Только не говори маме. История одного предательства - Тони Магуайр

— Он изнасиловал тебя? — спросил он, и в его голосе прозвучала нотка сочувствия.

Даже столь слабое проявление доброты вызвало у меня слезы. Я пробормотала:

— Да.

— А твоя мать знает?

Слезы уже лились ручьями, но мне удалось покачать головой и вымолвить:

— Нет.

— Ты должна попросить ее позвонить мне, — сказал он, протягивая мне через стол бумажные салфетки. — Мне необходимо с ней поговорить.

Меня колотила дрожь, когда я на ватных ногах выходила из кабинета хирурга. Оказавшись на улице, я оцепенела от ужаса. Куда идти? Только не домой. Да разве я могла пойти домой? Ведь там был он. В затуманенном страхом сознании всплыло лицо Изабель, моей учительницы, которая приютила меня после побоев. В начале летних каникул она взяла отпуск, потому что выходила замуж, но я знала, что она уже вернулась из свадебного путешествия. Однажды она уже помогла мне и конечно же не оставит в беде и на этот раз, подумала я.

Я быстро поехала на велосипеде к ближайшей телефонной будке, где в справочнике отыскала имя и адрес ее мужа. Решив не тратить время на звонок, моля лишь о том, чтобы она оказалась дома, я поспешила по адресу.

Оказавшись в новом жилом квартале, которые в последние годы разрослись, как грибы после дождя, на окраинах нашего городка, я быстро нашла ее дом. Это было внушительное строение в псевдогеоргианском стиле. Я слезла с велосипеда и прислонила его к стене дома.

— Она поможет мне, — уговаривала я себя. — Она позволит мне остаться у нее. Она не прогонит меня.

Я повторяла эти слова, как мантру, пока шла по свежей плитке дорожки, по обе стороны которой чернела земля с пробивающейся газонной травой.

Изабель открыла мне дверь с удивленным, но нельзя сказать чтобы неприветливым взглядом, и я почувствовала, как по моим щекам потекли слезы, неизменно вызываемые любым проявлением доброты. Она быстро провела меня в дом и усадила на оранжевый диван в пахнущей свежей краской коричнево-кремовой гостиной.

— Антуанетта, что случилось? — нежно спросила она, протягивая мне чистый, белый носовой платок.

Я доверяла ей, поэтому выложила все, что узнала от доктора. Я объяснила, почему была так напугана, рассказала, как плохо себя чувствую. То же молчание, что и в кабинете хирурга, теперь повисло в ее гостиной, и на лице учительницы я увидела обеспокоенный взгляд, сменившийся страхом.

— Антуанетта, — сказала она, — оставайся здесь. Мой муж пришел на ланч, он сейчас на кухне. Дай мне несколько минут, хорошо?

С этими словами она вышла из комнаты, и лишь тиканье часов на полке облицованного камнем камина нарушало тишину, пока я сидела в ожидании ее возвращения.

Но она не вернулась, а вместо нее в комнату вошел ее муж. По его мрачному лицу я поняла, что искать в этом доме пристанища бессмысленно.

— Это правда, что мне сейчас рассказала жена? — были его первые слова.

Остатки уверенности покинули меня, и я смогла лишь жалобно кивнуть головой и прошептать:

— Да.

Не обращая внимания на мое смущение, он продолжил:

— Моя жена очень расстроена. Но дело в том, что она беременна, и я не могу подвергать ее стрессам. Не знаю, о чем ты думала, когда шла сюда, но ты должна вернуться домой и поговорить со своей матерью.

Он направился к двери, жестом приглашая меня проследовать за ним. Я покорно выполнила его команду, а у порога еще раз взглянула ему в лицо, надеясь увидеть хотя бы проблески участия. Но их не было.

— Моя жена больше не желает видеть тебя здесь, — были его последние слова, прежде чем он закрыл дверь, словно вынося мне приговор.

К такой реакции окружающих мне вскоре пришлось привыкнуть, хотя я так и не поняла, в чем была причина.

В ушах настойчиво зазвучало эхо отцовского предупреждения: «Все тебя осудят. Твоя мама перестанет тебя любить, если ты все расскажешь». Я села на велосипед и поехала домой. Отец был в постели, но не спал.

— Антуанетта, — позвал он, как только я переступила порог, — поднимись ко мне.

Под тяжестью дурного предчувствия я поднялась по лестнице.

— Что сказал доктор? — спросил он, и по его взгляду я поняла, что он уже знает ответ.

— Я беременна, — бесстрашно ответила я.

Впервые его лицо не выразило никаких эмоций, он просто приподнял край одеяла, приглашая меня в постель.

— Я помогу тебе избавиться от этого, Антуанетта. Иди сюда сейчас же.

Но на этот раз я не сделала ни шага и покачала головой. Привычный страх рассеялся, и во мне поднялась слепая ярость.

— Почему же ты раньше не избавил меня от этого, когда совал в меня свой член? У меня три месяца беременности. Сколько раз за это время ты заставлял меня ложиться с тобой в постель?

Я испытала мимолетное удовлетворение, когда увидела, что страх, покинувший меня, теперь перекочевал к нему.

— Ты сказала доктору, что это я? — был его следующий вопрос.

— Нет, — солгала я под гнетом вернувшегося страха.

— Помни о том, что я тебе говорил, моя девочка, все будут обвинять тебя, если ты начнешь болтать. Тебя заберут от нас и запрут в приюте. И твоя мать тебе не поможет. Все тебя осудят.

Я уже видела по лицам трех человек, что его предсказание верно.

— Я скажу маме, что ты призналась мне в том, что ездила в Портраш, познакомилась там с какими-то мальчишками-англичанами и занималась с ними этим. Слышишь меня, Антуанетта? Ну, что ты собираешься рассказывать матери?

Силы покинули меня, и я произнесла то, что он хотел услышать:

— Я скажу ей, что встречалась с английским мальчиком, а теперь он уехал.

Он велел мне идти в свою комнату и ждать, пока он сам поговорит с матерью. Я покорно поплелась к себе.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем стук входной двери возвестил о приходе матери. Из своей спальни я слышала бормотание их голосов, хотя слов разобрать не могла, а потом хлопнула дверь. Я догадалась, что отец ушел на работу. Но я все сидела на кровати, прижимая руки к своему набухшему животу, надеясь только на то, что взрослые помогут решить мою проблему, хотя совершенно не представляла себе, насколько это возможно.

Я знала, что не следует покидать свою комнату, пока не позовут. От голода сосало под ложечкой. Меня тошнило, но я все равно хотела дождаться, пока мама будет готова поговорить со мной.

Я расслышала свисток чайника. Ее голос окликнул меня. Дрожа от страха, я послушно спустилась на кухню. Она налила нам обеим чаю. Я с благодарностью схватила свою чашку, поднесла к губам и отхлебнула. Горячая чашка хотя бы согревала мои дрожащие руки, а сладкий чай успокаивал нервы. Я чувствовала на себе ее прожигающий насквозь взгляд, но упорно не смотрела на нее. Вместо этого я сидела, уставившись в чашку, ожидая, пока мать заговорит, что наконец и произошло.

— Кто отец? — спросила она холодным, безучастным голосом.

Я подняла глаза и, понимая, что моя ложь бессмысленна, все равно попыталась солгать. Но она даже не дала мне закончить.

— Антуанетта, — строго произнесла она, — скажи мне правду. Скажи, и я не буду сердиться.

Я встретила ее взгляд, в котором застыло выражение, по-прежнему мне не понятное.

— Папа.

Это все, что я смогла из себя выдавить. На что она ответила:

— Я знаю.

Она продолжала смотреть на меня в упор своими огромными зелеными глазами, и я знала, что ее воля, куда более сильная, чем моя, вытянет из меня по крупицам всю правду. Она спросила, когда это началось, и я ответила, что еще в доме с соломенной крышей. Я рассказала ей про поездки, но ее лицо по-прежнему ничего не выражало.

— Все эти годы… — лишь вымолвила она.

Она не стала спрашивать, почему я скрывала это, почему вместе с отцом решила лгать ей. Спустя месяцы я вспомнила об этом и смогла сформулировать почему.

— Доктор знает? — спросила она.

— Да, — ответила я и сказала, что он хочет встретиться с ней.

В тот момент я даже не догадывалась о том, что ложь, которой я ответила на ее последний вопрос, потом едва не погубит меня. Она спросила, рассказала ли я еще кому-нибудь, и я, подавив в себе болезненные воспоминания о визите к Изабель, ответила:

— Нет.

Я заметила, что она испытала некоторое облегчение и, поднявшись, подошла к телефону. Коротко переговорив, она повернулась ко мне:

— Я договорилась о встрече с доктором, как только он закончит операцию. Ты оставайся здесь.

С этими словами она накинула пальто и ушла.

Словно в трансе, я просидела на стуле, казалось, целую вечность, изредка подбрасывая уголь в огонь или почесывая голову Джуди. Она, чувствуя мое безграничное отчаяние, не отходила от меня ни на шаг, пока я ждала возвращения матери и вердикта о своей дальнейшей судьбе.

Звук открывшейся входной двери вывел меня из оцепенения, и я, ожидавшая маму, увидела, что вернулась она не одна. Вместе с ней был доктор. В течение следующего часа они были для меня и судьями, и жюри присяжных, а приговором мне стало молчание. Договорились, что отца на время положат в госпиталь, чтобы он оправился от «потрясения», а для меня организуют легальный аборт, после чего, по рекомендации врача, поместят в интернат для трудных подростков. Там мне предстояло жить до окончания средней школы, после чего мне должны были подыскать подходящую работу. И речи не могло быть о том, чтобы мы с отцом оставались под одной крышей. Тем временем, пока будут улаживать все формальности с абортом, наша жизнь должна была идти своим чередом. Все это мне изложила мама при молчаливой поддержке доктора, который сказал, что это единственный выход. Совершенно измученная и опустошенная, я слушала их планы, которые означали конец той единственной жизни, которую я знала.