Дом на городской окраине - Карел Полачек

«Рукоприкладство в отношении домовладельца является основанием для выселения» — эта фраза застряла в его мозгу.

Рукоприкладство… Это было бы неплохо. Но ведь он, каналья, руки на меня не поднимет… — Полицейский заскрежетал зубами. — Недоносок, разве он осмелится. Шибзик несчастный… Сморчок…

И, труся домой, он проклинал чиновника за его тщедушие и боязливость. Он ощутил потребность зайти в пивную, чтобы рассеять невеселые мысли.

Домой он пришел затемно, раскрасневшийся и возбужденный. Собрав вокруг себя семью, сказал: — А теперь мы нашей бабке-хозяйке подсластим замирение на суде.

После чего жена полицейского схватила бак для белья и принялась колотить по нему мешалкой. Оба отпрыска вооружились швабрами и стали ритмично стучать ими по полу. Полицейский, раздувая щеки, оглушительно трубил в трубу. Этот адский концерт поднял на ноги весь дом.

— Ох, ох, — завздыхала старая мегера. — Опять начинают. С ума сойти можно. — Она открыла дверь и крикнула на всю лестницу: — Вы прекратите или нет?!

В ответ прозвучало одно-единственное крепкое словцо полицейского.

Концерт продолжался до глубокой ночи.

Глава тридцатая

1

Мрак окутал участок земли размером в сто семьдесят пять квадратных саженей. Дом на окраине превратился в тюрьму, окруженную зубчатой оградой. Супруги Сыровые печально сидели на кухне, боясь выйти из квартиры, когда чуяли присутствие хозяина во дворе. Тот при виде Сыровых выходил из себя. Он не мог им простить, что они не собираются освобождать квартиру и тем самым лишают его прибыли. Мысль избавиться от Сыровых не выходила у него из головы. Это был заколдованный круг, и полицейский влекся за своей навязчивой мыслью, как лошадь в упряжке.

При встрече с Сыровыми он разражался громовыми проклятьями и бранью, стараясь, чтобы его голос был слышен на всю улицу. От супругов все отвернулись. Обитатели квартала опасались выказывать им свои симпатии.

Один только сапожник, живший напротив, держал сторону преследуемых съемщиков. Он сидел у окна, прилежно занимаясь своим ремеслом, и при этом внимательно следил за всем, что происходило снаружи. Ему был присущ неукротимый инстинкт оказывать поддержку притесняемым.

— Милостивая пани, — сказал он пани Сыровой, — в эти сапожки нужны новые стельки. И набоечки сносились. К воскресенью все будет в ажуре. Можете не беспокоиться. А этому вашему хозяину, мерзавцу-полицаю, я всыплю по первое число, только попадись он мне. Я ему покажу, как измываться над мирными гражданами…

— Полно тебе, Шупита! — одернула его жена, — что ты такое несешь, еще накликаешь на себя беду.

— Молчи, жена, — отозвался сапожник, — я ничего не боюсь. Несправедливости я не выношу. Меня и травили и сажали, любому скажу все начистоту. Тут людей притесняют, и я этому паршивцу должен хорошенько за это врезать. А полицейша тоже не лучше. Как-то я относил им башмаки и застал полицая, когда он лупил жену. Зло меня взяло, и я говорю: — А можно ли, пан Фактор, истязать женщину? — А он мне на это: — Не лезьте не в свое дело. Жена моя, и я могу делать с ней, что хочу. — Вот еще! Женщина — это не имущество, у нее такие же права.

— А ну валите отсюда! — он мне. — Не то заберу в участок!. — Чего меня забирать, меня и так знают. — И тут она сама на меня набросилась: — Вас это не касается, — говорит. — Ну что ж, коли так, я умываю руки.

— Когда-нибудь ты пожалеешь, что у тебя такой длинный язык, — кипятилась жена сапожника.

2

— Он там?

— Я его не видела, — ответила жена, — наверно, он на дежурстве.

— Хорошо бы выйти, — тоскливо произнес чиновник, — я здесь как в тюрьме.

— Разумеется, выйди немного подышать. Мы имеем на это полное право. Этого он запретить нам не может. Мы сняли здесь квартиру и можем пользоваться свежим воздухом.

Чиновник вышел на террасу.

В саду, доступу в который препятствовал висячий замок, отцветали последние цветы. Разноцветные георгины и астры покрылись сизым инеем. Подсолнухи развесили свои круглые мишени. Веяло тленом и умиранием. На прощальное великолепие угасающего лета чиновник смотрел с некоторым подозрением. Ему казалось, что подсолнухи поспевают лишь по приказу полицейского. И что георгины такие желтые, красные и оранжевые только потому, что так распорядился полицейский. И что дождь выпадает на участок размером в сто семьдесят пять саженей лишь тогда, когда это необходимо полицейскому для освежения растительности в его саду. Вся природа на этом огороженном участке земли подвластна полицейскому, надо всем незримо возносится полицейский, ни один лист не слетит с ветки, не будь на то воля хозяина.

Обуреваемый скорбными мыслями, чиновник поплелся во двор. Заслышав шаги, кролики заметались в клетках и воззрились своими глазищами на чиновника. Сыровому не понравилось, как они подергивают носишками.

— Не насмехайтесь, — проворчал он, — не над чем насмехаться. Вы тоже принадлежите полицейскому. Он может вас порешить, когда ему заблагорассудится.

Курица с голой шеей остановилась поодаль и немигающим зрачком смотрела на чиновника.

Чиновник рассердился.

— Чего глазеешь, полицейша?! — закричал он. — Кыш! Убирайся! Хочешь доносить на нас…

Курица испугалась и с громким кудахтаньем убежала.

Внезапно чиновник затрясся. Он обернулся: позади него стоял полицейский, могучий и грозный. Он злобно угрожающе молчал, глядя чиновнику прямо в глаза.

— Ну, — проговорил он через некоторое время. — Вы что, не знаете, что полагается сделать?

Чиновник весь сжался и хотел было улизнуть.

Полицейский его задержал.

— Вы что, не можете поздороваться с хозяином? — прохрипел он. — Я уже давно замечаю, что вы со мной не здороваетесь. Это какая-то новая мода не здороваться с хозяином. Если не нравится, съезжайте. А что вы здесь делаете?

— Прогуливаюсь, — прошептал чиновник.

— Это место не для прогулок, — взъярился полицейский, — вам выделено помещение, там и находитесь… Ну, скоро? Чтоб я вас здесь больше не видел! Голодранец!

Чиновник запротестовал и вошел в дом.

— Голодранец, голодранец, голодранец!

3

Полицейский обошел вокруг дома, чтобы выяснить, все ли в порядке. Когда он возвратился во двор, внимание его привлек тонкий писк, исходивший из собачьей конуры. К своей досаде он обнаружил, что ночью Амина ощенилась.

Он озлился и сказал: — Этого еще не хватало! В этой жизни одни огорчения. Кто тебе, несчастная, разрешил? Здесь, в этом доме каждый делает, что ему заблагорассудится, точно хозяина нет и в помине. Собственная сука доставляет неприятности. Это опять происки портного. Я строго запретил пускать его собаку ко мне во двор, так-то он уважает принятые мною меры! Ну, портняжка, боком тебе выйдет порча моей дворняжки!

Он нагнулся и вытащил из конуры семерых разноцветных щенят, беспомощно скребшихся на земле.

— Так, так, — укоризненно обратился полицейский к сучке, — не только жильцы, но и ты делаешь мне пакости! Ну ладно же.

Он отнял у сучки шестерых щенят, не обращая внимания на Алину, тихо скулившую в своем материнском горе, и утопил их в кадке, наполненной дождевой водой.

— Одного, — рассудил полицейский, — оставлю. Когда вырастет, будет сторожить. А тебя, — обернулся он к суке, — я выгоню, раз не умеешь ценить хорошего места.

4

Было уже темно, когда полицейский вернулся домой, переполненный мыслями о человеческой подлости. Квартира была пуста и не прибрана.

Когда появилась жена, полицейский напустился на нее: — Где ты все время шляешься?!

— Где мне шляться? — защищалась жена полицейского. — Была у лавочника.

Полицейский нахмурился. Он вспомнил о падшей сучке и смутное чувство ревности шевельнулось в нем.

— Смотри у меня! — сказал он с угрозой. — Чего ты все время торчишь у лавочника? Ты должна сидеть дома и заниматься хозяйством, а не баклуши бить. Я уж давно замечаю, как ты увиваешься вокруг лавочника. Кикимора! Если, чего доброго, спутаешься, узнаешь, кто твой господин!

И он ткнул кулаком жене под нос.

— И не стыдно, что тебе приходит такое в голову? — возмутилась жена полицейского. — Будто я не знаю, что можно, а…

— Молчать! — рявкнул полицейский. — Сгинь с моих глаз! Делаете со мной, что хотите, но я наведу порядок!

Он зажег лампу, приготовил письменные принадлежности и, подумав, принялся писать. Из-под его пера вышло такое:

Объявление

Замечено, что квартиросъемщики появляются без надобности на террасе. Строго предупреждаю: терраса — не место для того, чтобы глазеть по сторонам и ловить ворон. Террасой можно пользоваться лишь как подходом к двери.

Кроме того, было установлено, что квартиросъемщики навещают друг друга, и вообще поддерживают между собой связи, а, главное, науськивают один другого против хозяина дома. Подобное поведение категорически возбраняется. Квартиросъемщикам предписывается находиться исключительно в своих помещениях, а посещать квартиры других — лишь с ведома хозяина.