С любовью, искренне, твоя - Меган Куин

работу. Причин, по которым не стоит увольнять Жен, масса, но мой проклятый мозг не может придумать ни одной.

Тяжело сглатываю, ломая голову над тем, что может помешать этому безжалостному человеку уволить мою лучшую подругу.

— Ей было жаль меня, — бормочу я, чувствуя себя глупо. — Я так зациклилась на тебе, желая, чтобы ты видел во мне кого-то большего, нежели одного из сотрудников, которые сидят в кабинках этого офисного здания, что она пыталась мне помочь. Это моя вина, а не её, прошу тебя, Рим, пожалуйста, не наказывай её. Я знаю, ты расстроен, но злись на меня. Женевьеве нужна эта работа.

— Ей следовало подумать об этом до того, как она нарушила правила компании.

— Пожалуйста, — шепчу я.

Рим не двигается. Даже не вздрагивает.

Стоит на месте неподвижно, как статуя.

Не могу сдержать свою злость из-за его безжалостного отношения.

Это разбивает моё сердце.

— Вот как это будет, Рим? Ты не можешь уволить меня, значит, собираешься уволить Женевьеву? Это низко даже для тебя.

Господи, я только что это сказала? Я стараюсь не распахивать широко глаза, но, честно говоря, я сама в шоке.

— Прошу прощения? — Рим вырывает свою руку из моей и обходит стол, останавливаясь в нескольких дюймах от меня..

Приподнимаю подбородок.

— Ты слышал меня.

— Ты действительно думаешь, что я добился высот в бизнесе, заметая подобное дерьмо под ковер? Нет. Мне пришлось быть безжалостным с самого начала, отсеивая ущербных людей и следить за тем, чтобы компания работала, как отлаженный механизм. Маленький бизнес-совет, Пейтон: тебе придется стать более жестокой, иначе акулы сожрут тебя заживо, и через шесть месяцев ты обанкротишься.

Как он посмел.

— Ты слишком милая.

Слишком милая?

— Пошел ты. — Тыкаю его пальцем в грудь и стреляю взглядом, мой голос суров и непоколебим. — Ты можешь быть безжалостным генеральным директором, проявив немного сострадания и не будучи ослом, а сейчас ты им и являешься. Ведешь себя, как мудак. У тебя проблема с тем, что я писала тебе по электронной почте, и, поскольку ты не можешь наказать меня напрямую, ты выбрал Жен. Я понимаю. Но неудивительно, что люди называют тебя тираном.

— Ты действительно думаешь, что меня волнует, что говорят другие?

— А должно, — выпаливаю я в ответ. — Возможно, если бы у тебя была хотя бы половина того уважения, которое я заслужила от твоих сотрудников, они бы работали в два раза усерднее, находчивее, и у тебя не было бы тех проблем, которые есть сейчас.

Его ноздри раздуваются.

Мышцы на челюсти пульсируют.

— Какие проблемы?

— Хорошо. Возьмем, к примеру, маркетинг. В отделе полный бардак. Джордж не креативен — это место полностью высосало из него весь творческий потенциал.

— И это всё?

Я фыркаю.

— Нет. — Пауза. — В бухгалтерии такая скука, что я будто совершаю марш смерти (прим. пер.: Марш смерти — пеший переход, к которому принуждают группу людей, зачастую заключённых или военнопленных, и при котором некоторая часть марширующих погибает из-за условий марша по причине длинной дистанции, погоды, истощённости, жестокости конвоиров), когда мне нужно пройти мимо.

— Они бухгалтеры.

Рим приводит действительно отличный аргумент.

— Более яркий оттенок серого цвета на полу, безусловно, сделал бы тот отдел менее скучным.

Его глаза полыхают жаром и гневом, когда он делает шаг вперед, прижимая меня к стене. Его одеколон — первое, что вторгается в моё пространство, пряный и мужской, затем его широкая грудь, которая быстро поднимается и опускается.

Руки Рима упираются в стену позади меня, охватывают моё тело и смыкаются вокруг меня. Его бледно-серые глаза становятся ледяными, когда он смотрит на меня сверху вниз, его дыхание тяжелое, когда он говорит со мной.

Каждый волосок на моем теле встает дыбом, пробуждая мои нервы на совершенно другом уровне. Как давно я хотела стоять так близко к Риму, чтобы его лицо было в нескольких дюймах от моего, чтобы иметь возможность внимательно рассмотреть черты и резкие линии его красивого лица?

Очень долго.

И всё же, я бы хотела, чтобы это происходило при других обстоятельствах.

Я бы хотела, чтобы вместо исходящего от него гнева, это была страсть ко мне.

Вожделение.

Непреодолимое влечение.

— Ты думаешь, управлять этой компанией легко? Думаешь, было легко выполнять мою работу, когда ты каждый день пишешь мне, что хочешь со мной покувыркаться?

Покувыркаться со мной.

Когда он это говорит, это звучит так непристойно.

Рим отрывает от меня взгляд и скользят своими глазами вниз по моему телу, останавливаясь на декольте, вздымающемся под моим платьем, потому что я едва могу отдышаться.

Наконец наши взгляды встречаются.

Рим произносит:

— Думаешь, легко выполнять какую-то гребаную работу, когда ты расхаживаешь с важным видом в таком платье, соблазняя меня своим остроумным ртом и дерзким поведением?

— Прошу прощения? С важным видом? — Я не выставляю себя напоказ.

Тяжело сглатываю, пытаясь перевести дыхание, когда каждый нерв в моём теле начинает пульсировать, оно чувствует себя более живым, чем когда-либо, когда он так близко.

Рим наклоняет голову вперед, его щека касается моей, щетина царапает мою чувствительную кожу. Интересно, что бы я чувствовала, если бы его щетина царапала внутреннюю сторону моих бедер? Если бы этот острый язык доставлял мне удовольствие? Если бы эти губы покрывали мою кожу влажными поцелуями?

Каково было бы ощутить губы этого мужчины на своих губах во время всего одного поцелуя?

Только одного…

…поцелуя.

Мой разум витает в облаках, блуждает.

Каков он на вкус?

Каково это — принадлежать Риму Блэкберну всего на одну ночь, наполненную сексом?

Прислоняюсь к стене, сжимая ноги вместе, чтобы облегчить желание, пульсация в моем центре начинает крестовый поход против моего предательского сердца.

Оно хочет большего, черт бы его побрал. Оно хочет его.

Рим наклоняется.

Нависает над моей шеей.

Его дыхание щекочет мою обнаженную шею, и, наконец, его губы нежно скользят по моей коже, вызывая волну мурашек, бегущим по моим рукам, ключицам и ногам.

Его низкий сексуальный шепот теперь звучит в моем ухе.

— Что-то неизбежно, Пейтон. — Долгая драматичная пауза, когда Рим проводит носом по моей шее. — Что-то неминуемо рухнет.

— Ч-что должно рухнуть? — шепчу я в ответ, не в силах отвести взгляд. Его красивый нос оставляет мою шею и касается моей щеки.

Нежно.

Губы в нескольких дюймах от моих, Рим прижимается своим лбом к моему, и замолкает, чтобы взять себя в руки, ловкие пальцы в миллиметрах от того, чтобы запутаться в моих волосах.

Я хочу протянуть руку и прикоснуться к нему, как он прикасается ко мне.

Хочу провести рукой по его груди, исследовать мягкую