Ведьмы и колбасники - Георгий Иванович Киселев

постичь природу вещей и души? Что-то упущено? Я на неверном пути?

Довольно долго смаковал свой путь, но так ничего из этой «косточки» не высосал, и перешел на разборку чужих стежек-дорожек. Многие местные аскеты уходят вглубь себя. Впрочем, и это определение неверно. Они, скорее, убивают внешнее и внутреннее восприятие… Бесстрастность — их путь. Но не зря же Бог наделил нас душой, так зачем же учиться быть холодным камнем? Иногда они совершенствуются в созерцании или иллюзии. В первом случае они зависят от красот природы, а во втором, подобно наркоманам, подменяют реальность иллюзией. Я и сам когда-то увлекался иллюзией. Создавал в воображении мир реальней и прекрасней существующего. Но он — обман. Нет, нет, это не пути, это тупики.

А мой путь — путь знания, тоже в чем-то ущербен. Только в чем? Наверно в том, в чем я себя ограничил. Это общение с людьми (я никого не гоню, но дом-пещеру облюбовал на малодоступной скале), еще отказался от семьи, когда-то гнал от себя любовь, а теперь забыл о ней, давно разучился гневаться, восторгаться, надеяться. Только что отрекся от пути аскетов по дорожке бесстрастности, а у самого в груди стучит кусочек льда.

Я вспомнил детство, мать, ее нежность ласку и любовь. Вспомнил слова давно забытой Библии о том, что обладатель всех сокровищ мира и власти, абсолютный мудрец — ничто, если он не постиг любви. Тогда он кимвал гудящий. Я дословно не вспомнил это место, но и такое, приблизительное, воспоминание перевернуло все в потрохах, и сердце впервые за долгие годы гулко плеснуло кровь по жилам — лед в груди стал таять.

«Я хочу увидеть маму!» — пронзило всего настойчивое желание.

И увидел ее. Мама звала к себе, и захотелось добраться до родного человека, обнять, просить прощения… Меня не интересовало насколько видение реально, ведь пролетела уйма лет. Я вспомнил печальные глаза мамы, когда сбежал в Гималаи и Тибет. Зачем я рвался, как сумасшедший, сюда, когда там осталась любовь мамы?

«Все, возвращаюсь домой! — пришло восторженное решение, и я, не собирая пожитков (впрочем, можно ли ими назвать тюфяк с травами и пару пустых глиняных горшков?), полез со скалы.

«Как быстро мной овладели желания? — изумлялся самому себе, — Годы отшельничества — коту под хвост, настоящего аскета из меня так и не получилось».

Ночь вступила в свои права, когда я дошел до монастыря. Все кругом уснуло, кроме весело светивших звезд и печально следившей за мной луной. Я не стал дожидаться пробуждения монастыря — ударил в двери. Густое эхо залило горы. Гул еще не растаял, а из-за дверей уже неслись голоса. Тютелька в тютельку растревоженный улей.

«Ничего, не загрызут до смерти. Простят ночного гостя, ведь я им немало добра сделал».

Я удивлялся себе с каждой минутой. Что-то защелкнуло в мозгах и выплеснулось нетерпение, отсутствие деликатности…

«Черт те что?!» — осуждал себя, но не мог и не хотел сдерживаться.

Весь монастырь знал меня и шушукался меж собой, даже настоятель чуть-чуть изогнул бровь, но больше ничем не выдал своего удивления. Даже аура настоятеля почти не изменилась. Но я ведь знал, что эти чуть-чуть на самом деле о-го-го как много значат.

— Мне нужно в Европу. Поможете?

— Обязательно… говори, что нужно?

— Помоги привести меня в привычный для людей облик, расходы на дорогу, документы.

Лама-настоятель открыл шкафчик без замка (еще никто не пытался украсть деньги у настоятеля) и протянул всю наличность.

— Больше денег в монастыре нет, но ты и этими выкрутишься, я уверен. Сейчас тебя быстро подстригут и побреют, а через два часа ты должен быть в поселке, в это время отправляется вертолет альпинистов вниз, в долину. Там ходит автобус, а дальше перед тобой откроются города и страны.

Лама вышел дать распоряжения.

Скоро меня брили, стригли, правда, мыться не осталось времени, но я и так ежедневно умывался росой, инеем или снегом.

— Вот кое-какая одежда, экспедиция геологов позабыла в прошлом году, — настоятель положил возле меня брюки, куртку, рубашку, обувь. — Документы выдаст полицейский участок, там всегда внимательны к нам, но ты спешишь?

— Да, — согласился я. Настоятель безошибочно прочел ауру.

— Тогда забудь о полиции, думаю, ты и без документов куда угодно доберешься.

В комнате повисло тяжелое молчание, только ножницы щелкали, срезая уже ненужные пряди отшельника.

— Я был искренне рад знакомству с тобой, — лама что-то нашел в моих настроениях и добавил: — Ты не думаешь возвращаться, но всякое бывает… мы ждем тебя.

Я всмотрелся в настоятеля и увидел, что его душа совсем не бесстрастна. Это только лицо напоминает маску. Глава монастыря весьма развитой человек, во всем преуспел, но бесстрастия ему, как и мне, думаю, не достичь.

Мы, без лишних слов и обнимания, попрощались, поиграв невидимой непосвященным радугой аур. Слова оказались не нужны.

К вертолету ушел за несколько минут до отлета. Рекомендация монастыря заменила билет. Так началось мое стремительное бегство в Европу. Словно кто-то толкал в спину, постоянно подгоняя, и я спешил домой, как на пожар.

Вертолет подбросил до маленького поселка. А дальше старенький автобус-развалюха довез до городка. Здесь купил билет до Дели и не менее старым, чем автобус, самолетом сумел долететь до цели. Из столицы Индии огромный лайнер взял курс на Москву.

Попал на самолет с приключением. Денег на билет хватило, но требовался паспорт, и я предъявил пустую ладонь. Пришлось немного потрудиться, внушая таможенникам, что на фото в паспорте я, но только с бородой. Со мной согласились, извинились за излишнюю бдительность, а я, приняв извинения, захлопнул ладошку-документ.

Уже в воздухе позволил себе расслабиться, смежил веки — пришел сон, а в нем увидел маму.

«Увижу ли ее?» — зудело сомнение в неглубоком, тревожном сне.

«Почему, почему долгие годы ничто не терзало? — размышлял, отбросив бесполезную попытку немного поспать. — А тут вдруг, словно сел на жаровню, слетел с гор, мчусь в глухую деревушку, терзаюсь… Терзаюсь? Да, да, именно так».

Неожиданно-мощный толчок, сбросивший с моей скалы-ашрамы, уже значительно ослабел. Но, приняв решение, я не хотел отступать. Было интересно, что заставило столь сильно встрепенуться душе? Почему тянет именно к маме? И еще тысячи почему. Я надеялся скоро перемолоть продукцию фабрики вопросов.

Наштамповала моя бестолковая голова вопросов целую гору, пока приземлились в Москве.

Когда я ушел из родной деревеньки в далекие горы, Москва была столицей моей страны. Теперь она столица соседнего государства, и мне это казалось правильным. Времена империй проходят, так говорит астрология, а звезды редко ошибаются. Впрочем, я отвлекся.