Румбы фантастики. 1989 год - Иван Ефремов

Многие в конце концов махнули рукой на все «почему» и продолжали вести беззаботную растительную жизнь, но нашлись люди, наделенные чрезвычайно привлекательным даром — неистребимым жгучим любопытством, тем самым даром, что стимулировал когда-то и развитие науки, и развитие техники, и великие географические открытия, и многое другое. Рыбак рыбака видит издалека, и вот кучка любопытных, к тому же всерьез озабоченных людей создала Отдел Исследований. Они и проделали практически всю работу — сейчас почти нечего исследовать. Они отыскали на окраине два великолепных автоматических завода, производивших все необходимое, от шпилек для волос до автомобилей. Они составили полный перечень всех «почему» — и, естественно, не смогли найти ответа ни на один вопрос. Потом им стало просто нечего делать — посланные за пределы Города экспедиции не возвращались, а те; что возвращались, зачастую не могли ничего дельного сообщить (об этом упоминалось весьма туманно). Отдел едва не распался.

Но тут появились вурдалаки. Собственно, они были и раньше (снова туманно, черт!), но теперь они стали проблемой номер один. Страшненькие попадались истории в папках со стеллажа «Вурдалаки». Был момент, когда вплотную придвинулся вопрос: быть или не быть Городу?

Никаких городских властей не было, их и сейчас нет, потому что заниматься им было бы нечем, кроме разве что вурдалаками. Я не смог определить по документам время, когда была создана Команда Робин и при чем тут Робин — то ли в чьей-то голове запуталось упоминание о Робин Гуде, то ли какой-то Робин первым погиб в бою и сослуживцы решили увековечить его память. Неизвестно. Так или иначе. Команда была создана, Ламст стал инициатором и командиром. Вурдалаков основательно потеснили.

Протоколы допросов вурдалаков не дали ничего нового. Все они — и те, кого можно было опознать по особого строения зубам, и те, кто ничем не отличался от обычного человека, — на допросах молчали, норовя при удобном случае вцепиться в глотку допросчику, а те, кого удавалось сломить открытой в свое время «психической атакой», не могли, вернее, не хотели сообщить ничего ценного. В конце концов то ли Отдел по собственной инициативе перестал заниматься вурдалаками, то ли Ламст перехватил инициативу, но ни Отдел, ни Ламст не занимались больше допросами и расспросами. По неизвестным мне причинам Команда так и не смогла обнаружить места обитания вурдалаков, ограничившись созданием прикрывающей город сети форпостов и фортов (Кати в тот день, когда мы впервые встретились, ехала как раз из такого форта). Я никак не мог продраться сквозь умолчания и недомолвки, подумал было, что они многое скрывают от меня, но потом отверг такие подозрения. Видимо, у них были в прошлом какие-то мрачные недоразумения, отсюда то ли подвергнутый строгой цензуре, то ли попросту наполовину уничтоженный архив. Впрочем, это одно и то же.

В папке «Разное» содержалась всякая всячина, смесь фактов, слухов, легенд и догадок. Тех фактов, которые они сами признавали фактами, и тех легенд, которые они сами признавали легендами. Заметки о деятельности Штенгера и проповедника, несколько листков о Мефистофеле (то же самое, что я узнал от Штенгера), упоминания о чудовищах, о странных, но неопасных людях, время от времени появлявшихся в городе (типы вроде моего граалящего рыцаря), листок о золотом треугольнике, каждый вечер исчезающем У горизонта в золотой вспышке, статистика рождаемости и смертности, упоминание о Блуждающих, о странных галлюцинациях, временами посещающий людей, — видениях, похожих на те, что преследовали меня в первый день. Всякая всячина…

На знакомство с архивом ушло часа два. Расставив папки, я привел себя в порядок и отправился искать Кати, что было нетрудным дедом, учитывая размеры здания. Я нашел ее в комнате отдыха. Она вскочила навстречу с такой готовностью, смотрела с такой надеждой, словно после работы с бумагами ответы на все вопросы лежали у меня в кармане и осталось эффектно выложить их на стол.

— Ничего, — сказал я.

— Совсем ничего?

— Ничего я не смог оттуда выжать.

— Ну, тогда пошли, — вздохнула она. — С тобой наши хотят поговорить.

В кабинете с длинным столом и большим количеством стульев, три четверти которых наверняка никогда не использовались, меня ждали двое мужчин. Кати тихо села в уголке — Отдел в полном составе, кворум на форуме… Один был кряжистый, пожилой, с великолепной бородой, второй — блондин моих лет. Оба производили впечатление серьезных деловых людей, которыми, надо полагать, и были. Меня пригласили сесть. Своих имен они не назвали, а мое знали и без меня.

— Итак, вы пришли из мира, где самое малое двести городов? — непринужденно спросил Блондин.

Второй раз меня здесь подловили.

— Эх ты! — сказал я Кати, вспомнив ее вопрос. — Нахватала в Команде…

Она постаралась выглядеть пристыженной и раскаивающейся.

— Спросили бы без подвохов… — огрызнулся я.

— Значит, самое малое двести городов?

— И двести раз по двести раз, — сказал я. — Еще вопросы?

— Вопросов у нас много, — сказал Блондин. — Но есть один, главный, на который мы требуем правдивого ответа, каким бы он ни был. Какое отношение имеет наш мир к вашему, большому. Поймите, что самый страшный, самый унизительный ответ для нас предпочтительнее отсутствия ответа.

Я встал и подошел к окну. За окном пламенели мигающие неоновые надписи, громко играла музыка, и тротуары кишели людьми, вышедшими за приевшимися однообразными развлечениями и удовольствиями. Тем все было до лампочки. Этим — нет.

Не поворачиваясь к ним, вцепившись в подоконник, я начал говорить — о том, что мир огромен, от том, как пропал Бауэр и сюда попал я, о том, сколько нелепостей я здесь увидел и как эти нелепости объяснить. О том, кто они такие и откуда взялись. Я говорил и говорил, ни о чем не умалчивая и никого не щадя, а они молчали, я боялся обернуться к ним, перед глазами у меня плясало неоновое многоцветье, и это до ужаса напоминало обычный вечерний город любого континента, да и могло ли быть иначе, если этот город синтезирован из всех городов, какие помнил и видел немало почитавшийся по свету Руди Бауэр…

Потом мы молчали все вместе, а когда непереносимыми стали и молчание, и улица в резких неоновых тенях, я рывком обернулся к ним.

Они не хватались за голову и не рыдали — не те люди. Кати была бледна, но те двое оставались невозмутимыми, и я с уважением оценил это. Не могу со всей определенностью сказать, что у меня хватило бы духу быть столь же невозмутимым, окажись я на их месте…

— Так… — сказал Блондин. — Что ж, где-то это и страшно, где-то — не очень.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});