Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

А если Джаниса на выручку Нохе погнал Эпинэ или Левий? Чушь. Никакая «Тень» не заставит ворье драться за других, да еще с такой яростью; и никакой Авнир не превратит добропорядочных мещан в обезумевших смертников. Похоже, их можно только убивать, но дошло ли это хотя бы до Карваля и сколько в городе бесноватых? Церковников не тронуло или… тронуло раньше, потому-то их и мало…

– Монсеньор, – адъютант казался сразу смущенным и удивленным, – к вам девица Арамона.

– Пригласите.

Нежданная гостья приглашения дожидаться не стала, но сделать очень милый книксен не забыла. Адъютант, поймав взгляд начальства, вылетел за порог. Галантно скрипнула закрываемая дверь.

– Сударыня, – спросил Савиньяк, – чему обязан столь дивной неожиданностью?

За объяснениями дело не стало.

– Вы хотели видеть капитана Гастаки, – деловито напомнила девица. – Зоя сейчас у мамы.

2

Половина первого… Ветер донес от Ружского дворца звон курантов, и Роберу стало по-настоящему страшно. Потому что собранный людьми и для людей механизм действовал, отбивая положенное, а сами люди сотнями и тысячами сходили с ума. Картина вообще была жуткой в своей неправильности. Те, кто не свихнулся, бежали из еще недавно спокойного, казалось, уже оправившегося от зимних бед города вместе с остатками гарнизона. Шли и ехали, ожидая удара с крыш, из окон, из переулков и тупиков, вздрагивая при каждом резком звуке.

Скрипели дряхлые рыдваны, ржали и фыркали возбужденные лошади, то и дело принимались плакать дети, но никто не ссорился, не пытался первым пролезть в ворота, не орал, брызгая слюной, на такого же разом лишившегося всего бедолагу. Все шло на удивление гладко, беженцев даже уговаривать не пришлось – люди с какой-то цыплячьей готовностью соглашались следовать за Проэмперадором. Куда сложней было превратить пусть и послушную, но толпу в подобие обоза. Экипажей не хватало, однако детей и пожилых, особенно женщин, как-то рассадили.

– Остальные – пешком, – как заведенные твердили сержанты, проходя по забитому людьми Нижнему парку. – Придерживайтесь за телеги… Все равно поползем не быстрее пеших. Придерживайтесь… пешком… придерживайтесь…

Натруженные сиплые голоса то перекрывали шум воды, то затихали, и тогда говорил, прощался, плакал источник. Уже стемнело, пришлось заняться факелами, потом кто-то умер, и Левий ушел туда, а Робер собрал оставшихся офицеров, чтобы утрясти порядок следования, и это оказалось непросто.

Наконец, ближе к полуночи, отбив еще пару нападений каких-то шаек, разномастный обоз под прикрытием не менее разномастного конвоя пополз прочь из парка.

В авангарде шли надежные, родные, бесценные южане и приданные им в помощь люди Грейнджа. Дювье за время пребывания в столице неплохо ее изучил, но бывший таможенник всяко разбирался в паутине улиц и улочек лучше. Вдоль колонны вытянулись церковники и кавалеристы покойного Халлорана, немногочисленных мушкетеров кучками рассадили по повозкам, хотя куда сейчас стрелять – ночь давно накрыла Олларию набитой страхом периной.

Робер стоял у водопада и смотрел, как мимо удручающе медленно бредут люди с узлами. Дювье уже сворачивал с Родниковой, а последние беженцы лишь тянулись к парковым воротам. Прикрывать «хвост» досталось алатам, они не спорили.

– Сейчас идти сзади не позор, – сказал Карои. – Враг может появиться отовсюду.

– Враг… – повторил Эпинэ, глядя на посла. – Как он получился, этот «враг»? Все было почти хорошо…

– С Изломом породниться – с четырьмя смертями биться, – утешил земляк Матильды. – Вы будете прощаться?

– С кем? – удивился Эпинэ и в тысячный раз понял, что он дурак, причем неблагодарный. Ему раз за разом дарили покой и надежду, он их пил, будто воду, и ничего не понимал. – Простите, я сейчас…

Спуститься к водопаду, подставить лицо мелким брызгам, попросить прощения. Запомнить, как дрожат созвездия в ставшем вторым небом озере. Просто запомнить. Тростники над сонной водою, ты уносишь их сны с собою, плач и стоны да станут песней, ночь умрет, но утро воскреснет; ночь уйдет и проснутся зори, обернутся слезы росою, верь дороге и верь рассвету, ведь еще не кончилось лето…

– Монсеньор, – хрипло взвыли наверху, у скамьи, – его высокопреосвященство в середине колонны! Он вас ждет!

– Иду.

Когда умрет последний из тех, кому Старый парк сегодня дал покой, вода по-прежнему будет падать вниз и петь свои песни, так почему уход кажется предательством, словно ты вновь бросаешь мать? Источник плачет не о тебе и не о себе, он не может иначе, как не могут не шуршать тростники. Это просто натура, как сказал бы какой-нибудь философ, она вечна, она равнодушна и уж точно не боится остаться без тебя. Ты нужен беженцам, а не водопаду!

– Монсеньор! Тут на воротах…

– Сказал же, сейчас!

3

Зоя вряд ли чего-то соображала, как не соображала сама Луиза, когда едва не утонул Герард. Мертвый капитан топала ногами, мотала головой, со страстью поминая якоря, зубанов и прочие малопонятные мещанкам и придворным дамам вещи. Луиза слушала бушующую – а ведь, причеши ее хорек, подругу! – со смесью обиды и двух жалостей сразу – к Зое и к себе самой. И еще задним числом было очень страшно.

Когда в комнату постучали и на пороге воздвиглась капитан Гастаки, причем в ужасающем виде, госпожа Арамона пребывала в каком-то отупении. У нее ничего не болело, но женщина ощущала себя то ли разваренным горохом, то ли перекисшим тестом. Она даже не успела обрадоваться гостье, потому что Зоя немедленно принялась орать и орала до сих пор, то и дело запахивая грязный разодранный камзол. Из грозных и при этом жалобных воплей явствовало, что Луиза чудом не отправилась прямиком к Арнольду.

– И еще платье!.. – негодовала покойница. – Нашла, в чем к нам идти! И волосы эти твои… Мы, чтоб ты знала, в чем уходим, то и носим, поняла?! У меня длинней не вырастет, а могла ведь не хуже, чем у тебя… У нас вся семья волосатая и носатая. Нос никуда не денешь, а волосы я сдуру чикнула, штанастым назло, а ты вот растишь и растишь. Ему нравится, он мне этими волосами твоими…

Под дверью дико взвыл отпущенный погулять и некстати вернувшийся Маршал. Зоя вздрогнула и заморгала, Луиза бросилась к двери, ухватила растопырившегося кота под брюхо, проволокла через комнату к двери в спальню Селины.

– Сэль! Забери.

Обычно чутко спавшая дочка замешкалась. Луиза, перехватив завывающего зверя за шкирку, распахнула дверь. Спаленка была пуста, но думать о пропаже с котом в руке и бушующим выходцем за спиной капитанша была не в состоянии. Зашвырнув Маршала внутрь, она обернулась к растерзанной Зое и в лоб спросила:

– Тебя что, кошки драли?

– Если бы! – Зоя снова затрясла головой, но как-то осмысленно. – Ободралась, пока к тебе протискивалась. Ты не ушла, узко получилось. Ничего, затянется…

– А пуговицы? – Святая Октавия, ну и ересь же в голову лезет! – Пуговицы совсем потерялись?

– Они тоже будут. – Зоя колыхнула знатной, у Луизы и после родов такой не бывало, грудью. Все верно: с кого шерсть, а с кого – мясо. Арнольда при жизни не на женины косы тянуло, а на чужие задницы. – Не делай так больше! Пока его не отпустишь… Он мой!

– Да кому он нужен? То есть да, он твой навеки. Скажи лучше, куда я чуть не угодила, я же не помню ничего! Стояла, ждала…

– Кого?

– Поговорить надо было о Сэль… Зоя, что со мной было?

– Остывала ты. Попалась сдуру, вот тебя и выжимали. Как лимон, одна шкурка осталась бы. Я уж думала, все, конец нашему счастью, только выдернули тебя как-то. Ну как ты могла, мачту тебе в глотку?! Ведь я же тебе говорила…

– Мама! – донеслось из-за двери сквозь кошачье рычанье. – Мам, мы с господином маршалом к вам.

– Не выпускай его! Тут Зоя.

– Мама, мы к Зое…

Наверное, она окончательно отупела, потому что продолжала выговаривать Сэль за кота, когда та уже втащила в комнату настоящего маршала. За руку втащила!

– Зоя, – доченька на мать даже не глянула, – это граф Савиньяк. Я держу его, чтобы он не уснул. Ему надо с тобой поговорить. С папенькой тоже, но сначала с тобой.

– А ничего так! – Зоя быстро одернула камзол и уставилась на явившегося при полном параде Проэмперадора. – Граф, значит? Ему не понравится, но я попробую… А не выйдет, так и без благословения обойдетесь. Главное – это любовь, дорогие мои…

– Зоя, ты не поняла!

– А чего понимать? И тянуть тоже нечего! Любить – так любить и не бояться своей любви! Чтоб каждый день, каждый миг у вас как последний был, а всех, кто мешает, – к зубаньей матери! Родню, деньги, титулы, сплетни, возню всякую… Есть только вы и ваша любовь! Ясно?

– Капитан Гастаки, – Савиньяк не выпустил руку Селины, ну так он и веревку б не выпустил, если бы на крышу лез, – вы несколько заблуждаетесь на наш счет. Я искал вас, потому что вы требовали спасти Олларию. Вы можете сказать, что для этого нужно? И знаете ли вы, что там сегодня произошло?