же его, короче – близкородственное размножение. К чему это ведет, думаю объяснять не стоит, но для особо тупых – вкратце. Это когда родственнички обязательно порождают потомство ущербное, которое в свою очередь плодит еще более деградированное и нежизнеспособное поколение. Так что, господа, в ваши божественные сказочки я не верю. Читайте лучше научно-популярные журналы. Полезное, скажу я вам, занятьице. Мозги нарастают, как жир на брюхе. По себе знаю…

Короче говоря, в Бога Костя не верил, как и в прочие чудеса, будь то НЛО, полтергейст, снежный человек или Несси. Даже теперь, когда родной Волопаевск объявили зоной контакта, даже когда открыли научно-исследовательскую лабораторию по изучению проблем утилизации последствий.

– Где они, пришельцы? – орал Копейкин на каждом углу, – Покажите мне их, дайте пощупать да на зуб попробовать. Ах, джинсы якорем, ах пододеяльники фиолетовые… А вы пургену в стиральную машину когда-нибудь подкидывали? Нет? У бельишка, знаете ли, нежно розовый преотличненький цвет получается. Попробуйте – не пожалеете.

О говорящих котах тут и речи не могло идти, да еще котах, способных воспламенять предметы взглядом. Ведь даже аномальщики о подобном феномене нигде не упоминают. А уж им все известно по этой части.

И потому Константин пришел к единственно разумному, с его точки зрения, объяснению того, что случилось в Доме литераторов, а именно, что кот был обычным, но дрессированным.

«Ай, да Бубенцов, ай, да сукин сын, – размышлял Копейкин, лежа на диване и разглядывая паутину на потолке, где жирнющий паук терзал не менее упитанную муху. – На что только народ не идет, чтобы опубликоваться. Лавры им подавай, чтоб девки пищали и кипятком писали, чтобы по телевидению передачи показывали, а на улицах автографы просили. Нет, как он нас вчера красиво взгрел! Я ведь со страху едва в штаны не наложил. А отчего, спрашивается? Дайте мне время, я и свинью научу на задних лапах ходить, да водку лакать. Что же касается фокуса с поджогом, то он тоже вполне объясним. Кто-то по пьяной лавочке окурок в угол кинул, а там, как назло, „Партийная жизнь“ приютилась. Этот хитрый Бубенцов в замочную скважину дым и углядел.

А то, что кот разговаривать умеет, так это вообще полная фикция и обман. Я сразу на очки его внимание обратил. Зачем, спрашивается, коту солнцезащитные очки да еще ночью? И не очки это вовсе, а что-то типа дистанционного приемника с микродинамиками. Японцы и не такие штучки делать умеют. Так что чудес на свете не бывает. Факт доказанный, и нечего всякую глупость в голову брать».

Ободренный этой мыслью, Копейкин выбрался из-под одеяла и прошлепал босиком по старенькому потертому линолеуму к ванной – промыть глаза после сна.

Костя потянул дверь за ручку и замер на пороге, отвалив челюсть до пупка. В ванне торчала из мыльной пены обнаженная по пояс девица и (во, наглость!) драила плечи его же собственной мочалкой.

– А-а, это ты милый, – улыбнулась она. – Уже проснулся, соня?

– Кхе-кхе, – неуверенно откашлялся Копейкин. – А вы, собственно, кто будете?

– Ах ты негодник! – шаловливо всплеснула руками девица. – Неужто все позабыл?

– Что, собственно, я должен был забыть? – обалдело пробормотал Костя.

– Ну как же! Вчерашний вечер, шампанское, цветы, постель. Все было просто великолепно.

– Шампанское? Цветы? – опять пробормотал Копейкин, лихорадочно вспоминая, откуда у него могли взяться средства на подобные подвиги.

Нет, он положительно ничего не помнил: ни девицы, ни цветов, ни постели – и это его раздражало и беспокоило. Да и провалов памяти раньше у него не случалось. Даже когда напивался до нечеловекоподобия и добирался домой на карачках с изодранной асфальтом физиономией и с отдавленными чьими-то каблуками ладонями. Нет, даже тогда он мог припомнить весь свой героический путь, все столбы, которые свела судьба с его лбом, всех собак, норовивших тяпнуть его за зад и всех нервных дамочек отчаянно пищавших при встрече с неведомым чудищем, выползавшим из темноты. Но этой вот наглой девицы, развалившейся в его ванной и, мало того, потреблявшей его мочалку, Копейкин, как ни тужился, припомнить не мог. Так он без обиняков и заявил незнакомке:

– Сударыня, я вас вижу в первый раз! Что вы изволите делать в моем санузле?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});