В дороге - Джек Керуак

– А ну-ка, черт подери, послушайте, все мы должны сойтись на том, что все прекрасно и нет нужды волноваться ни о чем на свете, мы просто обязаны понять, что на самом-то деле мы ни о чем и не беспокоились. Разве я не прав? – (Мы согласились). – Вот мы едем, все вместе… Чем мы занимались в Нью-Йорке? Простить и забыть! – (У каждого из нас остались там свои неурядицы). – Все это уже позади, даже если мерить просто на мили. Сейчас мы стремимся в Новый Орлеан лицезреть Старого Буйвола Ли, а разве это не здорово? Вы только послушайте, что этот бесподобный тенор выдувает из своего саксофона! – Он включил приемник на полную громкость, и машина затряслась. – Слушайте, как он рассказывает свою историю об истинном наслаждении, об истинном знании.

Мы вслушались и вновь согласились с Дином. Чистота дороги. Белая линия посередине шоссе раскручивалась, цепко держась левого переднего колеса, словно хотела разделить с нами наше упоение джазом. Дин вытянул свою мускулистую шею и, вглядываясь в зимнюю ночь, выжимал из машины все, на что она была способна. Он потребовал, чтобы в Балтиморе, дабы набраться опыта в езде по городу, за руль сел я. Все прошло нормально, разве что они с Мерилу, пока я вел машину, целовались и валяли дурака. Все просто помешались. Радио ревело на полную мощь. Дин отстукивал партию барабанов на щитке, пока там не появилась огромная вмятина. Я занимался тем же. Бедный «хадсон» – неспешный корабль в Китай – получал свою взбучку.

– Эх, старина, вот это кайф! – орал Дин. – Нука, Мерилу, послушай, радость моя, ты-то знаешь, что мне ничего не стоит все делать одновременно, да и сил не занимать – так что и в Сан-Франциско мы обязательно будем жить вместе. Я подыскал тебе подходящий домик – в самом конце каторжного тракта – и каждые два дня всенепременно буду там появляться, двенадцать часов подряд мы будем вместе, а, старина? Тебе же не надо объяснять, любимая, что мы способны сделать за двенадцать часов! А заодно я, как и прежде, поселюсь у Камиллы, и она ни о чем не догадается. Это у нас выйдет – выходило же раньше.

Мерилу это пришлось по душе. Она явно жаждала скальпа Камиллы. Хотя наше соглашение состояло в том, что во Фриско Мерилу переключится на меня, я уже начинал понимать, что разлучаться они не собираются, а я остаюсь ни с чем, да еще и на другом конце материка. Но стоит ли об этом думать, когда перед тобой вся золотая страна, когда впереди еще столько непредвиденных событий, которые в свое время изумят тебя и заставят обрадоваться тому, что ты жив и все это видишь?

К рассвету мы добрались до Вашингтона. Это был день вступления Гарри Трумэна в должность на второй президентский срок. По сторонам Пенсильвания-авеню, по которой мы катили на своем потрепанном суденышке, была устроена демонстрация несокрушимой военной мощи. Там выстроились «Б-29», торпедные катера, артиллерия – всевозможная боевая техника, довольно кровожадно смотревшаяся на заснеженной траве. В самом конце стояла обыкновенная маленькая спасательная шлюпка, казавшаяся там неуместной и жалкой. Дин затормозил и принялся ее разглядывать. В благоговейном страхе он качал головой:

– Что эти люди затеяли? Где-то в этом городе спит Гарри… Парень из Миссури, как и я… А это, наверное, его собственная шлюпка.

Дин отправился на заднее сиденье отсыпаться, и за руль сел Данкел. Мы дали ему строгое указание не спешить. Однако не успели мы захрапеть, как он уже выжимал восемьдесят, и это при никудышных подшипниках и всем прочем, вдобавок он трижды проехал мимо места, где какой-то автомобилист переругивался с копом, – Эд катил в четвертом ряду четырехрядного шоссе, да еще и по встречной полосе. Не удивительно, что коп с жалобным воем своей сирены пустился за нами в погоню. Остановив нас, он велел следовать за ним в участок. Там оказался гнусный коп, который с первого взгляда невзлюбил Дина. От копа за версту несло тюрьмой. Целую когорту своих помощников он отправил на улицу допрашивать отдельно меня и Мерилу. Они хотели установить возраст Мерилу и в случае чего подвести ее под закон Манна. Однако при ней было брачное свидетельство. Тогда они отвели меня в сторонку и спросили, кто спит с Мерилу.

– Муж, – незатейливо ответил я.

Они проявляли странное любопытство. Что-то тут было не то. Пустив в ход любительское шерлок-холмство, они дважды задавали один и тот же вопрос и дожидались от нас промаха. Я сказал:

– Те двое парней возвращаются на работу – на железную дорогу в Калифорнию, это – жена того, что пониже, а я их друг, еду с ними на две недели, пока в колледже каникулы.

Коп улыбнулся и спросил:

– Да? А бумажник этот и впрямь твой?

В конце концов гнусный, что сидел в участке, оштрафовал Дина на двадцать пять долларов. Мы сказали, что у нас всего сорок – на всю дорогу до Побережья. Те ответили, что это их не волнует. Когда Дин запротестовал, гнусный коп стал угрожать, что увезет его назад, в Пенсильванию, и подведет под особое обвинение.

– Какое еще обвинение?

– Не важно какое. Насчет этого можешь не волноваться. Ишь, умник выискался!

Пришлось дать им четвертак. Но сперва Эд Данкел, этот уголовник, решил вместо штрафа отправиться в тюрьму. И когда Дин задумался, коп пришел в ярость.

– Попробуй позволь своему дружку сесть в тюрьму – мигом окажешься в Пенсильвании. Усвоил? – Нам уже не терпелось оттуда убраться. – Еще одно превышение скорости в Виргинии, и ты останешься без машины, – выпалил в качестве прощального залпа гнусный коп.

Дин побагровел. Мы молча отъехали от участка. То, что у нас отобрали дорожные деньги, было прямым понуждением к воровству. Они знали, что мы остались без гроша, что в дороге мы не встретим родственников и телеграфировать некому. Американская полиция ведет психологическую войну против тех американцев, которые не запугиваются ее впечатляющими бумагами и угрозами. Это ханжеская полиция. Не высовывая носа из своих затхлых участков, она хочет иметь информацию обо всем, она и сама может творить беззакония, недовольная тем, что их, по ее мнению, стало маловато. «Девять строк о преступлении, одна – от скуки», – сказал Луи Фердинан Селин.

Дин был так взбешен, что собрался раздобыть пистолет, вернуться в Виргинию и пристрелить того копа.

– Пенсильвания! – криво усмехнулся он. – Хотел бы я знать, что это за обвинение! Наверняка бродяжничество. Забрать у меня все деньги и обвинить в бродяжничестве! Им это проще простого. А будешь протестовать, они тебя еще и пристрелят.

Не оставалось ничего, кроме как снова возрадоваться жизни, снова обо всем позабыть. Забывать мы начали, проехав Ричмонд, и вскоре все вновь пришло в норму.

На всю дорогу у нас оставалось пятнадцать долларов. Мы решили, что придется брать попутчиков и вышибать у них по двадцать пять центов на бензин. Где-то посреди безлюдной, дикой Виргинии мы вдруг увидели идущего по дороге человека. Дин резко затормозил. Я оглянулся и сказал, что это просто бродяга и скорей всего у него нет ни цента.

– Возьмем его, пускай развлекает! – рассмеялся Дин.

Парень оказался оборванным очкастым безумцем, он шел, читая замызганную дешевую книжонку, которую отыскал в водопропускной трубе у дороги. Забравшись в машину, он продолжал читать; он был невероятно грязен и вдобавок покрылся какой-то коростой. Он сказал, что зовут его Хайман Соломон и что он идет пешком через все США, стучится, а иной раз и колотит ногами в двери еврейских домов и требует денег: «Дайте мне денег на еду, я еврей».

Он утверждал, что это неплохо срабатывает и ему частенько помогают. Мы спросили, что он читает. Он не знал. Он и не потрудился взглянуть на название. Всматривался он только в слова, да так, словно нашел подлинную Тору там, где ей и место, – в пустыне.

– Видишь? Видишь? Видишь? – тыча меня в бок, кудахтал Дин. – Я же говорил, поразвлекаемся. Каждый человек – это кайф, старина!

Мы довезли Соломона до самого Тестамента. Брат мой уже жил в новом доме, на другом конце города.

Вновь мы ехали по той же длинной, открытой всем ветрам улице с железнодорожной колеей посередине, с грустными замкнутыми южанами, слоняющимися у скобяных лавок и дешевых магазинчиков. Соломон сказал:

– Я вижу, вам, ребята, нужно немного денег, чтобы продолжить путешествие. Подождите, я сейчас вырулю несколько долларов в каком-нибудь еврейском доме и поеду с вами до самой Алабамы.

Дин был вне себя от радости. Мы с ним помчались покупать на завтрак хлеб и сыр. Мерилу с Эдом остались в машине. Битых два часа дожидались мы в Тестаменте Хаймана Соломона; где-то в городе он тусовался, добывая свой хлеб, но мы его так больше и не увидели. Солнце уже окрашивалось в багровый цвет и клонилось к закату.

Так и не дождавшись Соломона, мы выехали из Тестамента.

– Теперь ты видишь, Сал, Бог и в самом деле есть, ведь мы то и дело застреваем в этом городе, куда бы ни ехали. И обрати внимание на его странное библейское название[11], да еще и этот странный библейский тип, из-за которого мы снова здесь остановились, а все на свете взаимосвязано, вот так и дождь связывает друг с другом всех на всей земле, по очереди касаясь каждого…