Ежевичное вино - Джоанн Харрис

— Простите. Если вы не хотите об этом говорить…

Мирей фыркнула.

— Это другие не хотят об этом говорить, — кисло сказала она. — Не хотят думать об этом, хотят думать, что все это россказни старой кликуши Мирей. Мирей, которая сама не своя после смерти сына. Настолько проще не лезть в чужие дела, позволить ей жить своей жизнью и плевать, что она украла моего сына и погубила его, просто так, потому что могла, э, так же, как украла мою Розу.

Ее голос сорвался, то ли от злости, то ли от горя. Потом лицо снова разгладилось, почти похорошело от удовольствия.

— Но я ей покажу, — продолжала она. — В будущем году, э, когда она останется без крыши над головой. Когда аренда закончится. Ей придется прийти ко мне, если она хочет остаться на ферме, э? А она хочет остаться.

Ее лицо лоснилось коварством.

— Почему? — С кем бы Джей ни говорил, все упиралось в это. — Почему она хочет остаться? У нее нет друзей. Она тут никому не нужна. Если она захочет уехать из Ланскне, кто ее удержит?

Мирей засмеялась.

— Пусть хочет, — коротко сказала она. — Я ей нужна. Она знает почему.

Пояснять Мирей отказалась и была скрытна и замкнута, когда Джей навестил ее снова. Он понял, что один из них переступил черту, и постарался в дальнейшем вести себя осторожнее, засыпая ее розами. Она принимала подарки довольно благосклонно, но более не поверяла ему свои тайны. Ему оставалось довольствоваться тем, что успел собрать.

Более всего в Маризе его восхищало пестрое отношение к ней деревенских. У каждого сложилось свое мнение, хотя никто, кроме Мирей, видимо, не знал больше других. Каро Клермон считала ее скаредной затворницей. Мирей — вероломной супругой, которая намеренно воспользовалась невинностью юноши. Жозефина — мужественной женщиной, которая в одиночку растит ребенка. Нарсисс — ловкой бизнес-леди, имеющей право на личную жизнь. Ру, работавший у нее на vendanges[91] каждый год, когда путешествовал по реке, помнил ее тихой, вежливой дамой, что носила младенца в переноске на спине, даже когда работала в полях, приносила работникам холодное пиво в жару и платила наличными.

— Некоторые нам не доверяют, — усмехнулся он. — Речные бродяги, вечно в пути. Воображают бог знает что. Запирают ценности на замок. Следят за дочерьми. Или, наоборот, переигрывают. Постоянно улыбаются. Хлопают по спине и называют mon pote[92]. Она была не такая. Всегда называла меня monsieur. Она мало говорила. У нас были деловые отношения, как у мужчины с мужчиной.

Он пожал плечами и осушил свою банку «Стеллы».

С кем бы Джей ни говорил, у каждого была своя Мариза. Попотта вспомнила утро после похорон, когда Мариза явилась к дому Мирей с чемоданом и ребенком в переноске. Попотта разносила письма и подошла к дому, как раз когда Мариза стучала в дверь.

— Мирей открыла и прямо затащила Маризу внутрь, — вспомнила она. — Девочка спала, но от рывка проснулась и завопила. Мирей выхватила письма у меня из рук и захлопнула дверь, но я все равно слышала их голоса, даже через дверь, а ребенок все вопил и вопил. — Она покачала головой. — Наверное, Мариза в то утро собиралась уехать — собралась вроде и вещи упаковала, — но Мирей ее как-то отговорила. Я знаю, что потом она почти не приходила в деревню. Может, боялась, что люди скажут.

Скоро поползли слухи. Всем было что рассказать. Поразительным образом Мариза будила в людях любопытство, враждебность, зависть, злость.

Люсьен Мерль считал, что ее отказ отдать невозделанные болотистые земли у реки разрушил его планы нового строительства.

— Из этой земли вышел бы толк, — горько повторял он. — У сельского хозяйства больше нет будущего. Будущее за туризмом. — Он присосался к своему diabolo-menthe[93] и покачал головой. — Поглядите на Ле-Пино. Всего один человек смог все изменить. Один прозорливый человек. — Он вздохнул и уныло прибавил: — Спорим, он теперь миллионер.

Джей пытался проанализировать все, что услышал. С одной стороны, ему казалось, что он нащупал подходы к тайне Маризы д'Апи, с другой — что он несведущ, как и вначале. Ни один рассказ полностью не совпадал с тем, что он видел. У Маризы было слишком много лиц, ее суть ускользала, как дым, едва казалось, что Джей ее ухватил. И никто пока даже не упомянул то, что он увидел в ней в тот день, — яростную любовь к дочери. И миг страха, отчаяние дикого зверя, готового на все, даже на убийство, лишь бы защитить себя и своего детеныша.

Страха? Но чего ей бояться в Ланскне?

Хотел бы он знать.

40

Пог-Хилл, лето 1977 года

Это в августе все непоправимо погибло. Август, время осиных гнезд, берлоги на Дальнем Крае, Элвиса. А потом хлебный барон написал, что они с Кандидой поженились, и некоторое время газеты пестрели ими обоими: вот они вылезают из лимузина на побережье Канн, вот они на кинопремьере, в клубе на Багамах, на его яхте. Мать Джея собирала эти заметки с рвением коллекционера, читала и перечитывала их, жадно вбирала волосы Кандиды, платья Кандиды. Дедушка с бабушкой восприняли это тяжело, вовсю опекали мать, а с Джеем обращались с прохладным равнодушием, словно гены отца затаились в нем бомбой замедленного действия, которая может взорваться в любой момент. Серые дни становились все жарче, рыхлее и унылее. Часто шел дождь, но теплый и не освежающий. Джо угрюмо трудился на своем участке; фрукты погибли в тот год, зеленые от недостатка солнца, они гнили на ветках.

— Можно было и не заморачиваться, сынок, — бормотал он, тыкая в почерневший черешок груши или яблока. — Можно было просто в этом году не напрягаться, во как.

Мать Джилли, однако, извлекла пользу из обстоятельств: где-то раздобыла полный грузовик таких, знаете, прозрачных зонтиков-колокольчиков, они тогда были в моде, и с немалой выгодой торговала ими на рынке. Джилли подсчитала, что барышей хватит до декабря. Мысль об этом лишь обострила дурные предчувствия Джея. До конца августа оставалось всего несколько дней, до возвращения в школу — едва ли неделя. Джилли уедет осенью — Мэгги говорила насчет юга, коммуны возле Абингдона, о которой она слышала, — и никаких гарантий, что она когда-нибудь вернется. Джей ощетинился иглами изнутри, отчаяние мгновенно сменялось мрачной паранойей, он говорил не то, что думал, находил фальшь во всем, что говорили ему. Он постоянно ссорился с Джилли по пустякам. Потом мирился, настороженно и не до конца, они ходили друг вокруг друга, словно недоверчивые животные, их близости пришел конец. Во всем проступала гибель.

В последний день августа он пришел к Джо один, но старик казался далеким, занятым. Хотя накрапывало, он не пригласил Джея войти, но постоял с ним у двери, держась непривычно официально. Джей заметил, что Джо навалил у задней стены груду старых ящиков и то и дело на них поглядывал, будто стремился вернуться к какой-то работе, которую вынужден был прервать. Джей внезапно разозлился. Он заслуживает лучшего, думал он. Он думал, Джо его уважает. С горящими щеками он убежал на Дальний Край. Он оставил велосипед у дома Джо — после случая у моста тайник больше не являлся таковым — и пешком отправился по заброшенной ветке, что шла от переулка Пог-Хилл, врезалась в Край и вела к реке. Он не ожидал увидеть Джилли — они не договаривались о встрече — и все же не удивился, заметив ее на берегу: в руке длинная палка, волосы повисли над водой. Она стояла на коленях и тыкала палкой в воду, и Джей подобрался довольно близко, прежде чем она подняла взгляд.

Ее лицо было розовым и пятнистым, будто она плакала. Джей почти тут же отбросил эту мысль. Джилли никогда не плакала.

— А, это ты, — равнодушно сказала она.

Джей промолчал. Он сунул руки в карманы и попробовал улыбнуться, но улыбка вышла глуповатой. Джилли не улыбнулась в ответ.

— Что это? — кивнул он на воду.

— Ничего. — Она бросила палку в реку, и ее унесло течением. Вода была грязной, коричневой. Волосы Джилли были усеяны капельками, что цеплялись за них, как репейник. — Чертов дождь.

Джей хотел бы сказать что-нибудь такое, что исправило бы все сломавшееся между ним и Джилли. Но небо давило на них, и запах дыма и гибели был повсюду, как предзнаменование. Внезапно Джей понял, что видит Джилли в последний раз.

— Может, пошляемся по свалке? — предложил он. — Вроде я видел там внизу кое-что новенькое. Журналы и еще кое-что. Ну, в общем.

Джилли пожала плечами:

— Нет.

— Хорошая погода для охоты на ос.

Последняя, отчаянная уловка. Джилли никогда не отказывалась поохотиться на ос. Осы в мокрую погоду сонные, проще подобраться, безопаснее возиться с гнездом.

— Ну что, пойдем поищем гнезда? Я видел у моста место, где наверняка гнездо найдется.

Тот же жест. Джилли встряхнула влажными кудрями:

— Мне не настолько скучно.

Долгая пауза тянулась бесконечно, разматывалась.