Проклятый меч - Средневековые убийцы

— В вашем отчаянном положении лучше не торговаться. Отдайте мне все, что имеете.

И он протянул руку за моими сбережениями. После недолгих колебаний я швырнул ему кошелек, и тот мгновенно исчез в складках его грязной робы. После этого мерзавец налег на оба весла, быстро отрываясь от преследователей. Приблизившись к набережной Сан-Марко, я приготовился спрыгнуть на берег и исчезнуть под носом дожа в узких и мрачных переулках позади его дворца. И сделал это без промедления, живо представляя себе ярость моего спасителя, когда он откроет кошелек и обнаружит там несколько мелких монет и горсть ржавых гвоздей. К сожалению, все свои деньги я потратил на фальсификацию выборов.

Успешный побег позволил мне воспрянуть духом, и я даже осмелился на минуту вернуться в свое жилище, чтобы забрать меч, который действительно мог сейчас мне понадобиться. Я собирался на некоторое время укрыться в доме своего дядюшки Матео. Он уехал по торговым делам на побережье Далмации, а его скромное жилище примыкало к нашей семейной церкви Святого Джулиана и в данный момент было для меня единственно надежным. Но при этом я прекрасно понимал, что смогу там лишь перевести дыхание, а потом вынужден буду бежать дальше. Рано или поздно всю недвижимость семейства Джулиани проверят самым тщательным образом. И тут меня посетила мысль, что, возможно, вынужденное изгнание станет для меня не таким уж плохим выбором, поскольку альтернативой ему служат жестокие пытки и мучительная смерть в застенках дожа. О таком исходе не хотелось даже думать. Единственной проблемой были рухнувшие надежды на обручение с Катериной. Именно это огорчало меня больше всего, вынуждая идти наперекор судьбе.

В конце концов я решил попытаться доказать свою невиновность по крайней мере в убийстве Доменико Лазари. Хотелось верить, что, добившись этого, я потом смогу уйти и от обвинений в подтасовке выборов. Конечно, это была очень далекая цель, но мне приходилось играть и в более сложные игры и всегда выходить победителем. Хотя в таких обстоятельствах я обычно не полагался на слепой случай и пускал в ход ловкость рук. Сейчас же я никак не мог манипулировать уликами и изобретать доказательства собственной невиновности. Оставалось только всецело положиться на раскрытие истины, что будет для меня очень непросто. А главное, придется снова обращаться за помощью к Алимпато. Несмотря на тяжесть своего положения, я не мог удержаться от смеха при мысли, что отныне вынужден действовать в качестве общественного обвинителя от имени Совета сорока. Единственная проблема заключалась в том, что действовать предстоит в строжайшей тайне и по преимуществу ночью, чтобы не спровоцировать свой арест и не предстать перед судом.

К счастью, Венеция представляет собой двойной лабиринт, хорошо приспособленный для надувательства, мошенничества и укрывательства. Первый лабиринт улиц частично был проложен под домами, а второй, тесно переплетенный с первым, представлял собой густую сеть каналов. В разных частях города можно было без особого труда перейти из одного лабиринта в другой, сбив с панталыку любого преследователя, особенно чужеземца или даже местного жителя, хорошо знающего только свой район. Я же прекрасно знал и Венецию, и весь ее подпольный мир. Карточное шулерство часто вынуждало быстро покидать место игры, используя для этого извилистые и запутанные пути отхода.

Как и многие другие дома в Венеции, дом моего дядюшки имел заднюю дверь, которая выходила на узкую улочку, где с трудом могли разойтись два человека. Кто знает, когда придется убегать от назойливых кредиторов? Сейчас парадный вход и прилегающий к нему водный канал находились под наблюдением, однако никто не видел, как я входил и выходил из этого дома. С наступлением темноты я незаметно выскользнул из черного хода на узкую улочку, упиравшуюся в задний двор церкви Святого Джулиана. Учитывая висевший у меня на поясе меч, продвигаться было не совсем удобно. Но вскоре узкая улочка перешла в более широкую, идущую параллельно Мерсерии и выводившую на крошечный канал. На воде у этого небольшого перекрестка стояла маленькая плоскодонка с воткнутым в илистое дно шестом. Это была лодка моего дяди, и я, без колебаний запрыгнув в нее, стал ловко маневрировать с помощью шеста, чтобы добраться до северной развилки в форме буквы Т. Там я повернул на восток и поплыл к южному рукаву этого узкого канала.

Я скользил мимо массивных зданий, волны от моей лодки шумно бились об их стены, но меня никто не видел, поскольку жилые дома и мастерские со стороны канала не имели ни окон, ни дверей. И все же я плыл с большой осторожностью, пока наконец не добрался до высокой стены здания, больше напоминавшего фортификационное сооружение. Это была задняя стена Дворца дожей, в подвальных помещениях которого располагались тюремные камеры. Я очень надеялся найти в одной из них бедного Маламокко.

Несмотря на свое намерение уйти в глубокое подполье и на время затаиться, Алимпато все же не мог исчезнуть бесследно. К тому же он хорошо знал, что рано или поздно я все равно попытаюсь отыскать парня. К счастью, тот действительно находился в тюрьме дожа, где быстрая или медленная смерть была ему обеспечена. К счастью, дож придерживался старых правил, не меняя их в зависимости от обстоятельств. Это давало мне надежду на спасение мальчика, хотя Алимпато счел меня сумасшедшим, когда я предложил ему свой вариант действий.

— Я всегда знал, Ник, что ты страстный игрок, но никто еще не доходил до такого безумия.

Помимо Кэт, Алимпато был единственным человеком, называвшим меня на английский манер. Правда, до этого так называла меня мать, но делала это редко и только если рядом не было моего отца. Поэтому можно представить, как приятно мне было слышать это имя. Моя мать родилась в Англии, в городе Солсбери, и никогда не сожалела о том, что вышла замуж за моего отца. И это несмотря на все обиды и страдания, которых натерпелась от него. Сейчас она свободна от всего этого, да упокоит Господь ее бедную душу. Я грустно улыбнулся и похлопал Алимпато по костлявой спине.

— Такое безумное предприятие и такое скромное вознаграждение, — сказал я, показывая рукой малый рост Маламокко, едва доходившего мне до пояса. — Такой маленький пацаненок — и такой большой аппетит.

Алимпато весело рассмеялся, хорошо понимая, что у меня не было другого выхода, кроме как пойти на страшный риск. В конце концов, именно по моей вине этот парень оказался в застенках дожа, а его короткая жизнь могла прерваться в любую минуту. Ничего другого он и не ожидал от меня. Слава Богу, он решил помочь мне в этом деле и предложил свой план операции:

— Я поговорю с тюремщиком, который женат на моей двоюродной сестре, и тот переведет парня в одну из камер, выходящих на канал. Они находятся ниже уровня воды, в них всегда сыро, грязно и зловонно, и именно поэтому там держат самых злостных врагов дожа. Но для малыша это почти те же условия, в которых он жил до заключения в тюрьму. А после этого, Ник, тебе и карты в руки.

Вот почему я сейчас плыл на лодке вдоль тюремной стены, слегка касаясь мокрых камней, и тихо окликал его в каждое зарешеченное окно, едва возвышавшееся над водой:

— Маламокко, ты здесь?

Из первых двух камер доносился лишь слабый шорох, который могли издавать либо изголодавшиеся крысы, либо обессиленные неволей и голодом заключенные, а из третьего окна послышался долгожданный ответ.

— Кто это? — донесся до меня приглушенный голос парня, от голода и страха мало напоминавший того беззаботного Маламокко, которого я так долго обучал различным фокусам.

— Это я, Баратьери. Пришел, чтобы вытащить тебя отсюда.

За металлической решеткой показалось удивленное лицо парня, поразившее меня своей бледностью. Но по блеску в глазах я понял, что он еще не до конца утратил врожденную задиристость и смелость. Я воткнул шест в илистое дно канала, чтобы закрепить лодку, и вынул из ножен меч. Парень с ужасом смотрел на меня из-за решетки.

— Баратьери! Что вы собираетесь делать? Изрубить меня на мелкие куски, чтобы потом протащить сквозь решетку?

— Давай без глупых шуток, а то я все брошу и уйду к чертям собачьим.

Я достал из кармана пару перчаток из толстой грубой кожи, взялся обеими руками за острое лезвие, причем правая находилась у самого острия, и мысленно повинился за то, что собираюсь использовать это грозное оружие таким неподобающим образом: «Кто бы ты ни был, славный мастер-оружейник, прости меня за столь пренебрежительное отношение к твоему клинку».

И я стал долбить рыхлый от воды камень в том месте, где крепился один из металлических прутьев решетки. Лодка раскачивалась от моих ударов, и в результате этот процесс оказался намного более трудным и неудобным, чем я предполагал. Но постепенно дыра вокруг прута увеличивалась, а вместе с ней росла надежда. И вот уже мы с Маламокко принялись расшатывать прут с обеих сторон. При этом я так громко кряхтел, что испугался, как бы кто не услышал. В конце концов мы вырвали прут, и образовалась дыра, вполне достаточная, чтобы Маламокко мог протиснуть сквозь нее свое истощенное голодом тело. А я в это время благодарил Бога, что мальчишка не успел поправиться за то время, когда я обильно откармливал его за свой счет. Я сунул меч в ножны, пообещав себе непременно наточить клинок при более благоприятных обстоятельствах, и помог парню покинуть темницу. Оказавшись на свободе, тот улегся на дно лодки, дрожа всем телом, пока я не доставил его к дому дядюшки. Там он наконец-то почувствовал себя в безопасности и немного успокоился.