Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

– Прекрати! – Потерявшая самое дорогое женщина обернулась к той, что только боялась потерять. – Никогда загодя не хорони! Знаю, что трудно, но если хочешь дать Роберу счастье, думай, что он бессмертен, а ты уж как придется.

– Я не смогу не бояться… За него. Но я совру, он не догадается!

– Не надо врать, да с Ро и не выйдет. – Чем бы ее отвлечь? Родственниками. Будущими и, к счастью, уже покойными. – Вот его дед был дуб дубом, пока молнией не шарахнет, не поймет, а как шарахнет, поймет не так. Жозина… Мать Робера свекра ненавидела, а старый болван думал, что невестка ненавидит всех, кроме него, такого великого. Надеюсь, Леворукий ему объяснил, что к чему…

Марианна не ответила, и правильно сделала. Анри-Гийому самое место в могиле, и поминать его, когда все летит в Закат, нечего. Арлетта резко, словно боясь передумать, схватила узел с маской и развернула. Древность спала, и не бликам от фонаря было ее пробудить.

– Спокойной ночи, – пробормотала графиня, вновь закутывая трофей в несчастную шаль.

– Я не поеду в Савиньяк! – выкрикнула за спиной Марианна. – Пока его не увижу…

– Никто никуда не поедет, пока не будет лошадей, – отмахнулась с нарочитой беспечностью Арлетта и вышла в ночь, еще рассеченную на западе грязно-рыжей полоской, по краю которой мазнули льдистой зеленью.

Графиня дошла до яблони, под которой они ужинали, – там еще оставались пресловутые огурцы; повертела один такой в руках и уселась прямо на теплую траву. Она жевала и смотрела на небо, принуждая себя узнавать созвездия. С ее зрением это было непросто, но зеленое око Малой Кошки ярко сияло над самой головой; женщина принялась «пририсовывать» к нему не столь броские звезды и занималась этим, пока над погасшим горизонтом не поднялся алый Фульгат. Арно, смеясь, называл его звездой маршалов… Стрекотали цикады, пролетела летучая мышь. Она могла бы видеть пожары, но нетопыри слепы.

6

Людей нужно выводить, причем не утром, а прямо сейчас. К этой мысли подталкивали и появившиеся наконец церковники – не больше пары сотен – с рассказом о том, что творилось у Ружского дворца: огромная толпа всякого сброда, барсинцы и примкнувшие к ним солдаты других полков выбили оттуда Мэйталя, причем с большими потерями. Потом пробились южане от Арсенальной и Фабиановой, со сногсшибательной вестью о захвате дворца. Мародеры буквально смели изысканные решетки и растеклись по дворам, дворикам, садам; им никто не мешал, значит, Рокслей ушел.

Зазвенели выбиваемые окна, бросились наутек задержавшиеся слуги. Их даже не ловили – не хотели терять время. Трое поваров выскочили прямиком на южан как были, в белых колпаках. Робер их слушал, пока не явился кто-то из гарнизона с очередной радостью: половина резервного полка дезертировала и присоединилась к мятежникам, центральная часть города опустела, оттуда все кинулись грабить дворец. Где Карваль, никто не знал, где Мевен – тоже, разве что насчет Инголса алат успокоил – законник как раз был в Посольском квартале и ушел с караваном.

– Я должен вывести людей из города, – твердо сказал Робер, – утром может быть поздно.

– Поздно может быть уже сейчас, – «обрадовал» витязь. – У нас слишком много детей и стариков, пешком они далеко не уйдут. По Триумфальной кареты проедут даже в три ряда, но к ней еще нужно пробиться.

– В Старом городе поутихло, – напомнил тоже оказавшийся на полковничьей должности Грейндж, – а за аббатствами? Плохо о тех местах говорят, кто оттуда выбрался.

– Не получится у нас спокойно добраться до ворот Роз, Монсеньор, – вмешался знавший город едва ли не лучше всех Дювье. – Может, прямо к Данару и через Гусиный на тот берег?

– Мосты узкие. – Робер не выдержал, прикрыл-таки глаза ладонями. – С таким обозом и в совсем уж узкие улочки левобережья? Не получится.

– Глауберозе решил идти вдоль Данара до моста Упрямцев, там в Верхний город и на север, но у него меньше народу…

– А если Небесной благодатью? – Дювье смотрел только на Монсеньора. – Совсем близко же! Поуже Триумфальной, конечно, но тоже ничего.

– К воротам Лилий? – Грейндж свел брови. – Пожалуй… В южных кварталах правого берега пока не так шумно.

– Решено. – Иноходец открыл глаза и оглядел свой странный, даже более странный, чем в Эпинэ, совет. – Уходим туда. Грейндж, проверьте, что творится у Перекатного моста. От Благодати до него рукой подать, вдруг все же выйдет уйти левым берегом? Там попросторней, да и окраина недалеко…

– Будет сделано, Монсеньор.

– Жду вас здесь через час. Раньше этот табор все равно не поднять.

– Пойду к людям. – Левий уже стоял, расправляя складки своего одеяния. – Напомню, что спасение наше в нас самих и в готовности нашей протянуть руку ближнему. Или, если угодно, взять к себе в повозку старика или ребенка.

– Хорошо, – согласился Робер и едва не взвыл, ступив на больную ногу. – Идемте вместе…

Бедро болело, словно по нему саданули копытом, но нога слушалась, значит, кости целы. Дювье молодец, что вспомнил о Небесной Благодати. И алат молодец, и церковники с Левием, вместе они выберутся и вытащат беженцев. Ну а потом придется вернуться в это безумие и попробовать с теми солдатами, кто еще остался, как-то все угомонить.

– Сын мой, если ты запамятовал имя нашего алатского друга, то его зовут Карои. Балинт Карои, и ты смело можешь ему доверять.

– Я доверяю, – заверил Эпинэ. – Ваше высокопреосвященство, как такое могло выйти? С чего?

– Сейчас это неважно. Сейчас не важно ничего, кроме повозок и эскорта. Остальное забудь!

– Да, – пообещал Робер, – я забуду.

Глава 6

Бергмарк. Агмштадт

Талиг. Оллария

400 год К. С. Ночь с 7-го на 8-й день Летних Молний

1

Матери грозит опасность? Пожалуй… Граф Савиньяк не считал, сколько раз за день, вечер и, пожалуй, уже ночь он повторил про себя эти слова, но жизни, а значит, де́ла, это не отменяло. Просто мать, чем бы маршал ни занимался, стояла у окна и, придерживая портьеру, глядела в пустой нохский двор. Нет, рассуждать это не мешало. Рассуждать, разговаривать, обедать, незаметно поправлять маркграфа, именно сегодня вздумавшего обсуждать ор-гаролисскую главу своего труда.

В соответствующих местах Лионель кивал, поливал кабанье мясо ежевичным соусом и объяснял, что командующему дриксенским авангардом должен воздать по заслугам если не глупый Фридрих, то умный маркграф, а материнские руки все теребили и теребили ярко-синюю ткань. Даже если все обойдется, он их не забудет, как не забыл падающие со стола фок Варзов и разбегающиеся по неровному полу грифели. Капитан Савиньяк их собирал, а маршал рассказывал про Борна.

Отцу незачем было ехать к мятежникам, а матери – в столицу, это должен был понять хотя бы Бертрам! Не понял, да и откуда? Что вы говорите, дорогой Вольфганг-Иоганн? Нет, я не считаю верным принижать таланты дриксенских генералов, в том числе и потому, что это уже делает «Неистовый». Не ценя врага, мы не ценим свои победы, поставив же вражеских офицеров выше принца, мы толкаем принца на новые глупости, столь нам полезные…

Обед, обсуждение, послеобеденное вино с шутками и пожеланиями тянулись, тянулись и наконец кончились, как кончается все. Лионель неторопливо отложил расшитую золотыми корабликами салфетку, поцеловал руку Фриды, прошел коридорами, в которых уже зажгли лампы, выслушал просьбу адъютанта, судя по глупому виду, изрядно в кого-то влюбленного, запер дверь и в очередной раз попытался прорваться в Олларию. Без толку – увешанные бергерскими трофеями стены исчезать не желали, а до двора с чертополохом и разбитыми бочками была неделя быстрой скачки. Даже выехав немедленно и загнав десятки лошадей, ничего не изменишь.

Первым про резню узнает Фажетти, погонит курьеров, и те поскачут, везя в сумке теперь уже вчерашний день. Смысла любоваться маской тоже нет, да и связана ли она с видениями? Маршал убрал антик, в сходстве с которым его заподозрили, а заодно и надежду увидеть Олларию. Знай он Карваля, Левия, нынешнего Эпинэ лучше, можно было бы взглянуть их глазами и хоть что-то понять, но близко Ли знал лишь мать, Марианну и Инголса, а они ничего не решали. Бунт, кто бы до него ни довел, давят военные, а следы на державных коврах замывают политики, хотя попадаются и те, кто способен как на первое, так и на второе. В себе Савиньяк не сомневался – мятеж в Эпинэ он погасил бы за пару недель, вот только в Олларии ощущалось нечто особенное, что для начала требовалось понять.

Пропавшие церковники, отсутствующие стражники, горожане, прущие на стены, как вариты на агмские перевалы, «висельники», вздумавшие защищать гнездо эсператистов, трупы без ран, странности с вдовой Арамоны и с ним самим – все это не могло не быть взаимосвязано, но, во имя братца-Леворукого, как?! Допустим, стражников нет, потому что в другом месте еще хуже. Церковная гвардия пошла кому-то на помощь и не смогла вернуться. Объявился новый Авнир, и горожане навязали черные ленточки, но погромщиков никто не вел, в этом Лионель не сомневался! Не было у толпы вожака, в отличие от «висельников»…