Пока живу, люблю - Алина Знаменская

Вика постояла в кабинке летнего душа, сполоснулась нагретой за день водой и уселась на крыльце. На душе было пакостно. В дом идти не хотелось. Но пришлось — кусты у калитки зашевелились, и показалась маленькая скрюченная фигурка сторожихи. Увидев Викторию, сторожиха прибавила шагу и стала бормотать свои речи метров за десять до Виктории. Вести беседы с бабой Леной Вика не была расположена. Не дожидаясь, пока старуха усядется рядом, Виктория поднялась.

— Иду вот, — сообщила бабка.

— Спали бы себе, — сказала Виктория. — Дом ведь не пустой, мы тут.

— Как жа? — возразила сторожиха. — У меня работа. Да и не сплю я дома-ти. Старая уже. На том свете высплюсь.

Виктория догадалась, что бабка рада хоть ненадолго уйти из дома, от оравы «мнуков», наговориться с тенью своей Валюшки всласть. И в самом деле, долго потом, стоя на балконе, Виктория слышала ночное бормотание сторожихи. Никита, дождавшись ночи, заперся у себя в лаборатории, из-под двери которой чуть сочился красный свет. Вика села в старое плетеное кресло и сидела тихо, надеясь остаться незамеченной, когда Никита выйдет из лаборатории и отправится спать. Но надежды не оправдались. Он прикрыл дверь лаборатории и прямиком направился на балкон. Закурил, не удостоив Викторию взглядом… Предупреждая его возможные язвительные реплики, Вика спросила как ни в чем не бывало:

— Над чем ты сейчас работаешь?

— Цикл снимков о России. В настоящее время снимаю деревню, если тебя это интересует.

Кит обернулся и впился глазами в Викторию, пытаясь преодолеть зрительное препятствие темноты.

— И бабу Лену снимаешь?

— Ее — в первую очередь. На таких бабках вся Россия держится. Помри она сейчас, и все ее семейство рассыплется, как карточный домик. Пропадут без нее.

— Она говорила, у нее муж есть? Я что-то ни разу не видела.

— Дед тоже интересный тип. Добровольный бомж. Скиталец. Пилигрим. Бродит из деревни в деревню. Зимой и летом — в одном и том же одеянии. Бывает, захаживает домой, но долго своего семейства не выносит.

— Да… — отозвалась Виктория и больше уже не нашлась что сказать. Замолчали.

— Ты не должна этого делать, — наконец разорвал молчание Кит.

— Чего не должна? — механически переспросила Вика, хотя все поняла.

— Не должна выходить за Макса.

— Можно подумать, он на меня уже позарился. Может, и не придется.

— Дело не в нем сейчас. Дело в тебе. Не надо этого делать. Ты скомкаешь свою жизнь.

— Отчего же? Может, наоборот, я обрету счастье?

— Черта с два! Ты слишком широкая натура, чтобы подстраиваться под Макса, и слишком неуверенная в себе для того, чтобы подстроить его под себя. Наступит время, ты встретишь своего мужчину, а девчонки к тому времени будут накрепко держать тебя. Ты все это без меня знаешь, невелика премудрость. Не делай этого.

— Раньше ты заботился только о брате. Теперь ты как бы печешься о моем счастье. Лестно…

Виктория качнулась в кресле. Ее подмывало встать и уйти, но ведь куда спрячешься от Протестанта? Его грачиный взгляд найдет ее повсюду. Первое внимание мужчины, подаренное ей судьбой, оказалось столь всепроникающим, что от него практически некуда деться. Кит понимал ее лучше, чем она сама понимала себя. Это и грело, и раздражало одновременно. Вика поднялась и облокотилась о перила балкона.

— А может, ты просто ревнуешь? — спросила она и в упор посмотрела на него. Кит повернул к ней голову.

— Может, и ревную, — задумчиво отозвался он.

Его глаза в сумерках казались глянцевыми, как вымытые дождем темные сливы. Виктория поняла, что опять ляпнула не то.

Он сделал лишь шаг в ее сторону, и сразу они оказались слишком близко. Ее беспокоил его запах, блеск его глаз и неравнодушие. Она, вероятно, слегка отпрянула от него, потому что он мгновенно протянул обе ладони и ухватил ее за руки. Кит крепко держал ее. Прямо перед ней — его живые глаза, острый прямой нос и четко обрисованные чувственные губы.

— Откажись от своей безумной затеи, Виктория. Я хочу, чтобы ты стала моей. Мы ведь оба этого хотим!

— Нет. Я не могу. Я обещала Марине, я должна…

— Ничего ты ей не должна!

— Ты не знаешь, сколько она для меня сделала.

— Глупости! Никто никому ничего не должен. Это все условности. А это — твоя жизнь. Ты должна только себе!

— Ты — эгоист.

Виктория попыталась отвернуться, но не тут-то было. Кит наклонил к ней свое лицо.

— Послушай себя, — тихо попросил он и приблизился к ней носом.

Он очертил своим носом ее брови, провел по щеке. На какое-то время Виктория потеряла контроль над собой. Ее кулаки упирались в его грудь. Кит спрятал их в своих ладонях.

— Тебя тянет ко мне, — заключил он.

Виктория собрала себя в кучу и с силой толкнула Протестанта. Тот лишь слегка покачнулся.

— Ты провоцируешь меня! Ты на меня давишь! — горячо воскликнула она. — Я не хочу говорить с тобой больше на эту тему!

— Но почему же? Эта тема одинаково волнует нас обоих. Я не понимаю, как можно лишить себя своих чувств ради кого-то. Ты обворовываешь себя. Ради чего?

— Тебе знакомо понятие «дружба»?

— К черту такую дружбу! Что за дружба такая, когда один принуждает другого жить не своей жизнью! Ты сама-то веришь в то, что говоришь?

Под напором Никиты Вика окончательно растерялась. Она отчаянно пыталась защищаться.

— А как же дети? Они ведь останутся сиротами! Тебе их не жалко?

— Во-первых, у детей есть отец, бабушка с дедом, я, наконец. А во-вторых, у каждого человека своя судьба, которую он обязан прожить САМ! Своя школа, пусть даже очень трудная. У них — своя, у тебя — своя. Ты не можешь с ними поменяться. Ты никому ничего не должна. Человек приходит в этот мир взрастить свое "я". Свою личность, свою энергию. И возвращается к Богу со своим накопленным багажом. И отвечает только за свое. Ты что, станешь потом лепетать, что прожила чужую жизнь потому, что так хотела подруга?

Виктория слушала Протестанта молча. Она не находила аргументов. Он выработал свою философию, он во всем уверен, а она ничего не выработала, во всем сомневается. У него все просто получается, а у нее голова пухнет от мыслей.

Его блестящие глаза сверлили ее как два прицела, а из черноты ночи молчаливо, но не менее требовательно взирали звезды.

— Я тебя только прошу: прислушайся к своему сердцу. Больше ничего.

— Прислушаешься тут, — проворчала Виктория, — вы оба одинаковы. Что ты, что Марина. Ты думаешь, она меня меньше обрабатывает? Только у нее имеется одно маленькое преимущество — она умирает.

— Но я-то живой! И я нашел тебя, я это чувствую! Мы — как две половинки.

В следующую секунду Никита метнулся в сторону Виктории, очутился у ее ног и обнял за коленки. У Виктории под руками оказалась его голова. Вика почувствовала, что слабеет. Она не привыкла сдерживать подобные порывы.

Еще немного, и она поддастся неистовому напору, обмякнет и просто-напросто предаст подругу. Она наплюет на все, потому что то, что копилось в ней женского много-много дней и ночей, готово вырваться наружу и затопить собой все вокруг. А ее, Викторию, вместе с Протестантом — в первую очередь.

— Мы не будем сейчас это обсуждать, — как можно тверже проговорила Вика, стараясь не дотрагиваться пальцами до его головы (а очень хотелось). — Я прошу тебя, Кит, уйди. Я пойду спать.

Никита выдержал паузу, затем тяжело вздохнул, резко выпрямился и, прежде чем Виктория произнесла «Спокойной ночи», перемахнул через перила балкона и спрыгнул вниз. Виктория наклонилась и посмотрела туда, куда он приземлился. Внизу было порядочно крапивы и дикого хмеля. Никита полез через заросли, чертыхаясь и ломая ветки. Вика услышала, как хлопнула калитка. Протестант растворился в ночи.

Глава 15

Внизу что-то постукивало. Неравномерно, но беспрестанно. Виктория разлепила глаза и огляделась. Матрас Карины был пуст. Рената спала шиворот-навыворот. Ее ноги покоились на подушке, а голова лежала на месте, предназначенном для ног. Простыня валялась на полу. Виктория поднялась, накрыла девочку и отправилась вниз. Карина ударяла надувным мячом о пустые стены гостиной. Роялю тоже доставалось — мяч резво отскакивал от его глянцевой поверхности и летел к девочке, которая сама прыгала не хуже мяча.

— Доброе утро! — просияла черноглазая Карина.

От вчерашних слез не осталось и следа. Появление гувернантки не заставило ее прервать занятия — она продолжала носиться за мячом, подпрыгивая, как пружина. Ее крепкие, сбитые ручки-ножки мелькали в воздухе, — Ренату разбудишь, — предупредила Виктория и пошла в сад — умываться.

— Ну и пусть! А зачем она на меня всегда ругается? — Карина припустилась следом за Викторией, обняв свой огромный мяч. Он едва умещался в ее руках.

— Она старше и пытается за тобой присматривать.

— Я сама за собой присмотрю, — заключила Карина и ударила мячом о траву.