Насколько мы близки - Сьюзен Келли

Твоя Рут.

Я хохотала долго, до слез, прежде чем сунуть открытку в стопку других бумаг рядом с компьютером. И храню ее до сих пор.

Риду она написала письмо. Но прежде, чем это письмо легло в почтовый ящик, не одна, а две ночи заморозков подряд превратили многообещающие зеленые горошины пионов в съеженные, почерневшие шарики. Содержание письма мне неведомо, но эффект его был не менее убийствен. Рут последовала данному мне когда-то совету насчет писателей, с той лишь разницей, что молчаливой и хитроумной была она. Мне досталось изгнание.

Когда Рид с треском распахнул нашу заднюю дверь, Скотти оторвался от пакета соленых крекеров – его обычная затравка перед ужином. Рид, однако, в его сторону и не глянул. Он направился прямо ко мне и ткнул в лицо конверт. Руки у него тряслись, но я узнала почерк Рут.

– Ты знала?! – прорычал Рид.

Озадаченная, я потянулась к письму, но Рид отдернул руку, и конверт громко хрустнул в его пальцах.

– Ты знала? – взревел он еще громче. – Ты знала!

– Спокойнее, дружище, – подал голос Скотти. – Объясни, в чем дело?

Сузив глаза, Рид прожигал меня взглядом.

– Ее спроси. – Его рот был узок, как лезвие ножа. – Ну же, Прил. Расскажи ему. Мне ведь ты сообщать не собиралась, верно?

Уже изнывая от тревоги, я воскликнула:

– Что-то с Рут? С детьми? О чем ты, Рид? – Перед глазами замелькали лавины, сломанные кости, обмороженные пальцы.

Рид готов был меня оплевать.

– О Рут, о ком же еще. – Он дернул головой, раз, другой, потом затряс точно безумец. – С ней все нормально. Нормальнее не бывает. Настолько нормально, что она там остается!

– Остается? – удивилась я. – Надолго? А как же школа?

– Куда как надолго, – ответил Рид. – Навсегда.

– Да ладно тебе, Рид, – снова вмешался Скотти. – Кто не грешит такими письмами в отпуске? «Какая жалость, что тебя нет с нами, красота немыслимая, ни за что не уедем». И далее в том же духе.

Рид его не слушал, он по-прежнему смотрел только на меня.

Я взмокла, ноги стали ватными. Ни о чем больше не спрашивая, ничего не уточняя, я поняла: ошибки нет. Но я поняла это потому, что знала Рут. А не потому, что она мне сказала.

– Нет, Скотти, – процедил Рид, скребя пальцем строчки с адресом. С новым адресом Рут. – Она вполне конкретна насчет… своих намерений. Рут не вернется. Ни завтра, как предполагалось, ни через неделю, никогда. Выкладывай все начистоту, Прил. Вы же не разлей вода.

Мой мозг взорвался обрывками разговоров, вопивших о том, чтобы их вспомнили до последнего слова.

– Почему? – выдохнула я.

– Почему? – передразнил Рид. – Вот ты мне и объясни почему. Боюсь, твоя подруга прислала отнюдь не детальный список причин. – Он хлопнул письмом об стол, но из руки не выпустил. – Феминистская галиматья!

Я тяжело опустилась на один из стульев перед столом, уже накрытым для ужина.

– Я ничего не знала, Рид. Ничего не знала.

Бог мой. «Рут… Рут», – в отчаянии безмолвно повторяла я. Рут не вернется. Она не вернется домой. К Риду. Ко мне. Как она могла?

Рид шагнул к окну, уперся скрещенными руками в верхнюю планку рамы и уронил на них голову.

– Пожалуйста. Прошу вас. Объясните мне ради всего святого. Что в нашей с ней жизни… во мне… такого ужасного? Почему Рут все бросила?

Телевизор в соседней комнате взорвался восторженными криками болельщиков, приветствующих удачный бросок.

– Восемнадцать лет, – пробормотал Рид. – Восемнадцать лет вместе. А в финале моя жена исчезает за горизонтом, потому что… потому что… – он взглянул на конверт, – ей хочется – пардон, ей нужно начать все сначала. Начать сначала? – выкрикнул он во весь голос, словно иначе смысл слов до него не дошел бы. – Не будь это так затаскано, я помер бы со смеху. «Тельма и Луиза» отдыхают! – Его черты вновь исказились от гнева. – Только я-то ничего подобного не заслужил, уж вам это отлично известно, черт побери! Боль читалась на его лице. Я видела, как ярость сменяется обидой, недоумением. «Рид ее обожает», – сказала как-то Рослин. Прошли годы, и я ощутила тот же безошибочно узнаваемый укол зависти.

– Возможно, ты тут вообще ни причем, Рид, – тихо сказала я. – Возможно, все дело в самой Рут.

Скотти презрительно поморщился. Если не способна помочь, говорили его скривленные губы, лучше заткнись. Ходячий здравый смысл, Скотти и тут нашел нужные слова:

– Не гони лошадей, Рид. Ты расстроен, оно и понятно. И все же ты наверняка преувеличиваешь размеры катастрофы. Дай Рут время. Все произошло спонтанно и без видимых причин. Ты скажешь, что моя версия хромает на обе ноги, но, быть может, Рут просто закрутила курортная атмосфера? Соблазны гор и все такое?

– Пока не знаю, что я буду делать, – ответил Рид, – зато знаю точно, чего делать не буду. Я не буду торчать тут один как перст и принимать эту бодягу, как… – его голос упал, – как Рослин. Рут не только бросила меня, но и детей украла в придачу. Готовый сюжет для «мыла», кретинских ток-шоу и прочего теледерьма. Рут увезла наших детей. Украла. И если она надеется, что я сложу руки, – она сильно ошибается… Я невольно съежилась, ожидая неизбежного «сука», но Рид оборвал себя. И следующие его слова сочились тоской и мукой:

– Я не позволю ей вот так просто уйти, ясно вам?

Бросив эти слова мне в лицо, Рид исчез так же внезапно, как и появился. Он этого уже не увидел, но я кивнула ему вслед. Он любил Рут. И я его понимала. Я тоже любила Рут.

В приступе внезапной дикой усталости я подтянула ноги, уткнулась в колени подбородком и принялась массировать виски, лоб, морщину между бровей. Неверно приняв мой жест за облегчение, Скотти впился в меня взглядом:

– Ну? Так ты знала!

Я вскинула голову. Будь у меня силы на рывок, я бы набросилась на собственного мужа с кулаками.

– Если бы я собиралась врать, Скотти, что помешало бы мне соврать тебе с той же легкостью, что и Риду?!

Подтекст моего ответа напрочь отбил у Скотти желание продолжать допрос. И этот же подтекст был предвестником семейных сцен, через которые нам еще предстояло пройти. Скотти присоединился к детям и телевизионному матчу по баскетболу, оставив меня наедине с вопросами, ответы на которые были у одного-единственного человека на свете.

Как ты могла! Как ты могла все бросить! Как ты могла бросить меня!

Какая мука – ждать писем или звонков, которых все нет и нет. Сначала безумная мука, со временем она превращается в апатию. Уж кому-кому, а мне следовало бы привыкнуть. Но ведь прежде я ждала писем или звонков от незнакомых людей, безликих редакторов. Теперь я ждала вестей от Рут. Две недели перетекли в месяц, затем в шесть недель, в два месяца. От Рут – ничего. Ни объяснений, ни извинений, ни слова о том, что ошиблась, передумала, рассчитывает вернуться. Ничего. Даже дети получали послания от Слоун и Грейсона: конверт для Бетти прилипал к пальцам от потеков фиолетового сургуча; открытка для Джея, если не считать красочного горного пейзажа на лицевой стороне, не несла никакой полезной информации.