Ариэль Шарон. Война и жизнь израильского премьер-министра - Петр Люкимсон

– Ну что ж, – сказал министр обороны Моше Даян, обводя всех присусвтующих своим единственным глазом, – думаю, эту просьбу генерала Шарона мы можем удовлетворить, а?!

Даян выполнил свое обещание, несмотря на резкие возражения Дадо: согласно подписанному им приказу, в случае возникновения чрезвычайной ситуации Шарон должен был стать командиром 143 резервной танковой бригады.

Как верно заметил Владимир Фроммер в своей книге "Кому нужны герои", этот приказ является, возможно, самой большой заслугой Моше Даяна перед Государством Израиль и еврейским народом.

Глава 12. Десант в политику

Прорыв в политику, Ариэль Шарон готовил столь же тщательно, как когда-то операции своего легендарного 101-ого отряда. И прорыв этот должен был стать таким же дерзким, как эти операции – за годы службы в армии Арик привык быть на первых ролях, контролировать ситуацию, брать на себя принятие важнейших решений и на новом поприще отнюдь не желал быть статистом. Нет уж, считал он, если становиться политиком, то из тех, кто влияет на судьбу страны, определяет ее будущее, стоит у рычагов власти – иначе овчинка просто не стоит выделки.

Но как это сделать, если правый политический лагерь, с которым он был намерен связать свое будущее, с момента создания государства безвылазно сидит в оппозиции и занимается лишь тем, что беспрестанно критикует все инициативы израилських социалистов? Ответ лежал на поверхности – нужно коренным образом изменить политическую ситуацию в стране и привести этот лагерь к власти. Дело оставалось за "сущим пустяком": придумать, как это сделать, если большинство народа попросту не верит в то, что правые могут управлять страной – и из-за отсутствия у них необходимого опыта, и из-за нехватки в их рядах харизматичных лидеров, и из-за хорошо известных всем бесконечной грызни в их собственных рядах!

Ситуация в израильской политике в тот момент была следующей.

На левом фланге находился блок "Маарах", состоящий из социалистической партии МАПАЙ, которая была переименована в "Аводу" (Рабочую партию), и прокоммунистического МАПАМа. Суммарно этот блок имел 56 мандатов.

В союзе с ними находились религиозная партия "Агудат Исраэль" с ее 4 мандатами и национально-релиигозная партия МАФДАЛ с 12 мандатами. Остальные левые партии "Маарахом" к власти не допускались, и их можно было не учитывать.

Ядро правого фланга, в свою очередь, состояло из образовавшегося на основе союза партии Менахема Бегина "Херут" и "Либеральной партии" блока ГАХАЛ, получившего на выборах 1970 года 26 мандатов. Относительно правой ориентации придерживались также партии "Государственный список" (4 мандата), и "Свободный центр" (2 мандата). Таким образом, суммарно у этого лагеря было 32 мандата из 120 – слишком мало для того, чтобы предъявлять претензии на власть. Но если объединить все партии этого лагеря, если повести их на выборы единым фронтом и убедить народ в том, что социалистические методы управления экономикой тормозят развитие страны, являются одной из главных причин непрофессионализма, протекционизма и коррупции, пронизавших всю страну сверху донизу, то уже на ближайших выборах правые вполне могут на равных бросить перчатку левым.

Эта идея – создания единой правой партии – родилась у Арика во время просиживания пасторальными июньскими вечерами на кухне фермы "Шикмим" и вскоре целиком захватила его. Сложность ее реализации заключалась прежде всего в том, что все лидеры правых партий ненавидели друг друга смертельной ненавистью – пожалуй, даже куда большей, чем своих оппонентов-социалистов. Политические счеты в их взаимоотношениях накладывались на личные, все это умножалось на огромные амбиции. В результате было трудно представить, что, к примеру, лидер ГАХАЛа Менахем Бегин сядет за один стол со своим бывшим другом, а ныне непримиримым врагом лидером "Свободного центра" Шмуэлем Тамиром – эти двое уже издали шарахались друг от друга, избегая даже случайной встречи.

Арик понимал: приди он со своей идеей об объединении к лидеру любой правой партии, тот над ним просто посмеется. Более того: если он даже осторожно выдвинет эту идею в политических кулуарах, то те же Бегин и Тамир сделают все, чтобы зарубить ее на корню, прежде, чем она станет достоянием широкой публики. А значит, у него не оставалось никакого другого выхода, как сначала самому выйти к этой широкой публике, познакомить со своей идеей народ и таким образом поставить политиков перед фактом ее существования. В этом случае, предполагал (и правильно предполагал) Шарон, ни один из правых политиков не захочет публично выступить в роли противника единства. Они невольно втянутся в навязанный им бой, а дальше нужно будет действовать по ситуации.

Придя к этому выводу, Арик начал действовать. Продав две тонны зерна, оставленного на ферме ее прежними хозяевами, он снял 17 июля 1973 года зал в тель-авивском Доме журналистов и сообщил его администрации, что собирается провести пресс-конференцию.

Несмотря на то, что он не разослал сообщения о готовящейся пресс-конференции в газеты, слухи о ней мгновенно распространились по всем редакциям, и в назначенный час в зале буквально яблоку было негде упасть – все хотели знать, что же скажет в предверии выборов генерал, который лишь два дня назад с таким скандалом ушел из армии.

В "Маарахе", естественно, решили, что Арик намерен сообщить на этом брифинге о своем присоединении к одной из правых партий, и поставили на входе в Дом журналистов своих людей. Эти активисты блока "Маарах" вручали каждому входившему в зал копию партбилета Шарона, свидетельствовавшего о его принадлежности к социалистической партии МАПАЙ, к тому времени уже называвшейся просто Рабочей партией – "Авода". С помощью этого нехитрого приема руководство "Маараха" надеялось представить Шарона в качестве беспринципного интригана, с легкостью меняющего свои политические взгляды.

Но Арик умело обратил этот трюк "Аводы" против нее самой.

– Я знаю, – сказал он, – у всех собравшихся в этом зале есть копия моего партбилета. Но и все вы знаете, что без принадлежности к социалистической партии в нашей стране давно уже невозможно сделать достойную карьеру ни в одной области жизни – даже если ты этого вполне заслуживаешь. В результате многолетнего господства социалистов, членство в их партии, а не талант и личные достоинства человека, стали пропуском в высшие эшелоны власти. И потому в начале я хотел бы сообщить всем присутствующим, что давно уже видел в своем членстве в этой партии пустую формальность, выполнить которую меня просто принудили. И так же давно в душе я поддерживаю многие идеи правого лагеря.

Поняв, что сумел завладеть вниманием журналистов, Шарон продолжил:

– Я верю в то, что власти социалистов в нашей стране существует вполне реальная альтернатива. Израиль называет себя демократической страной, но у нас очень странная демократия – демократия, при которой смена у руля власти одной партии другой считается почти невозможной. Ни в одной подлинно демократической стране невозможно представить, чтобы ею в течение десятилетий управляла одна и та же партия, причем не возникало даже угрозы смены ее у власти. Я верю в то, что на основе объединения всех правых сил можно создать новую партию, которая положит конец власти большевиков (да, именно это слово тогда произнес Шарон – Авт.) в Израиле. Да, основой этой будущей единой правой партии, конечно, должен стать ГАХАЛ, но к ней должны примкнуть и все остальные правые силы. И тогда мы докажем обществу, что пришло время перемен, что пора отказаться от закосневшей социалистической идеологии, что к власти должны прийти новые люди…

Арик собирался дальше говорить об идеологической платформе будущей партии, но ему не дали этого сделать – журналисты начали забрасывать его вопросами о том, каким образом он собирается достигнуть этого объединения, обсуждал ли он эту свою идею с кем-то из лидеров правого лагеря, на сколько мест в Кнессете, с его точки зрения, может рассчитывать такая новая партия и т. д.

Шарон честно признался, что ни с кем из политиков идею объединения пока не обсуждал, но собирается это сделать в ближайшее время и верит в то, что она будет воспринята положительно.

18 июля – второй раз в течение одной недели – Шарон снова стал главным героем первых полос всех израильских газет. Его идею обсуждали всюду – в Кнессете, в партийных коридорах, в кафе, на автобусных остановках. Одни горячо поддерживали его, другие столь же горячо осуждали, но равнодушных не было.

Сам Шарон вспоминал, как на следующий день он вместе с женой и детьми выбрался на один из Синайских пляжей. Рядом с ними на песке расположилась семья, у которой был транзисторный приемник, и из него доносились звуки какого-то политического радиошоу. Шарон вдруг услышал, как, обсуждая его идею, один из самых маститых израильских политиков, называет ее утопией и бредом, и объясняет, что подобный бред мог родиться только в голове такого "сопляка в политике", как Ариэль Шарон. В эти минуты, по словам Шарона, ему от стыда очень хотелось зарыться с головой в песок и единственное, что этому мешало – его солидные габариты.