Дамский секрет - Джоанна Чемберс

омелы, ни каштанов, ни комнатных игр… Да отец ни в жизнь не стал бы участвовать в комнатной игре! — Он громко засмеялся, взглянул на Джорджи и заметил жалость у нее на лице. — Было неплохо, но не так весело, как у вас. Отец считал, что Рождество — это время благостыни, время напомнить нам, детям, как нам повезло и чем мы обязаны тем, кому повезло меньше.

Боже правый, он говорил столь же напыщенно, как отец!

— Похоже, он очень нравственный человек, — произнесла Джорджи с намеком на сомнение. — Очень хороший человек.

Нотка сомнения докучала. Натан рылся в памяти, стараясь найти что-нибудь получше. Вдруг перед внутренним взором вспыхнуло яркое воспоминание.

— Когда я был маленьким, приходили ряженые, — осклабился он.

— Ряженые? То есть актеры?

— Вроде того. Они были цыганами. Помню, когда мне было пять лет, они поставили странную пьесу про Георгия Победоносца и змея, туда же впихнули битву при Банкер-хилле. — Он засмеялся, копаясь в памяти. — Творилась какая-то бестолковщина. Проходили бесконечные постановочные сражения, звучали очень старые песни. Все роли исполняли мужчины. — Она улыбалась, приоткрыв губы, в глазах плясали радостные огоньки. Он вспомнил: — О, еще владыка буянов.

— Владыка буянов?

— Деревенские съезжались в Кемберли, чтобы посмотреть пьесу. Ряженые выбирали мальчика на роль владыки буянов, в тот год им стал Абель Джексон — ныне он деревенский кузнец, а в ту пору ему было лет восемь. Ряженые усадили его на плечи и поднесли к отцовскому стулу. По традиции отца со стула вышвырнули, и Абель занял его место. Все шутки сыпались на бедного отца, а потом он подавал всем вассайл.

— Он обижался?

— В принципе нет.

В словах слышалось удивление. Странно, но Натан помнил, как в тот день отец раскатисто смеялся; воспоминание совершенно не вязалось с образом величавого родителя. Натан загрустил.

— В тот год они пришли в последний раз. Не знаю почему…

Его вдруг осенило: летом следующего года умер Чарли; родители впали в безутешное горе, его отослали в школу.

На то Рождество ряженые не пришли. И больше не приходили никогда.

— Натан?

Джорджи смотрела на него вопросительно. Захотелось рассказать, поделиться неожиданной вспышкой озарения.

— Вспомнилось, что через год было первое Рождество после смерти брата.

— Сколько ему было? — спросила она, глядя на него с сочувствием.

— Двенадцать. А мне восемь.

— Ты помнишь, как он умер?

— Во всех красках. Мать одурела от горя. — Продолжать он не собирался, но глянув на Джорджи и наткнувшись на пристальный взор, он кое-как примолвил: — На третий или четвертый день после того, как это произошло, я надел его вещи и пошел к ней в опочивальню. По-детски подумал, что это поможет, что я смогу его заменить.

Не вынеся сочувствия в ее глазах, Натан отвел взгляд.

— Не помогло?

— Нет. Она сказала, что я никогда его не заменю, чуть ли не содрала с меня вещи и велела няне увести меня с глаз долой.

Джорджи перепугалась и коснулась его руки.

— Она не понимала, что делает. Она убивалась от горя.

— Знаю. — Хотя вряд ли он в это верил. — Оказалось, что вещи погребальные. Она выложила их для него, а я нашел в опочивальне.

— Ох, Натан, — скорбно произнесла она.

Рука, легкая и теплая, лежала на его руке. Утешала. В горле вырос ком, Натан изо всех сил старался овладеть собой. Годами он не вспоминал мрачные дни после смерти Чарли и пожалел, что поделился детскими воспоминаниями. Он не представлял, что на него нашло.

Дабы отвлечься, Натан взглянул в окно.

— Смотри, снег идет, — сменил он тему. — Так и знал, что пойдет.

Джорджи задержала на нем зоркий взгляд, после чего поднялась из-за стола и прошла к окну. Натан пошел следом и встал у Джорджи за спиной, бездумно потянулся к ее плечам, дабы притянуть ее к себе. Однако порыв он подавил и руки опустил по швам, надеясь, что она ничего не заметила в отражении.

Вроде бы не заметила. Она взирала на снег, чуть подалась вперед, коснувшись кончиками пальцев холодного стекла, на коем от дыхания появилось мутное пятно. Натан переводил взгляд то на бушующую вьюгу, то на ее зачарованное отражение.

— Думаешь, ляжет? — пробормотала она.

— Уверен, что ляжет. Слой уже сантиметра два. Кто знает, сколько продлится метель.

— Значит, завтра первые следы.

— Первые следы?

Джорджи оглянулась через плечо.

— Мы с братом состязались, кто первым ступит на заснеженное крыльцо. Знаешь же, как бывает в Лондоне. Снег в два счета становится грязным, превращается в слякоть. Если ночью снежило, то наутро снег уже был грязным, зато у нас на крыльце оставался чистым.

«Она выросла в Лондоне».

— Ну и кто же поспевал первым?

— В основном Гарри. — «Гарри. Г». Она рассмеялась тихо, раскованно. Вино ее расслабило. — Но завтра я обязательно сделаю первые следы. Здесь акры нетронутого снега.

Не вспомнилась ни одна знакомая, которой приспичило бы выйти в снег.

— Завтра первые следы, — согласился он, с улыбкой глядя ей в глаза.

Все началось с отработанной улыбки, ныне казавшейся непринужденной, коей он всегда одаривал женщин. Но когда Джорджи беспечно улыбнулась в ответ, он ощутил, что улыбка стала настоящей, неудержимой, коснулась глаз. Стоило появиться, убрать невозможно. Он вглядывался Джорджи в лицо, не понимая, что ищет. Только когда она отступила на шаг, улыбка померкла.

Боже, пора образумиться! О чем он только думал? Сперва выдал тайны детства, а теперь вздыхал по ней, как школьник. Он что, забыл, зачем ее привез?

— Что такое?

— Немного устала, — улыбнулась она.

— А-а. Может, пойдем отдыхать?

Не дожидаясь ответа, он взял ее за локоть и развернул к двери. Джорджи не сопротивлялась… по большому счету. Она шла вместе с ним, но он чувствовал легкое нежелание.

Он прихватил с серванта канделябр.

— Я тоже устал. Идем спать.

Она сглотнула, насторожившись, но вышла из комнаты и побрела к лестнице, после того как он жестом показал, мол, иди первой. Он поднимался по ступеням вслед за ней, держа свечи повыше, наслаждаясь видом. Боже, она красавица. Руки чесались от желания коснуться.

Когда они подошли к двери опочивальни, она растерянно посмотрела на него.

— Натан, — позвала она с мольбой в глазах.

— Да? — улыбнулся он, довольный тем, что она обращалась к нему по имени.

— Я очень устала, — чуть слышно произнесла она на выдохе.

— Неудивительно, — сказал он, открыв дверь. — Я тоже.

Он провел Джорджи в комнату, осторожно положив руку на поясницу. Напряжение, кое он чувствовал, едва ли не звенело. Убирая руку, он пальцами пробежался по спине, засим направился к армуару, дабы снять кольца. Развернувшись, он развел руки