Три часа без войны - Максим Бутченко

Он забежал в здание, отбрасывая ногами битое стекло, которым был щедро усыпан пол, прошел чуть вперед и оглянулся. В стенах везде виднелись последствия обстрела — осколки, царапины, выбоины. Окна почти все выбиты. Направился в левое крыло, где придется находиться бойцам. Стены тонкие, обшитые гипсокартоном, местами насквозь пробиты зенитным пулеметом. Кое-где зияют, словно вытекшие глаза, небольшие дыры. Мебель сохранилась и на фоне разрухи смотрелась, как красавица рядом с чудовищем.

— Ось, бачиш, це наші позиції, брат, — в комнату зашел чубатый мужик в потертом просаленном камуфляже. На руке виднелась нашивка ПС.

— Вот я и дома, открывайте шампанское, — мрачно пошутил Илья.

— А, «сепари» тобі сьогодні наллють, не хвилюйся. Мало не здасться, — пробормотал чубатый в пышные казацкие усы. Может, поэтому и позывной у него был нехитрый — Козак.

Подарки поступили в 21:09. По зданию лупила артиллерия, иногда грохотала ЗУ-27, к распевке присоединили пару «калашей», баритоном пронзая темноту.

— Щоб тобі в сраку. Гарик, викликай арту, дивися, над огорожею лізуть, — кричал в рацию Козак-«правосек».

Со стороны села здание диспетчерской вышки окружал забор из плит. Для того чтобы подобраться ко входу, сепаратисты пытались прошмыгнуть у ограждения, но часто даже не подозревали, что их видно с верхних этажей вышки.

— Бачу, Козак, бачу одного. Лізе, як тарган, дивися на тридцять градусів біля входу, зараз в розбитому отворі, видно, на прикритті, — запищала рация усатого.

Тот обернулся, гнусаво обратился к Илье:

— Ну, давай, хлопець. Покажи, на що ти здатний.

Кизименко схватил гранатомет «Муха», пошел в другую комнату, которая окнами выходила во двор, прямо на забор, прицепил на голову прибор ночного видения и осмотрелся. Было тихо, только вдалеке слышались взрывы — украинская артиллерия накрывала огневые точки «ополченцев». Илья собрался было уходить, подумал, что враг скрылся, когда у забора увидел движение. Прямо у разлома виднелась чья-то голова. Потом пропала, но этой секунды было достаточно, чтобы определить место для поражения. Илья вскинул гранатомет и нажал на спусковой крючок. Столб дыма вырвался из задней части «Мухи», кумулятивная граната вылетела, будто дракон, и устремилась к ограждению. Послышался взрыв, а за ним чей-то сильный стон. Дальний вскинул «калаш» и, когда дым чуть развеялся, стал стрелять в ответ на малейшее движение, хладнокровно добивая врага. После этого случая его уже не называли «хлопець» или как-то по-другому — только Дальний. В башне он пробыл почти месяц. Не было ни одного дня без наступления и грохота. Вышка слишком мешала продвижению сепаратистских войск к новому терминалу.

— Давайте, кіборги, єш твою матір, ще трохи протримайтесь, — кричал Козак в рацию, когда очередная волна атаки накатывалась на башню. Поспать удавалось только пару часов, пока опять где-то не бахнет так, что штукатурка сыпалась с потолка пыльными потоками.

Позиции четырех бойцов ВСУ[7] и шести ДУК находились в двух полуподвальных зданиях по бокам вышки. На самой вышке они дежурили по очереди. Есть хотелось постоянно. Из жратвы — только сухпайки. Разжигать огонь они боялись, да и старались особенно не шуметь. ВСУшники вообще свое крыло забаррикадировали, на ночь перекрывая все проходы.

— Вы хоть придумайте какие-то позывные, а то мы будем стучаться, а вы там обосретесь со страху, — говорил им Илья.

— Смотри, будешь стучать, мы тебя по запаху узнаем, москалик, — скалились ВСУшники.

Обычно атаки «ополченцев» были кратковременными. Несмотря на то, что забор просматривался, они все равно пытались проскользнуть среди обломков ограждения, спрятаться за прогнившей плотью бетонной стены. Иногда Илье казалось, что перед каждой атакой они или пили по-черному, или «обдолбались на ухнарь», — так бесшабашно лезли вперед.

Дни Кизименко считал по количеству нападений на вышку — в среднем от трех до пяти. Как-то он задремал под утро после долгой ночной канонады, а проснулся оттого, что его трясет от холода. Предвестник зимы — утренняя изморось — проникала в щели, вползала, словно змея, в дыры, трогала ледяными ладонями тело, пытаясь забрать последнее тепло.

— Как же холодно, закацуб неимоверно, — процедил в украинской манере Илья и повернулся на другой бок.

По ночам перестрелки — такая же обыденность для защитников башни, как овсянка для англичанина. До дежурства оставалось еще пару часов. Когда сон начал одолевать, вдруг послышалась музыка. Звуки усиливались, можно было различить ноты и слова. «Сепары» включили советские песни.

«Наверное, так изгоняют „фашистский дух“», — подумал Кизименко и усмехнулся про себя.

А между тем спать уже не хотелось.

— Вот падлы, полоумные, совки недобитые, — пробурчал он и окончательно проснулся.

— Дальний, иди сюда, — проскрипела рация голосом еще одного «правосека» — Фрампиля.

Илья поторопился в угловую комнату, откуда открывался вид на внутренний дворик, и обомлел: на небольшом бетонном пятачке недалеко от входа в башню лежало мертвое тело российского офицера спецназа.

— Е-мое, ты гляди, — сказал Дальний.

— Отож, еще один москалик, — проговорил Фрампиль.

— Вот ирония судьбы: быть посланным Путиным в чужую страну, чтобы якобы защищать русских, и русским же быть убитым, — ответил петербуржец.

— Ага, западло ему судьба подсунула, — согласился Фрампиль.

С тех пор каждое утро начиналось с местной забавы — наблюдать за тем, как труп все сильнее вздувается. Было видно, как трупные газы распирают тело, и, казалось, сейчас разорвут его.

— Слышь, а если до нас долетят кишки? — серьезно спросил через несколько дней Фрампиль.

— Не, траектория не та, он к ВСУшникам, в их логово, последнее нападение путинца, — не менее серьезно ответил Дальний.

— Ага, нападение русской пропитой печенью и почками с камнями, — без улыбки произнес Фрампиль.

— А то! — подтвердил Илья.

И тут оба согнулись от смеха.

На следующее утро Кизименко осматривал в бинокль труп и увидел, что у него на руке что-то блестит. Присмотрелся — часы «Ракета», такие вручали ФСБэшникам в качестве именных подарков.

«А че добру пропадать? Нехорошо так», — подумал он и задумал план освобождения русского спецназовца от часов.

Вечером, когда стемнело, Илья осторожно вылез из проема на первом этаже. Послышались два тупых выстрела. Потом все затихло. Кто-то шмалял без прицела.

— Стремно, епрст, — прошептал он сам себе, — так и завалить могут из-за этих гребаных часов.

Но упорно продолжал семенить к телу. О приближении к цели Кизименко понял по запаху. Вонь стояла несусветная, казалось, она накрыла мертвеца куполом.

— Е-мое, щас блевану, — Дальний почувствовал рвотные спазмы.

Оглянулся — почти весь путь пройден, возвращаться ни с чем не с руки.

— Ай, не поминайте лихом, хохлы-«правосеки», — напутственно сказал он и неуклюже перекрестился.

Еще два шага — вот он, труп. Голубой свет луны накрыл лицо русского солдата прозрачным саваном, так что отчетливо были видны черты лица.

«Какой молодой! Моего возраста», — удивился Илья.

От трупа исходил неимоверный смрад. Одна рука лежала на асфальте, а вторая держала «калаш». Кизименко присмотрелся к мертвецу — ему почудилось, что разлагающийся русский невообразимо похож на него: нос, подбородок, волосы, даже цвет глаз, навечно уставившихся в твердь небес. Так ли это было или нет — уже непонятно. Может быть, это трупный запах вызвал у Ильи галлюцинации или русский действительно был схож с ним, но именно в тот момент он глубоко и живо осознал, что где-то в параллельной Вселенной он должен был погибнуть точно так же, защищая ненавистную ему кремлевскую власть, которая обманула свой народ, сделала его своим врагом и поэтому легко истребляет, отправляя на войну, увеличивает количество пушечного мяса без особого сожаления.

— Россия — это фабрика для медленной смерти, — пробормотал Илья первое, пришедшее в голову. Только в этот момент он по-настоящему понял, кто он такой, для чего ему жить, за что бороться. — Я буду бороться не за свободу, а против рабства, — поклялся он сам себе.

Выстрелы приближались. Громыхнул взрыв. В аэропорту опять было неспокойно. Дальний протянул руку, с трудом расстегнул ремешок и медленно, но уверенно снял часы с посиневшей руки трупа.

Через два дня Илья проснулся и первым делом подскочил к окну — «проведать» москаля, но на труп уже смотрел его приятель.

— Сдулся, гад. Через жопу. Такую атаку испортил, — с сожалением проговорил Фрампиль, понимая степень неестественности и в то же время и обыденности развлечения.

— Вот и конец, и все через жопу. Как обычно у русских, — то ли шутя, то ли серьезно ответил Дальний.