Наше море - Владимир Дубровский

Южнее, от Камыш — Буруна, тянется плоский песчаный берег с небольшим селением, где Глухову и надо высадить десант.

— Прибыли командиры десантных частей? — спросил Глухов у Чеслера. — Время им уже быть, — добавил он, посмотрев на свои наручные часы с металлической сеткой поверх стекла.

— Все уже собрались, товарищ капитан третьего ранга! — доложил Чеслер — Глухову после новороссийского десанта было присвоено это звание.

В тесной штабной землянке сидел у стола командир стрелкового полка полковник Ширяев. Он был сильно простужен, [161] кашлял и кутался в черную бурку. Рядом с ним расположился на круглой трофейной табуретке молодой беспокойный командир батальона морской пехоты Григорьев. На нем был стеганый ватник, перетянутый флотским ремнем. На ремне висели пистолет, финский нож и сумка с натропами, у ног стоял автомат. Глухов давно уже заметил, что морские пехотинцы очень любят оружие и редко расстаются с ним.

Здесь же, у пылающей жаром железной печки, присев на корточки, курил у открытой дверцы капитан 3 ранга Косидлов. У подслеповатого окна, разложив на коленях карту, о чем–то спорили два армейских офицера.

— Разрешите, товарищ полковник, начать доклад? — обратился Глухов к командиру полка.

— Докладывайте! — коротко ответил тот.

Глухов напомнил присутствующим, что сведения о противнике были даны на совещании' офицерского состава у командующего фронтом.

— Вам надо только нанести на карту обнаруженные сегодня разведкой новые батареи противника!

Послышался шелест разворачиваемых карт.

Затем Глухов положил на стол большой лист плотной бумаги, на котором был составлен расчет на посадку войск. Началось уточнение: людей, орудия и боезапас надо было разместить на катерах так, чтобы высадившееся подразделение в случае необходимости могло драться самостоятельно.

И когда казалось, что все вопросы уже решены, вдруг разгорелся спор о погрузке чуть не забытых противотанковых ружей.

Наконец Глухов ознакомил всех офицеров с походным ордером. На схеме в голове десантного отряда шел сторожевой катер 081 под брейд–вымпелом командира дивизиона Глухова. За ним в кильватер следовали сторожевики и катера–тральщики с мотоботами на буксире.

Деловая часть была закончена быстро. С офицерами стрелкового полка и морскими пехотинцами моряки уже давно сработались и сдружились. Месяц тому назад моряки высаживали эти десантные части здесь, у Соленого озера, и сейчас снова должны были принять их на борт.

Чеслер еще разговаривал с командиром полка о добавочной погрузке боезапаса, когда Глухов вместе с Косидловым вышли из душной землянки. [162]

Ровная голая степь, перемежаясь с сизыми лиманами, расстилалась перед ними. Невеселая, однообразная местность выглядела в этот осенний холодный день особенно унылой. Неутихавший свирепый ветер по–прежнему гнал в проливе серую угрюмую зыбь, раскачивал сторожевые катера, задирал чехлы на пушках и стеллажах. Утлые мотоботы прижимались к пристани, пришвартовывались ближе к берегу.

— Вот кому достанется сегодня ночью при высадке десанта! — сказал Глухов, показывая на мотоботы идущему рядом с ним Косидлову. Тот молча кивнул. Он тоже с тревогой смотрел на эти небольшие моторные суденышки, которые даже на стоянке у пристани захлестывала холодная волна. А ведь штормовые волны могут залить моторы, а большой накат выбросит катера на берег.

А Глухов, словно вспомнив о том, что его все время беспокоило, вдруг остановился и сказал:

— Знаешь, Александр Григорьевич, приходил сегодня ко мне командир мотобота Смирнов. Слезно каялся, просил разрешения идти в десант!

— А ты как считаешь? — спросил Косидлов.

— Надо взять. Пусть в бою искупит свою вину. Воевал он хорошо, я его помню по Новороссийску.

— Ну что ж, как решит командир, так и будет! — весело согласился Косидлов. — Он и мне нравится, а приструнить его не мешает, — добавил он.

Речь шла о командире мотобота старшине 1‑й статьи Смирнове. Посланный в тыловой склад за продовольствием, он встретил там дружков, выпил «самую малость» и опоздал к отходу катера. Узнав об этом, Косидлов вызвал: его и сказал:

— Тебе, Смирнов, доверять нельзя. Ты можешь и при высадке десанта опоздать. Поэтому в операцию не пойдешь. Я уточню с. комдивом, кому ты мотобот будешь сдавать.

Это было самое страшное наказание для моряка: сегодня ночью мотоботы первыми должны были подойти к берегам крымской земли, первыми высадить десант.

Десантные боты! Они мало заметны в штормовом море, и ночью их с трудом могут обнаружить сторожевые посты, дозорные корабли противника. Десантные боты мелко сидят в воде и могут пройти над якорной миной, не заметить ее. [163]

Команда мотобота не имела ни жилья, ни камбуза, но это были лихие матросы, большей частью добровольцы. И выполняли они самые различные задачи: тралили под артиллерийским огнем мины, подвозили боезапас, а главное — высаживали десант.

Нужно было большое мужество, чтобы первыми идти к берегу, утыканному пушками, дула которых выплескивают огонь прямо в упор, как тогда у Южной Озерейки.

Сказать о катерниках, что они отчаянные ребята, — это еще не все. Сказать, что они самые сильные и ловкие, — тоже не все. Катерники были настоящими моряками. Это люди, которые всю войну провели в море на утлых своих кораблях и лишь изредка бывали на берегу.

В холодные осенние дни матросы мерзли на катерах, где не было отопления, но не завидовали солдатам, которые жили в землянках и могли греться у костра: они привыкли жить на кораблях.

Глухов, постояв на открытом ветру, сказал Косидлову:

— Надо нам с тобой, Александр Григорьевич, пойти на катера, подбодрить народ.

— Пойдем! — охотно согласился Косидлов, застегивая ватник и поправляя полевую сумку, с которой он никогда не расставался, и добавил: — Свежий ветерок сегодня, Дмитрий Андреевич!

— Да нам не привыкать! — отвечал Глухов, расправляя плечи. — Последний рывок — и Крым будет наш, а там и в Севастополь вернемся!

Косидлов наблюдал за Глуховым и, вероятно, догадывался о том, что творилось у него в душе. Косидлов не раз уже замечал, что в трудные минуты несколько замкнутый и суровый Глухов становился мягче, общительнее.

— Ну что же, — сказал Глухов, — пошли на катера, Александр Григорьевич!

— Полный вперед! — пошутил Косидлов и первым спрыгнул с высокой пристани на деревянную палубу сторожевого катера.

Косидлов был опытный политработник, человек с большим житейским опытом, умеющий найти подход к людям. Матросы и офицеры любили и уважали его еще и потому, что он был вместе с ними, когда они смотрели смерти в глаза.

Глухов с Косидловым переходили с катера на катер, беседуя с людьми. Целый день матросы принимали [164] из бочек бензин, грузили с автомашин боезапас, и сейчас, когда эта тяжелая работа была закончена, все они были в приподнятом боевом настроении, которое возникает накануне больших операций. Глухов чувствовал это настроение, и потому, когда на пирсе собрались вместе офицеры и матросы, он коротко сказал:

— Настало, товарищи, время, о котором мы так долго мечтали. Через несколько часов наши катера будут у крымских берегов. Честь и хвала тому, кто первым высадит десант на крымскую землю! Помните: там, за проливом, нас ждет Севастополь!

Как только стемнело, десантные войска стали подходить к пристаням и приступили к посадке. И хотя на причалах было тесно и волны раскачивали корабли, погрузка была закончена вовремя.

31 октября в 22 часа 15 минут сторожевые катера, закрепив поданные с мотоботов буксиры, вышли в море. Дул норд–ост силой до четырех–пяти баллов, и катера шли при сильной волне. Она заливала десантные боты, и матросы, сами обмерзая на ветру, своими бушлатами закрывали моторы, чтобы в нужный момент, когда будет отдан буксир, запустить двигатели.

Управлять разнородными малыми катерами ночью, без огней, было очень трудно. Поэтому Глухов приказал Чеслеру следовать на рейдовом катере самостоятельно и следить за движением всей колонны. Надо было подгонять, подтягивать отстающих, помогать им держать свое место в строю.

Глухов стоял на ходовом мостике рядом со старшим лейтенантом Флейшером, с которым вместе высаживал десант еще в Новороссийске.

Флейшер сосредоточил все внимание на управлении катером. Катер 081 шел головным по узкому фарватеру, протраленному и обвехованному в сплошных минных полях. Флейшер знал, что за ним в кильватер следует весь отряд, что каждые десять метров в сторону от фарватера могут принести непоправимое несчастье.

Прошло всего полчаса со времени выхода в море, когда впередсмотрящий крикнул из темноты:

— Прямо по носу мина!

— Лево на борт! — тотчас скомандовал Флейшер, и с мостика Глухов увидел, как на белом гребне поднялся и снова скрылся в развале волны черный шар мины. [165]