Неживая вода - Елена Ершова

5

– Черт тебе подсобляет, что ли?

Игнат вздрогнул от неожиданности, искоса глянул на Эрнеста. Воспаленные глаза бывшего сельского учителя блестели от любопытства и новых возлияний.

– Подумаешь, ограбили, – продолжил Эрнест, тяжело передвигая лыжи по спрессованному снегу. – Зато жизни не лишили. Да и геологи нам вовремя попались. И это я уже не говорю про вчерашнюю ночь, – он задумчиво поскреб ногтями заросший подбородок.

– Господь любит юродивых да страдальцев, – усмехнулся Игнат, перекидывая рюкзак с одного плеча на другое, и слегка поморщился – спина еще давала о себе знать, да и грудь саднило от волчьих когтей.

– Вот и я говорю, – поддакнул Эрнест. – Сколько в эти места ходил, а с волками ни разу не сталкивался. Хоть и везет тебе в итоге, парень, а все же беда по пятам следует. Значит, не Божья длань над тобой простерта, а нечистого.

Игната окатило жаром. Он отвернулся, делая вид, что поправляет лямки рюкзака, а сердце так и колотилось, и вспомнились собственные слова: «Если Бог от нас отвернулся, только к черту идти и остается».

Эрнест не заметил его заминки, спросил:

– Ну-с, расскажи теперь, какие чудеса отыскать надеешься?

Игнат стряхнул наваждение, буркнул:

– Дело одно завершить надо…

Эрнест вздохнул.

– Не скажешь, значит… Твое право. А хочешь, я расскажу?

Игнат промолчал, но Эрнест не ждал ответа.

– После войны мой прадед Феофил в чистильщиках служил, – заговорил он. – Много грязи в наших местах осело, много боевой техники и мин осталось. Все это надо было обезвредить, вывезти весь мусор, чтобы земли для будущего заселения подготовить. Только кроме мин что-то и похуже находили. Слышал про эпидемию в Полесье?

Игнат искоса глянул на своего спутника и отрицательно качнул головой. Эрнест усмехнулся.

– Оно и понятно, о таком в учебниках не напишут. Информацию засекретили, трупы вывезли да сожгли, а о живых теперь кто вспомнит… Я только от прадеда знаю. Пришла беда из Чертова Котла. Так его жители прозвали. Земля там вся бомбежкой изъедена да окопами перерыта. Прадед рассказывал: ступишь в такую яму, а земля под ногами трескается и жаром таким обдает, будто на адской сковородке стоишь. Люди там не жили и ходить побаивались. Но иногда совались в Чертов Котел сорвиголовы, а точнее сказать – дураки. То ли клады искали, то ли просто приключения. Вот такими дураками те ребята и оказались.

Эрнест остановился, прищурил глаза, вглядываясь в густую пелену на горизонте: с утра поднялся туман, и путники шли по компасу на северо-запад. Звери на их пути больше не попадались, птицы умолкли, и медный пятак солнца тускло поблескивал сквозь молочную взвесь – безжизненное светило в безжизненном и молчаливом мире.

– Сейчас не увидим, – сказал Эрнест, – а на обратном пути покажу. При хорошей погоде можно разглядеть маковку ставкирки. Только это новодел. Ту, старую, куда трупы складывали, чистильщики сожгли. А иначе нельзя было.

Он вздохнул, подтянул туже лямки рюкзака и возобновил путь. Игнат потянулся следом, но на какой-то миг почудилось: туманная пелена истончилась, и сверкнул между соснами огонек – так мог блеснуть венчающий храм позолоченный крест.

– Так вот, – продолжил Эрнест, – парнишки сами из Полесья были, а какого черта их в Котел потянуло, того уже никто не вспомнит. Может, на спор да по глупости удаль свою показать решили. Только у одного из них к вечеру температура поднялась. Приехал земский врач, осмотрел, диагностировал пневмонию. Лечить паренька начали, да только не вылечили. Рвота у него открылась, горячка началась, так и умер буквально на третий день. Только вот когда стали обмывать тело, тогда и увидели. В паху у него уплотнения были, а на животе струпья…

Игнат вздрогнул, поднял на своего попутчика круглые глаза. Эрнест перехватил его взгляд, усмехнулся.

– Понял, что за напасть в Полесье пришла? – спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал сам: – Чума это была, брат. Потом и второй парнишка слег, и сомнений не осталось: у того, второго, все признаки сразу проявились, и угас он еще быстрее первого. Только все же успел рассказать, что в Чертовом Котле они с другом не то снаряд нашли, не то колбу. По глупости решили разбить да посмотреть, что получится. Вот и разбили на свою голову да на беду своих же односельчан. Ведь на этих землях последние бои шли. И когда враги отступали, то оставили на память подарочек.

Игнат поежился. Вспомнился ему бурелом, взявший в оцепление Солонь, до которого не дошли и сами чистильщики. Вспомнил противотанковые надолбы и мотки колючей проволоки под ногами. Что было спрятано там, на покинутой родине? Носила ли изможденная земля в своей утробе бактерии чумы или сибирской язвы? Или что похуже?

«Да зачем нам чума и язва, когда есть навь? – ответил сам себе Игнат. – Вот наше проклятие и наша болезнь. И я тоже ею заражен: тьма через разлом просочилась. Но я найду лекарство, и излечусь сам, и оживлю милую Званку, и родную землю спасу тоже. Ведь сказала ведьма, что только душа чистая да светлая неживую воду добудет. А в моем сердце нет зла…»

А вслух спросил:

– Так остановили эпидемию-то?

– Конечно, иначе бы я тут с тобой не болтал, – ответил Эрнест. – Прадед Феофил пришел, когда третью часть Полесья, да и других деревенек вокруг Чертова Котла будто косой выкосило. В храме том, в ставкирке, лазарет устроили. Только не все живыми до него добирались. Врачи-эпидемиологи сутками работали, а дед и его сослуживцы весь Чертов Котел прочесали и еще несколько запрятанных колб со штаммом вируса нашли. Так вот к чему я это все веду, – Эрнест со значением поглядел на Игната, – можно сказать, эпидемия эта путь к другим чудесам открыла. И не будь Чертова Котла, не поставили бы чистильщики и Паучьи ворота.

Игнат поежился: сырость проникала под ворот, в прорехи разорванного свитера. Туман и не думал рассеиваться, а, наоборот, густел, будто кто-то все подливал и подливал в земную крынку небесное молоко, и оно лилось через края, закрывая выцветшим полотном и небо, и деревья, и двух бредущих по снегу людей. Но и в этой почти осязаемой плотной пелене Игнат сумел разглядеть тусклый металлический отблеск и, тронув проводника за рукав, остановился.

– Глянь-ка!

Эрнест остановился тоже и сощурил воспаленные глаза, вглядываясь туда, куда указывал Игнат.

– А-а… – протянул он и скривил губы в усмешке. – Заметил? Мы пару верст уже параллельно идем.

– Что это? – спросил Игнат и напряженно вгляделся в туман.

Словно отвечая на его вопрос, чья-то невидимая ладонь вытерла с горизонта белесую хмарь, как меловой след с грифельной доски, и перед взволнованным взором Игната предстала изгородь.

Не было ей конца и не было края, и, змеясь между соснами, она выныривала из туманной мглы и уходила в нее же. Высотой забор превосходил два человеческих роста, а поверху парными кольцами была протянута колючая проволока – совсем как та, на которую напоролся Витольдов внедорожник.

– Вот тут и начинаются запретные земли, – сказал Эрнест. – Эта стеночка от таких, как мы с тобой, полвека назад выстроена. Только не охраняется давно. Да и что там охранять? Теперь-то от базы одни развалины остались…

– От какой такой базы? – спросил Игнат.

– Военной, – ответил Эрнест, подумал и добавил: – А может, и научной. Кто знает? Верхние этажи давно чистильщики убрали, но ходят легенды, что внизу кое-что интересное осталось.

Туман начал сгущаться снова. Рыбья чешуя изгороди поблекла, пошла акварельными разводами и вскоре скрылась совершенно.

– В отчетах, конечно, писали о том, что очаг был погашен стараниями эпидемиологов, – продолжил Эрнест. – Чистильщики, в том числе и мой прадед, были представлены к наградам. Да только правду знали единицы. Знали и молчали. Потому что о таком не расскажешь. Да и как сказать, подумай сам? Мол, пришел из тайги какой-то шаман, нашептал на воду, и всю заразу как рукой сняло? А ведь так оно и было, если верить прадеду.

– Какой такой шаман? – переспросил Игнат, а сам оглянулся через плечо, где в тумане еле просвечивали тугие кольца проволоки, как тело гигантского полоза.

– Самый натуральный, – осклабился Эрнест. – Вроде местные жители слыхали о нем, будто живет глубоко в тайге колдун, который будущее видит и любую болезнь лечит. И лет ему столько, что, наверное, он самое начало первой войны помнил. Вот и пришел в Полесье. А к тому времени прадед сам заразу подхватил и уже не надеялся, что выживет. Говорит, что в бреду лежал, рядом с такими же зачумленными, в той самой ставкирке, как на погосте. И вошел человечек – сам сухонький, седой, но на удивленье моложавый. И начал в бубен свой бить, песни петь да подпрыгивать – камлать, значит. А потом над прадедом склонился и что-то в рот влил. И то же с каждым проделал. Да и не только с живыми, а и с теми, кто день как умер. И знаешь что? – Эрнест метнул на Игната хитрый взгляд, будто приглашая его приобщиться к некой тайне. – В тот же вечер прадед Феофил выздоровел. И все другие выздоровели. И это еще не самое удивительное: чудеса начались, когда мертвые встали.