Дочь царского крестника - Сергей Прокопьев

заболеть и по уважительной причине (тут вожжами ничего не сделаешь) прервать учебный год. Однако задуманное осуществить не удалось. Организм был настолько крепкий, что даже не закашлял. Упрямый казачонок грудью лёд плавил, пока кто-то из взрослых не увидел. Отец прознал, пообещал ещё вожжей добавить. Он и сам понимал, надо учить детей, да и от поселкового атамана хорошего не жди, если учительница пожалуется, что Семён Кокушин игнорирует школу. Пришлось продолжать обучение.

Когда арестованных СМЕРШем трёхреченцев в ноябре-декабре сорок пятого переправляли в Советский Союз в телячьих вагонах, дядя Сеня по дороге жестоко обморозил ноги. Мой отец был уверен на сто процентов (его уверенность передалась мне), обморозил специально. Брат Ганя в лагере в Норильске встретил тех, с кем этапировали дядю Сеню, они ехали в одном вагоне. Рассказали: у него началась гангрена, ноги опухли. В Чите хотели ампутировать, дядя Сеня не дал согласия и от гангрены умер. Где-то закопали…

Мой двоюродный брат Артём Иванович, тот самый, которого чекисты подсылали в отряд повстанцев убить дядю Сеню, сгинул в лагерях. Его тоже в сорок пятом СМЕРШ арестовал, шёл по одному делу с дядей Сеней. Повстанцев брали в два захода, первую половину (десять человек) пятнадцатого октября, а вторую (девять) – двадцать седьмого. Артём Иванович попал во вторую волну. Это я в материалах дела прочитал.

Тоже возник вопрос – почему не забеспокоился Артём, другие казаки-повстанцы: целую группу их товарищей по восстанию в один заход арестовали, увезли в Хайлар. Почему не пустились после этого в бега? На что надеялись? Им всего-то несколько месяцев и понадобилось бы – уже в ноябре сорок пятого части Красной армии начали покидать Маньчжурию, а в первой половине сорок шестого их не осталось там вовсе, как и во всём Китае.

Отец говорил, Красную армию встретили с восторгом, уважением, восхищением – пришли победители, русские воины, доказавшие свою силу, силу русского оружия в борьбе с сильнейшим врагом. Победили Германию, выгнали японцев из Китая.

Артём единственная ветвь нашего рода, чьи следы не удалось разыскать. Он родился в 1902 году, в Драгоценке у него была семья, жена, трое детей, тоже выехали в Россию на целину. И здесь затерялись… Ни отец мой не нашёл, ни я не смог…

С дядей Сеней Артёма везли в Союз в одном вагоне.

Не могу не рассказать ещё один случай, связанный со СМЕРШем. У Налётовых, Ивана Михайловича и моей тётушки Соломониды, в доме определился на постой майор СМЕРШа, некто Тищенко. Я говорил, что дом Налётовых был одним из самых заметных в Драгоцнке. Большой, просторный, под железной крышей. Тищенко жил у них более трёх месяцев. Не просто жил и столовался, ещё и вёл предварительные допросы, вызываемых СМЕРШем трёхреченцев. Пока тепло было, вёл допросы на веранде, она метров двадцать площадью.

Рассказывала об этом дочь Налётовых Наталья Ивановна (та, которая в сорок седьмом вышла замуж за Петра Таскина и не захотела идти в колхоз и корову туда не отдала). Было ей в сорок пятом восемнадцать лет, показывала фото того времени – красавица. Она и в семьдесят выглядела царственно. Прямая в спине, статная, а уж в молодости… Русское открытое лицо, роскошная коса.

Тётушка Соломонида поварихой была у майора, готовила в зимовье, Наталья накрывала на стол в красной избе… Что называется, исполняла роль официантки. Время от времени майор по вечерам приглашал сослуживцев, они устраивали пирушки. Наталья подавала яства, следила за столом.

Рассказывала, что допросы Тищенко вёл жестко – кричал, матерился. Большинство из тех, кого вызывал, увозили в Хайлар с концами. В ноябре смершевцы засуетились, пошли разговоры о скором отъезде из Маньчжурии. Тётушка Соломонида оказалась невольной свидетельницей разговора, Тищенко своему сослуживцу говорил о том, что с делами надо срочно закругляться, командование торопит, скоро домой. И обронил фразу, дескать, эх, Наташку бы с собой увезти – больно уж хороша деваха. Тётушка взволновалась не на шутку: могут элементарно выкрасть, бояться смершевцам некого. Доложила супругу об угрозе, нависшей над их Наташей. И от греха подальше сплавили дочь к родственникам на другой конец Драгоценки. Что-то наплели Тищенко, объясняя отсутствие.

Ещё один интересный факт: перед самым отъездом Тищенко широким жестом избавил десятка два трёхречецев от лагерей. Получилось так. Смершевцы уже сидели на чемоданах, торопились, Тищенко в тот день вызвал человек двадцать к себе. Собрались мужики во дворе Налётовых, курят в ожидании. Иван Михайлович и говорит Тищенко, чай они пили, майор обычно один по утрам чаёвничал, но изредка приглашал хозяина дома за компанию. Налётов возьми и скажи. Ну что вы делаете? Вы же всех мужиков, кто во дворе ждёт своей участи, арестуете не сегодня-завтра. Так? Так. А у них у каждого семьи, дети, хозяйство. Как жёнам дальше мыкаться без кормильцев?

Тищенко посмотрел на Ивана Михайловича долгим взглядом, помрачнел лицом. Потом вдруг резко встал из-за стола, вышел на крыльцо и с матом отправил всех собравшихся домой. Мол, не нужны вы мне ни сегодня, ни завтра, дуйте до горы! Да побыстрее! Чтобы через минуту никого вас не видел. Что-то сдвинулось у него в душе.

Вскоре СМЕРШ и все остальные красноармейцы ушли из Драгоценки.

Не выдал кума

Выше говорил, повторю с большим удовольствием: у мамы, Царствие ей Небесное, хороший был слух и голос отменный, песен бессчётное множество знала. Женщины в Драгоценке, как морозы устоятся, долгими вечерами лепили пельмени… Заготавливали их кадками… Гости зимой к нам, бывало, придут, мама подаст ведро:

– Павлик, сходи в амбар, принеси пельменей.

В амбаре бочка литров на сто пятьдесят-двести и под самый верх заполнена пельменями, полведра набираю…

Раз в советское время на работе отмечали Первое мая, за столом рассказал, как жили в Трёхречье, про бочки с пельменями – не все поверили, брось, мол, Павел Ефимович, пули лить…

Лепить пельмени собирались родственницы, подруги, один вечер в одном доме, второй в другом… Лепят и поют… Мама красиво пела… Очень красиво… Талантливый был человек. А работы сколько переделала за свою жизнь! На десятерых хватит. Восемь человек детей вырастила, а родила четырнадцать. Трое умерли в младенчестве, трое – в дошкольном возрасте. Обшивала всю семью. Машинку «зингер» из Забайкалья привезла, всё шила на ней – от мелочи до шуб. Печь могла сложить, отец не умел и не брался. В Троебратном в обоих наших домах печи маминой работы, отец на подхвате… Трубы печные сама ремонтировала. Лошадь запрячь, верхом проскакать, косить литовкой, жать, снопы вязать – всё умела… И пела…

Запомнился