В дороге - Джек Керуак

– Ну, Дин, я хочу, чтобы ты минутку посидел спокойно и объяснил мне, зачем это тебе понадобилось ехать через всю страну.

Дин только и мог, что покраснеть и сказать:

– Ладно, ты же знаешь, как это бывает.

– Сал, зачем ты едешь на Побережье?

– Да я всего на несколько дней. Мне надо вернуться к началу учебы.

– В чем там дело с этим Эдом Данкелом? Что он за тип?

В тот момент Эд в спальне задабривал Галатею. Примирение далось ему легко и не отняло много времени. Мы не знали, что сказать Буйволу об Эде Данкеле. Поняв, что мы сами о себе ничего не знаем, он извлек откуда-то три сигареты с травкой и велел нам не церемониться – скоро будет готов ужин.

– Ничто на свете так не возбуждает аппетита. Как-то под травкой я съел в буфете отвратительный гамбургер, и мне показалось, что я никогда не едал ничего вкуснее. На прошлой неделе я вернулся из Хьюстона, ездил туда к Дейлу насчет нашего коровьего гороха. Как-то утром, когда я спал в мотеле, меня вдруг будто сдуло с кровати. Один полоумный пристрелил в соседнем номере свою жену. Поднялась суматоха, этот малый сел себе в машину и уехал, а дробовик свой оставил на полу в подарок шерифу. В конце концов его поймали в Хоуме, он был пьян как сапожник. В наше время человек больше не может быть в безопасности, если разъезжает по стране без оружия. – Он оттянул полу пиджака и показал нам свой револьвер. Потом выдвинул ящик комода и продемонстрировал весь остальной арсенал. В Нью-Йорке он одно время держал под кроватью ручной пулемет. – У меня есть и кое-что получше: немецкий газовый пистолет «шейн-тот». Взгляните на эту прелесть – жаль, у меня всего один патрон. Этим оружием я могу вывести из строя сотню людей, и у меня еще будет уйма времени, чтобы смыться. Плохо только, что патрон всего один.

– Надеюсь, когда ты соберешься его испытать, меня не будет поблизости, – крикнула из кухни Джейн. – И потом, тебе-то откуда известно, что это газовый патрон?

Буйвол шмыгнул носом. Он вообще не обращал ни малейшего внимания на ее подковырки, хотя и слышал их. Его отношения с женой были в высшей степени странными: до поздней ночи они вели беседы. Буйвол с удовольствием завладевал разговором, он говорил своим мрачным монотонным голосом, она пыталась вставить хоть слово, но это ей никогда не удавалось. К рассвету он уставал, и тогда Джейн говорила, а он слушал, шмыгая носом, издавая свое «ффамп». Она безумно любила этого парня, однако любовь эта носила какой-то исступленный характер. Не было ни заигрываний, ни жеманства – только разговоры и очень тесное дружеское общение, глубину которого вряд ли кто из нас когда-нибудь сможет постичь. Чрезвычайно неприятный холодок в их отношениях был на самом деле неким видом юмора, с помощью которого они посылали друг другу неуловимые, лишь им двоим ведомые колебания. Любовь всесильна; Джейн никогда не отходила от Буйвола дальше чем на десять футов и ни разу не пропустила ни единого его слова, а говорил он очень тихо.

Мы с Дином наперебой кричали, что желаем устроить в Новом Орлеане грандиозное ночное веселье, и просили Буйвола показать нам город. Он слегка охладил наш пыл:

– Новый Орлеан смертельно скучный город. Закон запрещает заходить в район, где живут цветные. А от этих баров просто тоска берет.

– В любом городе есть несколько идеальных баров, – возразил я.

– В Америке не существует идеальных баров. Идеальный бар – это нечто такое, что выходит за пределы наших познаний. В тысяча девятьсот десятом бар был местом, где люди встречались во время или после работы, и все, что там было, – это длинная стойка, медные поручни, плевательницы, пианола вместо оркестра, несколько зеркал и бочки с виски по десять центов стаканчик, да еще бочки с пивом по пять центов кружка. Теперь же там только хром, пьяные бабы, педерасты, злобные буфетчики да встревоженные хозяева, которые вертятся в дверях, потому что боятся за свои кожаные сиденья да еще побаиваются полиции. Один только шум не по делу да мертвая тишина, когда входит чужак.

Насчет баров я был не согласен.

– Ладно, – сказал он, – вечером отвезу вас в Новый Орлеан и покажу, что я имею в виду.

И он специально повез нас в самые скучные бары. Джейн мы оставили с детьми, ужин был окончен; она читала объявления о найме в новоорлеанской «Таймс-Пикайюн». Я спросил, не ищет ли она работу; она ответила, что это просто самый интересный раздел газеты. В машине Буйвол тоже не умолкал.

– Не спеши, Дин, надеюсь, мы и так доберемся. Эй, есть же паром, вовсе не обязательно въезжать прямо в реку!

Он едва сдерживался. Мне он по секрету сообщил, что Дин явно испортился.

– Мне кажется, он стремится к идеальной для него гибели, то есть к неизбежному психозу, разбавленному психопатической безответственностью и насилием, – Он покосился на Дина, – Если ты отправишься в Калифорнию с этим сумасшедшим, то никогда не доедешь. Почему бы тебе не остаться со мной в Новом Орлеане? Будем играть в Гретне на скачках и отдыхать у меня во дворе. У меня есть превосходный набор ножей, я сооружаю мишень. В городе есть хорошенькие куколки, в самом соку, если, конечно, это тебя сейчас интересует. – Он шмыгнул носом.

Мы были на пароме. Дин выскочил из машины и перегнулся через поручень. Я тоже вылез, а Буйвол остался в машине, он сидел и шмыгал носом: «ффамп». Над бурыми водами вилась той ночью мистическая прозрачная дымка, окутывавшая черный сплавной лес. А на том берегу ярко-оранжево светился Новый Орлеан и стояли у самой кромки воды несколько темных кораблей – задержанных туманом призрачных кораблей Серино с испанскими балкончиками и украшенной орнаментом кормой. Однако вблизи они оказались обыкновенными старыми грузовыми судами из Швеции и Панамы. Полыхал в ночи огонь парома. Те же самые негры усердно работали лопатами и пели. На алжирском пароме служил когда-то палубным матросом Тощий Хазард. Вспомнив о нем, я вспомнил и о Миссисипи Джине. И глядя, как река при свете звезд катит свои волны из самого центра Америки, я знал, и знание это было сродни безумию: все, что я когда-то постиг, все, что еще предстоит постичь, – едино. И еще: как ни странно, в ту самую ночь, когда мы вместе с Буйволом Ли переплывали реку на пароме, какая-то девушка бросилась за борт и покончила счеты с жизнью. Произошло это до нас или сразу после; мы прочли об этом в газете на следующий день.

Мы прошлись со Старым Буйволом по всем унылым барам Французского квартала и в полночь вернулись домой. Чем только Мерилу не накачалась той ночью! Она обкурилась травкой, приняла чумовой нембутал, бенни, спиртное и даже попросила Старого Буйвола уколоть ее морфием, которого он, разумеется, ей не дал; он дал ей мартини. Она была так напичкана всевозможной химией, что пребывала в столбняке и, вконец отупев, стояла рядом со мной на веранде. У Буйвола была прекрасная веранда. Она шла вокруг всего дома. В лунном свете, окруженный ивами, дом был похож на старый южный особняк, некогда знававший лучшие времена. Джейн сидела в гостиной и читала объявления о найме; Буйвол принимал в ванной свою дозу наркотиков, вместо жгута сжимая в зубах старый черный галстук и вонзая иглу в свою чудовищную руку с тысячью дыр; Эд Данкел с Галатеей развалились на массивной хозяйской кровати, которой Старый Буйвол и Джейн никогда не пользовались; Дин сворачивал сигарету с травкой; а мы с Мерилу строили из себя южных аристократов.

– Ах, мисс Лу, сегодня вы просто очаровательны!

– Ах, благодарю вас, Крофорд, я очень высоко ценю ваши изысканные манеры и те прекрасные слова, которые вы произносите.

Двери покосившейся веранды то и дело открывались, и действующие лица нашей печальной драмы, разыгрывавшейся в американской ночи, выскакивали выяснить, где все остальные. В конце концов я в одиночестве прогулялся к дамбе. Мне захотелось посидеть на илистом берегу и полюбоваться Миссисипи. Однако вместо этого мне пришлось глазеть на нее из-за проволочной ограды. «Чего вы добиваетесь, когда начинаете отлучать людей от их рек?» – «Бюрократии!» – говорит Старый Буйвол Ли; он сидит с Кафкой на коленях, над ним горит лампа, он шмыгает носом: «ффамп». Его ветхий дом скрипит. А бревно Монтаны плывет мимо в ночи по большой черной реке.

– Одна сплошная бюрократия. И еще профсоюзы! Особенно профсоюзы!

Но вернется еще и мрачный смех.

7

Наутро я проснулся чуть свет, в бодром состоянии духа, и обнаружил Старого Буйвола и Дина на заднем дворе. Дин надел свой бензоколоночный комбинезон и помогал Буйволу. А Буйвол нашел громадный кусок гнилого бревна и отчаянно налегал на гвоздодер, пытаясь выдернуть вколоченные туда гвоздики. Мы уставились на гвоздики. Их там были миллионы, они были похожи на червяков.

– Вот выдерну отсюда все гвозди и сделаю полку, которая будет держаться тысячу лет! – сказал Буйвол, каждая косточка которого дрожала от мальчишеского возбуждения. – Послушай, Сал, тебе известно, что полки, которые теперь делают, уже через шесть месяцев трескаются под грузом всяких безделушек, а то и попросту разваливаются? То же самое и с домами, и с одеждой. Эти ублюдки изобрели специальную пластмассу, из нее можно строить дома, которые будут стоять вечно. И автомобильные покрышки. Миллионы американцев гибнут каждый год из-за поврежденных резиновых покрышек, которые перегреваются и лопаются на ходу. А ведь можно сделать покрышки, которые никогда не лопнут. И с зубным порошком та же история. Они изобрели и никому не показывают какую-то резинку – если ее жевать с детства, то ни в одном зубе у тебя до конца твоих дней не будет дупла. А одежда! Они умеют шить вечную одежду. Но предпочитают производить дешевые товары, чтобы всем приходилось ходить на работу, отмечаться в табеле, организовываться в зловещие профсоюзы и барахтаться изо всех сил, а Вашингтон и Москва могли бы тем временем заниматься своими гнусными грабежами. – Он приподнял свою массивную гнилую деревяшку. – Тебе не кажется, что из этого выйдет отличная полка?