Что скрывал покойник - Луиз Пенни

— Верно. Вы знакомы с ними?

— Нет, только с их творчеством. Он член Королевской Академии Канады. И вообще считается известным и даже выдающимся художником. Он создает потрясающие картины, яркие и совершенные. Его творчество похоже на абстракционизм, хотя на самом деле это полная противоположность, представляющая собой гиперреализм. Он берет какой-либо предмет, скажем, вот этот бокал «чинзано»… — Она взяла бокал в руки. — И рассматривает его, что называется, в упор. — Она подалась вперед настолько, что ее ресницы почти касались стенок бокала. — Потом он берет микроскоп и приближается еще больше. А потом он рисует то, что увидел. — Она вернула его бокал на столик. — Его работы просто великолепны. Должно быть, на одну-единственную картину уходит куча времени. Не знаю и не представляю себе, как у него хватает терпения.

— А что вы можете сказать о Кларе Морроу?

— У меня есть одна из ее работ. Думаю, она — потрясающий художник, но при этом совершенно непохожа на него. Ее искусство очень женственное, в нем присутствует много обнаженного женского тела и аллюзий, намеков на богинь. Она блестяще потрудилась, создав серию произведений к «Дочерям Софии».

— Вы имеете в виду трех граций? Веру, Надежду и Любовь?

— Вы меня поражаете, старший инспектор. У меня есть один из ее циклов. Надежда.

— Вы знакомы с Беном Хедли?

— Из Хедли Миллз? Скажем так, я знаю его в лицо. Мы были вместе на нескольких мероприятиях. Галерея искусств «Артс Уильямсбург» каждый год устраивает прием гостей в саду, на открытом воздухе, и часто это происходит на земле, принадлежавшей его матери, так что он всегда там бывает. Полагаю, теперь это его собственность.

— Он никогда не был женат?

— Нет. Ему скоро пятьдесят, а он все еще холостяк. Наверное, он так никогда и не женится.

— Почему вы так думаете?

— Потому что такое случается довольно часто. Ни одна женщина не может встать между матерью и сыном, хотя, на мой взгляд, Бен Хедли никогда не пылал особенной страстью к мамочке. Стоило ему заговорить о ней, как он вечно жаловался на то, что она его унижает и ставит на место. Некоторые из его рассказов были просто ужасными, хотя он, похоже, так не думал. Меня всегда восхищало это его качество.

— Чем он занимается?

— Бен Хедли? Не знаю. У меня всегда было такое впечатление, что он ничем особенным не занимается. Его мамочка вроде как чрезмерно избаловала его. Очень печально.

— Трагедия. — Гамаш думал о высоком, подвижном, похожем на профессора мужчине, который вечно казался чуточку сбитым с толку. Шарон Харрис взяла со стола книгу и принялась изучать обложку. — Отличная идея.

Она положила книгу на стол, явно пораженная выбором старшего инспектора. Похоже, она читала Гамашу лекцию о том, что он знал и без нее! После того как она ушла, Гамаш вернулся к книге, пролистал ее до страниц с загнутыми уголками и принялся внимательно разглядывать иллюстрации. Это было возможно… Всего лишь возможно… Он заплатил за выпивку, надел плащ и покинул теплый уют зала, выйдя в холод, сырость и сгущающуюся темноту.

Клара пристально смотрела на стоящую перед ней коробочку и пыталась усилием воли заставить ее говорить. Что-то подсказывало ей, что она непременно должна начать работать с этой деревянной коробкой. Она и начала. И вот теперь сидела в своей мастерской и гипнотизировала ее взглядом, стараясь вспомнить, с чего это она решила, что коробочка обязательно должна ей что-то рассказать. Причем не просто рассказать. Работа с коробочкой почему-то показалась ей мыслью, исполненной высокого художественного смысла. Черт возьми, о чем она вообще думала?

Она ждала, чтобы коробка заговорила с ней. Поведала ей нечто. Что угодно. Пусть даже какую-нибудь ерунду. Хотя почему Клара решила, что если коробочка сочтет нужным заговорить, то это обязательно будет нечто умное, оставалось загадкой. И вообще, кто когда-нибудь слушает, что говорят коробки?

Творчество Клары было интуитивным, что, впрочем, вовсе не означало, что она не обладала необходимой подготовкой и навыками. В художественном колледже Канады она была лучшей, какое-то, правда недолгое, время даже преподавала там, пока тамошнее узкое определение «искусства» не вынудило ее подать заявление об уходе. Из нижней части Торонто она перебралась в нижнюю часть Трех Сосен. Это случилось сто лет назад, и с тех пор ей так и не удалось заставить мир искусства говорить о себе. Может быть, причиной можно считать то, что она до сих ждет посланий от коробок. Клара очистила ум от мыслей и открыла его для вдохновения. Перед ее внутренним взором проплыл французский рогалик-круассан, потом сад, в котором надо было обрезать сухие ветки и увядшие цветы. Затем она немного поспорила с Мирной по поводу цен, которые та, без сомнения, назначит за некоторые из подержанных книг Клары. Проклятая коробочка, чтоб ей пусто было, хранила молчание.

В мастерской становилось холодно, и Клара мельком подумала, не мерзнет ли Питер, сидевший в собственной студии, расположенной в другом конце коридора. Ощутив легкий укол зависти, она решила, что он наверняка настолько поглощен работой, что ничего не чувствует и не замечает. Такое впечатление, что он неподвластен приступам неуверенности, которые запросто могли заморозить и затормозить ее, лишив малейшей возможности творить. Он просто ставил одну ногу перед другой, двигаясь вперед, создавая свои мучительно подробные и тщательно выписанные картины, которые шли в Монреале «на ура», принося им тысячи долларов. На каждое полотно у него уходило несколько месяцев, настолько он был болезненно точен в деталях и методичен. Однажды на день рождения она подарила ему валик для нанесения краски с намеком, что следует рисовать быстрее. Но он, похоже, не оценил шутки. Скорее всего, потому, что это была не совсем шутка. Им постоянно не хватало денег. Даже сейчас, когда холодный осенний воздух просачивался сквозь щели окон, Клара не желала включать отопление. Она ограничилась тем, что надела еще один свитер, пусть даже он основательно обтерся, заворсился и истрепался. Она мечтала о накрахмаленных льняных простынях и наволочках, о банке кофе с логотипом знаменитой торговой марки, о дровах в достаточном количестве, чтобы спокойно и без тревог пережить приближающуюся зиму. Тревога и беспокойство. «Они подтачивают нас», — подумала она, надевая еще один свитер и снова усаживаясь перед немой коробкой.

Клара в очередной раз попыталась освободиться от посторонних мыслей. И, представьте себе, ее посетила идея. Полностью оформившаяся. Цельная, прекрасная и внушающая беспокойство. Через несколько мгновений она выскочила из дома и, спотыкаясь, помчалась по улице рю де Мулен. Приблизившись к дому Тиммер, она машинально перешла на другую сторону и отвела глаза. Миновав его, она вновь перешла улицу и двинулась мимо здания старой школы, по-прежнему опоясанного желтой полицейской лентой. И тут она нырнула в лес, на секунду подивившись собственной глупости. На землю опускались сумерки. Наступало то самое время, когда в лесу случайного прохожего подстерегала смерть. И являлась она не в образе привидения, как надеялась Клара, а в еще более мрачном и зловещем гриме. Мужчина с оружием, самой судьбой предназначенный для того, чтобы служить прообразом. На закате в лес устремлялись охотники. Один из них убил Джейн. Клара замедлила шаг. Наверное, идея, пришедшая ей в голову, была не самой удачной. Собственно говоря, это была идея коробки, так что ей будет кого обвинить в своей смерти, если ее убьют. И вдруг впереди Клара услышала шорох. Она застыла на месте.

В лесу было темнее, чем ожидал Гамаш. Он забрался в заросли по незнакомой тропинке, и ему понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться. На случай, если заблудится, старший инспектор прихватил с собой сотовый телефон, хотя прекрасно знал, что в горах связь, даже сотовая, оставляла желать лучшего. Тем не менее наличие телефона успокаивало. Отчасти. Он медленно двинулся по кругу и наконец заметил маленькое желтое пятнышко. Ага, это полицейская лента, натянутая вокруг места, где погибла Джейн. Он направился в ту сторону. После ливня лес насквозь пропитался влагой, и совсем скоро ноги старшего инспектора промокли до колен. Добравшись до огороженного кордона, он снова остановился и прислушался. Он знал, что наступило самое горячее время охоты, и от всего сердца надеялся, что его час еще не пробил. На Бога надейся, а сам не плошай. Будь очень, очень осторожен.

Гамаш потратил целых десять минут на поиски, прежде чем нашел его. Он улыбнулся и направился к дереву. В детстве мать часто ругала его за то, что он смотрит под ноги, вместо того чтобы задрать голову вверх. Ну что же, она опять оказалась права. Когда они впервые обыскивали место преступления, он не сводил глаз с земли, тогда как то, что было ему нужно, находилось отнюдь не на земле. Оно было наверху, среди ветвей.