Девушка в белом кимоно - Ана Джонс

«Нет, он для тебя. Для той достойной женщины, которой ты станешь». С тех пор я ношу его постоянно в надежде оправдать его ожидания, — я протягиваю ему шарф. — И любя тебя, став твоей женой, думаю, я это могу сделать.

Хаджиме выпрямляется и качает головой.

— Нет, я не могу это принять, это слишком важная вещь. Это подарок твоего папы.

Тогда я вкладываю шарф в его ладонь и смыкаю над ним его пальцы, не торопясь отнимать свою руку.

— Я рассказала тебе о том, как он для меня важен, для того чтобы гарантировать его возвращение, — я взглянула ему в глаза из-под опущенных ресниц. — И твое тоже.

Глаза Хаджиме впились в мои и заблестели. Этот блеск мог соперничать с сиянием знаменитой Голубой улицы в Йокосуке, где мы познакомились. И этого было достаточно, чтобы мы внезапно оказались одни: ни снующих туда-сюда пассажиров, ни чаек, ни плещущегося моря.

Наплевав на все приличия, он притянул меня к себе и поцеловал мои волосы. Потом в висок. И прошептал мне прямо в ухо:

— Я всегда буду любить тебя, Сверчок.

А я крепко держусь за него и за его обещание. И надеюсь, что он услышит зов, вернется домой, подчинится гравитации луны и зову нашей маленькой птички.

ГЛАВА 17

Америка, настоящие дни

Я припарковала папин кадиллак на его подъездной дорожке, собрала пакеты с покупками и открыла дверь в его дом.

— Вот и я.

В полупустой прихожей слова отозвались эхом. Я застыла в дверях, потрясенная тем, как ненужно прозвучало такое привычное приветствие.

Устало вздохнув, я прошла в гостиную. То место, где раньше папа смотрел бейсбол со слишком громким звуком, теперь было занято коробками, и над ними витала тишина. Большая часть папиных вещей была уже рассортирована и упакована. Но в том, что касалось его жизни, кроме его армейской службы, мне так и не удалось разобраться. Мне было не за что зацепиться, кроме его историй, и это из-за них я заехала в магазин и потратила целое небольшое состояние на все необходимое для моей задумки. Я купила кнопки-гвоздики, клейкие листки для записей, маркер для доски и три карты — одну карту мира и две карты Японии. На одной были показаны шоссе, железные дороги и города в деталях, а другая напоминала те, что висят в классах: на ней были сноски с роскошными иллюстрациями и специальное покрытие, позволяющее делать на нем записи.

Пользуясь кухонным стулом как стремянкой, я сначала повесила большую карту Японии на стене опустошенной папиной гостиной. Рядом с ней я прикрепила детализированный план городов, а над ней — карту мира. Под ними я приколола папино письмо, снимки с его сослуживцами и изображение женщины в белом кимоно. Потом я отошла назад и осмотрела то, что у меня получилось. Для своих журналистских расследований я все время использовала размещение материала на стене. Если я буду отмечать на карте конкретные места, отмеряя свое продвижение в расследовании, мне будет проще отследить рисунок папиной жизни и я смогу нащупать возможные подсказки.

А начну я с того, что знаю наверняка.

Папа служил в армии с 1954-го по 1957-й. Сначала он служил на борту «Тоссига» и на нем же пересек Великий водораздел. Я отметила эту линию на карте, потом нашла местонахождение военной базы на полуострове, в Йокосуке, и отметила его тоже.

Но что мне было известно об историях отца? Я глянула на гвоздик, обозначавший военную базу. Папа рассказывал, что у ворот, где он иногда встречался со своей девушкой, стоял огромный якорь весом около шестидесяти тысяч фунтов. Я выдвинула на середину комнаты кухонный стол и уселась за компьютер.

Когда я была маленькой, мне было трудно понять, как этот огромный якорь мог оказаться на суше.

— Из-за землетрясения, — говорил папа. — Оно было таким сильным, что разбудило огромное морское чудовище от тысячелетнего сна. Когда оно проснулось, то проглотило все корабли, которые стояли в заливе.

Он говорил, что якорь — единственное что осталось после того случая. Моему отцу стоило стать писателем. Я улыбалась, просматривая фотографии на ноутбуке: недавно выпущенный авианосец, пункт обмена валюты для моряков, указатель к жилому корпусу для семейных и — я замерла — огромный черный якорь. Вот он. И хоть он и не был таким огромным, каким казался мне в детстве, даже лежа он был выше ворот.

Вот только сейчас этот якорь был перемещен в другое место. Под фото стояла подпись: в 1972 году якорь был помещен к воротам Уомбл. Я отметила это место на карте гвоздиком. Папа наверняка придумал бы великолепную историю о том, как его перевозили.

Я перевела взгляд на изображение женщины в белом кимоно. Мне надо было найти подтверждение тому, что это кимоно было действительно свадебным, иначе оно выпадало из папиной истории про «венчание под древним древом». Вернувшись к компьютеру, я ввела в браузер поисковой запрос: «японское традиционное свадебное кимоно» и в течение нескольких секунд получила несколько совпадений.

На экране красовались те же многослойные белые одеяния и головной убор в форме половинки луны. Папина фотография была нечеткой, но сейчас на экране я видела сложные узоры, вытканные на верхнем слое кимоно, и тонкую вышивку края. Фото были подписаны: «Сиромуку, одеяние, часто используемое для традиционных церемоний у синтоистов, в специальных храмах возле Токио».

Может быть, именно там папа стал его свидетелем? Передо мной были и снимки, помеченные «Токио».

Я тут же изменила поисковой запрос на «храмы в Токио» и нашла несколько дюжин ответов. При некоторых были ухоженные красивые сады, при других — мемориалы и музеи, и почти у каждого было свое древнее дерево.

Токио заслужил свой гвоздик на карте, хоть и не помог мне в поисках храма.

Что теперь?

А что насчет «Голубой улицы», по которой папа сделал один шаг, увидел ее взгляд и влюбился? Пальцы залетали над клавиатурой, и в результате одного-единственного запроса «Голубая улица в Йокосуке» папин рассказ из сказки превратился в быль.

Я улыбалась, глядя на экран, потому что видела то, что он описывал.

В папином рассказе приключения начались с трапа и продолжались по всему городу, как дорожка из желтого кирпича в «Волшебнике из страны Оз». Правда, улица, которую я нашла, была узкой и прямой и не выходила на пристань. И носила название Синяя улица. Ну что же, некоторое преувеличение простительно, главное, что она