Памятник футболисту (Скандал в благородном семействе) - Александр Кулешов

Некоторое время доктор Зан сидел молча, прикрыв глаза, держа в руке свои очки в золотой оправе. Потом он тяжело вздохнул и неторопливо начал писать. Закончив, протянул бумагу Расселу.

Тот внимательно прочел и спрятал листок в стол.

— Поверьте, — ласково сказал он, — поверьте, Зан, у вас теперь как гора с плеч, вы вздохнете свободно. Он же столько требует сил, этот «Рапид». Вот уж кем бы никогда не хотел быть, так это президентом футбольного клуба. Избави бог.

— Вы-то? — усмехнулся Зан, но тут же его лицо приняло заискивающее выражение. — Так я могу быть спокоен, я имею ваше слово?

— О чем вы? — недоуменно спросил Рассел.

— Ну, об этих... двухстах тысячах...

— Каких двухстах тысячах? — переспросил Рассел. — Не знаю, о чем вы говорите.

— Спасибо, господин Рассел. Я всегда знал, что вы человек слова. — Зан подобострастно пожал руку президента национальной федерации и вышел из кабинета.

«Двести тысяч, — размышлял Рассел, — двести тысяч! Гроши! Какой болван, какой мелкий жулик. Миллионы должен приносить «Рапид» умному руководителю, миллионы! А этот Зан — дурак и ничтожество, к тому же трус. Ничего, теперь у «Рапида» будет иной президент, и уж его дураком не назовешь».

Он улыбнулся.

Улыбался и комиссар Фабиан. Сегодня ему позвонил ни много ни мало сам министр! Поздравил. Оставалось лишь ждать заслуженной награды.

Вискайт тоже был доволен. Адвокат Зана пригласил его для неофициального разговора по делу своего клиента в ресторан. Когда же, веселые и подружившиеся до гроба, они вышли и добрались до стоянки машин, адвокат, положив в ладонь инспектора ключи и какие-то бумаги, сказал:

— От той вон, белой, — он неверным жестом указал на новенький «мерседес». — Люблю дарить друзьям. А ты друг, — язык у него слегка заплетался, но мыслил он, судя по всему, ясно. — Здесь все бумаги и квитанция из магазина об уплате... па твое имя... Так что порядок. Сам купил — сам езди.

Он весело рассмеялся и пошел качаясь к своему синему «мерседесу».

Сразу же протрезвевший от радости Вискайт, забыв поблагодарить, помчался к своему белому...

Глава X. УГОЛОВНОЕ ПРАВО И МОРАЛЬНЫЙ КОДЕКС

Судебный процесс по иску Бручиани привлек внимание не только газет, не только болельщиков футбола, но и всей общественности. Еще бы! Ведь из-за какого-нибудь неправильно назначенного штрафного газеты поднимали шум, а тут, можно сказать, пенальти в ворота самого знаменитого клуба, да и других клубов тоже. Скандал! Настоящий скандал, каких давно не переживал национальный спорт.

Судебные заседания проходили во Дворце правосудия.

Величественное, украшенное колоннами и статуями белое здание высилось на самой большой площади города. К дверям вела широкая мраморная лестница. В обычные дни по ней сбегали и взбегали адвокаты в черных мантиях, прокуроры, судебные работники. Они торопливо приветствовали друг друга и проносились мимо, собирались в кружок, словно голуби, которым высыпали зерно.

Но то были не голуби, скорее, коршуны, слетавшиеся к добыче. Иногда к величественной лестнице подкатывали сверкающие роскошные машины; шоферы в галунах распахивали дверцы, и из машин выходили элегантные солидные господа, похожие на сенаторов или министров (каковыми порой и являлись!).

То были обвиняемые. Преступники, вызванные в суд.

Во Дворце правосудия проходили лишь наиболее крупные процессы, а всякую мелкую шушеру судили в окружных, районных судах.

Преступники, похожие на министров, всходили по широкой мраморной лестнице, окруженные телохранителями, адвокатами, секретарями. Они улыбались и раскланивались. Толкая друг друга, пятясь перед ними, двигалась стена фоторепортеров, журналистов, протягивавших микрофоны.

Громкие процессы тянулись иной раз годами, а то и десятилетиями. И какой-нибудь обвиненный в убийстве молодой граф-повеса, выглядевший вначале на газетных фотографиях эдаким спортивным плейбоем, к концу процесса превращался в величественного старца. Уже сменились десятки судей, прокуроров, поумирали свидетели, а процесс все тянулся, убийца все затягивал его — апеллируя, не являясь на заседания под всякими предлогами, требуя вызвать свидетелей откуда-нибудь из Австралии или Японии.

Наконец, отдавал богу душу (не по причине пули, по причине старости) в окружении скорбящих родственников, всеми уважаемый и оплакиваемый.

Дело (разбухшее до десятков томов) закрывалось и сдавалось в архив, а на его месте возникало новое: скорбящие родственники начинали делить имущество усопшего...

И казалось порой, что мраморная Фемида, установленная у входа, кое-кому одобрительно подмигивает из-под закрывающей ей глаза повязки.

Перед величественным зданием Дворца правосудия в обычные дни со скучающим видом прохаживался один полицейский.

Но в те дни, когда начался «футбольный процесс», как его тут же окрестили газеты, перед зданием возникли портативные решетки. Целые кордоны полиции перекрыли лестницу и даже улицу. Попасть в зал простому смертному было практически невозможно, а тех, кого пускали, у входа обыскивали, словно судили не форвардов и голкиперов, а опасных террористов. Сами обвиняемые попадали в здание через таинственные входы, ведомые лишь сверхопытным репортерам, или приезжали в закрытых машинах под охраной полиции.

Что касается Бручиани, то его приезд напоминал приезд главы государства и неизменно вызывал сенсацию.

Сначала с треском и грохотом возникали полицейские мотоциклисты, перепоясанные белыми портупеями, в перчатках, крагах и шлемах, затем новая бронированная машина владельца ресторана «Сети» с дымчатыми стеклами. Бручиани выпрыгивал из машины как черт из коробочки и сломя голову мчался вверх по широкой белой лестнице, бросая по сторонам испуганные взгляды, словно за каждой статуей, начиная с беломраморной Фемиды, притаился наемный убийца. За ним поспешали свирепого вида телохранители, готовые залить свинцом всю площадь при малейших признаках опасности.

Далее неторопливо, стараясь не слишком приближаться к Бручиани, шествовали красивая как никогда Джина с распущенными по плечам волосами и адвокат Гор, маленький, лысый, похожий на обезьяну.

Щелкали фотоаппараты, стрекотали кинокамеры, репортеры окружали Гора. Многоопытные, они понимали, что задавать вопросы Бручиани бесполезно.

— Скажите, адвокат, на что надеется ваш подзащитный?

— На справедливость, только на справедливость, — лицо Гора выражало глубокую веру в мудрость судей.

— Какие доказательства есть у вас против футболистов?

— Они все будут предъявлены суду, — осторожно отвечал Гор.

— Вы не боитесь за жизнь вашего подопечного, а, адвокат? Ведь болельщики ему не простят...

— В нашей демократической стране честному человеку ничто не угрожает, — на лице Гора оскорбленное выражение.

— Честному? — шумели репортеры. — Но он же сам признал, что подкупал футболистов.

— Не путайте вульгарное и преступное взяточничество с обычным бизнесом, — туманно пояснял адвокат, исчезая за огромными, массивными дверями суда.

Наиболее хитрые журналисты тем временем брали в осаду прекрасную Джину.

— Скажите, пожалуйста, госпожа Бручиани, — звучал вопрос, — вы верите в невиновность вашего мужа?

— За всю нашу совместную жизнь он ни разу мне не солгал, — очаровательно улыбаясь, отвечала Джина.

— Это вам, — настаивал репортер, — а ей? — и он указывал пальцем в сторону беломраморной статуи Фемиды.

— Вы думаете, что если он не обманывает темпераментных женщин, то может обмануть холодных? — спрашивала Джина, устремив на журналиста взгляд своих синих с поволокой глаз.

Газетная братия взрывалась смехом, оживленными криками.

— Госпожа Бручиани, вы ведь компаньонка вашего мужа и по бизнесу, значит, делите с ним ответственность?

— Жена все должна делить с мужем, не только постель, — в голосе Джины звучал теперь вызов, на губах играла двусмысленная улыбка.

Репортеры, восхищенно охая, записывали этот диалог. А на следующее утро он появлялся на газетных страницах с сочувственными комментариями. Какая женщина! Преданная жена (это нравилось одним читателям), но при случае... если что... словом, понятно... (это нравилось другим)

Короче говоря, сердца журналистов Джина завоевала.

Но даже самым хитрым и проницательным из них невдомек было, что каждый свой приезд в суд, каждое слово, каждый ответ-«экспромт» на вопросы репортеров Бручиани, Гор и Джина тщательно готовили и репетировали накануне.

Судебный процесс в их стране почти всегда был фарсом, спектаклем, где подлинные доказательства и аргументы занимали лишь второе место, а на первом стояли ораторское искусство и казуистика адвокатов, богатство и связи обвиняемых, умение любым способом давить на прессу и общественное мнение.