Пока живу, люблю - Алина Знаменская

«Заметно», — подумала Виктория и продолжала с интересом смотреть на хозяина. Вика впервые видела Макса таким. Говорят, большое горе или потрясение быстро снимает с человека всю шелуху, все наносное, то, что является ролью. Слой шелухи бывает столь велик, что, освободив от себя человека, обнажает что-то совершено новое. Как ореховая скорлупа обнажает беззащитное ядро. Открывается образ, мало похожий на прежний, в шелухе. Иногда человека просто не узнать. Так, вероятно, произошло и с Максом. Вика все больше поражалась, слушая его.

— Чем же вас не устраивает ваша жизнь?

— Я никогда не делал то, что хотел. — Предвидя Викино удивление, Макс заговорил торопливо, сбивчиво:

— У нас семья адвокатов. Дед адвокат, отец адвокат, брат отца. Когда мы росли, мне всегда твердили о долге. Ты должен, ты старший, ты надежда родителей. Отец всегда говорил о своей профессии, как о будущей моей. У меня и в мыслях не было противиться родителям. У нас Никита сопротивлялся за двоих. Из-за этого он для родителей был вечным бельмом на глазу. «Наш младшенький — большой оригинал». Это предупреждение для гостей, чтобы не удивлялись, если Кит что-нибудь выкинет. Я всегда должен был в одиночку нести тяжкое бремя родительских надежд. «Адвокат не может себе позволить иметь непрестижную машину». «Адвокат не может себе позволить дешевую мебель». Эти постулаты я выучил в детстве. Сказок не помню, а эти отцовские фразы помню. Клиент должен быть уверен, что нанятый им адвокат процветает. Что он востребован. Раз он востребован — значит, он профессионал.

— Не вижу здесь ничего плохого, — встряла Вика.

Нервные пальцы Макса наконец-то сломали сигарету, и табак рассыпался по столу. Одним движением он смел его в пепельницу.

— Я никогда не задумывался — хорошо это или плохо. Прилично учился, неплохо работал. Даже если уверен был, что человек совершил грязное преступление, находил лазейки. Короче, почти всегда мне удавалось вытащить клиента. Но при этом я никогда, Вика, не любил свою работу. Понимаете? Никогда не любил ее так, как, например, Кит любит свою фотографию. Там, на краю серого коридора, я понял, что он прав. А я — нет. Он прав, что плевал на чужие мечты, он взрастил свои! Это важнее.

— А как же долг? — тихо спросила Вика.

— А я и не знаю теперь — какие они, мои мечты… — закончил Макс, не расслышав ее вопроса. Он поднялся и вышел из кухни. Минуту спустя вернулся л, не вспомнив, зачем вернулся, ушел. Вика слышала, как он ходит по гостиной, не находя себе места. Она помыла и убрала посуду, а он все мерил шагами комнату. Вика постояла в раздумье некоторое время перед тем, как решиться войти в гостиную.

— А ваша жена.., что с ней?

Макс, похоже, обрадовался ее интересу. Показал ей на кресло и сам сел напротив. Настольная лампа обозначила светом теплый доверительный кружок на столе.

— До сих пор нет точного диагноза. Ее смотрели столько врачей, что в глазах рябит. У каждого свое мнение. Но от этого не легче — ее организм не борется.

— Вы, кажется, разговаривали с лечащим врачом?

— Да. Он огорошил меня. Нет, он меня просто убил!

— Он сказал, что…

— Он сказал, что моя жена не хочет жить.

— Что? Сама не хочет?! Да они что там, свихнулись?

— Моя реакция была вроде вашей. А потом я подумал: а что я знаю о ней? Если я о себе некоторые вещи узнал лишь в коридоре между жизнью и смертью? Моя Марина угасает…

Вика молчала. Вопрос вертелся у нее на языке, но она не решалась спросить. Макс заговорил сам:

— Когда мне сказали, что она не хочет жить, я был в шоке. А потом стал думать, всю нашу жизнь вспоминать. Выходит, все было не так? Не так, как она хотела? Все было зря, я сделал свою жену несчастной. А ведь я люблю ее, Виктория. Понимаете, я, оказывается, без нее жить не могу…

Вика поняла, что зря заговорила о Марине. Сейчас она ввергнет Макса в тоску, из которой потом не выбраться. Она лихорадочно перебирала в уме слова, способные увести в сторону от печальной темы. Но Макс снова опередил ее:

— Вика, вы очень хотите спать?

Виктория взглянула в окно и с удивлением обнаружила, что наступили сумерки. Она отрицательно покрутила головой.

— Тогда сыграйте мне, пожалуйста.

Вика долго играла классику, потом перешла к современным мелодиям, даже попыталась изобразить что-то из «Битлз».

— Спойте, — попросил он.

Вика озорно прищурилась.

— Помнится, не так давно кто-то здорово прошелся насчет моего голоса. «Довольно противный голос» — не ваши слова?

— Я ничего не понимал.

— Ну да. Ведь это было до КОРИДОРА? Не так ли?

— Гораздо раньше. В другой жизни.

— Ну что ж, на первый раз прощается.

Вика спела Максу свои любимые романсы. Но «Белой акации гроздья душистые» не стала исполнять. У нее от этого романса всегда слезы наворачиваются. Она ловко сменила репертуар — запела шлягер из старых, который частенько звучал на танцах во времена Максовой зеленой юности. Он посветлел лицом и даже пальцами в такт стал прищелкивать. В его глазах появилось тепло. Куда исчез тот самовлюбленный сноб, которого Вика знала до сих пор? Перед ней сидел печальный, растерянный человек. И Вика ему верила и искренне хотела помочь.

Потом они пили кофе. Вика рассказывала Максу сценки из жизни Карины и Ренаты в Живых ключах. Впервые увидела, как он смеется. Потом играли в карты в большой гостиной. Короли и валеты мелькали в освещенном кружке от настольной лампы. Ночь таяла за окном. Вика не ощущала усталости, хотя знала, что завтра будет чувствовать себя разбитой калошей. Максу пора отдыхать. Его бледно-зеленый вид говорил сам за себя.

— Вам пора отдыхать, — тоном, не допускающим возражений, объявила наконец Вика и встала. Она поправила подушку на диване и ушла.

Нужно принять душ и попробовать уснуть. Тонкие струйки душа приятно раздражали кожу. Казалось, вода уносит все плохие мысли. Не хотелось думать ни о чем. Вика пустила мысли на самотек, и они понеслись дружной стаей в луга вокруг Живых ключей, на берег безымянной речки, к беккеровскому роялю, к мужчине с фотокамерой на груди. На последней мысли Вика как споткнулась. Она прибавила холодной воды и стояла под струей, пока не застучали зубы. Потом долго растирала себя полотенцем, чтобы унять дрожь. Выйдя из ванной, услышала музыку в гостиной — Макс слушал «Европу Плюс». Проходя к себе, Вика заметила, что Макс потянулся за сигаретой и достал зажигалку.

— А вот это нечестно, — тотчас подала она голос.

Макс, поколебавшись, положил зажигалку на журнальный столик.

— Тогда посидите со мной еще немного. Мне что-то не спится.

— По-моему, мы достаточно посидели сегодня. Или вчера?

Но Вика все же присела на краешек дивана.

— Виктория.., может, это нескромный вопрос… Можете не отвечать. Но меня так и подмывает спросить.

— Спрашивайте.

— Вы никогда не были замужем?

— Никогда.

— А почему?

Удивление в его глазах было столь подкупающим, что Вика не стала отвечать расхожими фразами. Она добросовестно покопалась в памяти, перебирая своих бывших поклонников.

— Не за кого было выходить, — честно призналась она.

— Неужели не нашлось никого, кто…

— Нет, почему же? Суть в том, что на меня с моими габаритами почему-то обращают внимание мужчины.., как бы это сказать, чтобы никого не обидеть? Не очень умные, что ли. Те, что попроще. Которым важно только то, за что подержаться. А я-то дама утонченная, мне подавай духовность.

Макс улыбнулся. А Викторию черт за язык дернул:

— Тогда уж, Макс, давайте откровенность за откровенность. Вы.., совершили этот безумный поступок.., из-за жены? Или.., что-то на работе?

Макс смотрел на нее и не торопился отвечать. Кажется, она зашла куда не следует…

— Это был порыв, Виктория. Минута слабости. Как вспышка в сознании: я вдруг понял, что она значит для меня. Я ни о чем и ни о ком не мог думать, только о том, что все останутся, а ее не будет никогда. Больше этого не повторится, Виктория, если вас это беспокоит.

Возникла пауза, в течение которой Вике следовало попрощаться и уйти. Но Макс вдруг спросил, улыбаясь одними глазами:

— Вы на меня сердитесь, Виктория.., за прошлое?

Вика повела бровью, как бы раздумывая, а потом махнула рукой:

— Да ладно, чего уж там!

— Тогда — мир?

Макс протянул ей руку. Виктория пожала ее. В эту самую минуту на пороге гостиной возник Протестант. Почему они не услышали, как он открывал дверь? Наверное, из-за громкой музыки. А еще из-за большой площади. В квартире Марины слишком просторный коридор.

Кит застыл на пороге, наткнувшись взглядом на мизансцену: Макс, лежащий на диване под одеялом, держит руку Виктории. Послебанный видок последней не требовал комментариев. Вика увидела, как в глазах Протестанта тает горький шоколад, превращаясь в мутную лужицу какао. Она увидела со стороны свое лицо, не успевшее «пристроиться» — теплый взгляд, блаженную полуулыбку. Свои мокрые после душа волосы и короткий атласный халатик. Не длинный махровый, а именно этот, короткий атласный!