Приключения инспектора Бел Амора - Борис Штерн

— Где жить, как жить, когда жизни нет? Вам хорошо, у вас никаких проблем. Ты — ворона, тот — червячок, а этот карасиком при жизни был…

— А ты кто? Человек! Оно звучит!

— Какой же я, братцы, человек, — горько усмехается могильщик. Обыкновенный мутант с лопатой. Был бы я человеком!.. А мутант - он и есть мутант, весь в стадии революции. Сегодня он — такой, завтра — другой, через год — мать родная не узнает. Сам себя боюсь.

Притихли, задумались.

— Вот когда я был человеком… — нарушает тишину Сивый Мерин.

— Скажите пожалуйста, он и человеком был! — удивляется скелет Карасика. — С крыльями?

— Были такие кони с человеческой головой. Кентаврами назывались. Слыхал? От них свой род веду.

— Были кентавры, были. Сам хоронил, — подтверждает могильщик. — И пегасов хоронил, с крыльями. Сюда всяких несут.

Нечего сказать Карасику, молчит. Хорошо, наверно, быть человеком…

— Вот когда я был кентавром… — решает продолжить Сивый Мерин.

— Чего его слушать! — кричит Ворон с сосны. — Я в девках был, когда его родители бракосочетались. А туда же — пегаас, кента-авр!

— Если он кентавр, так я… русалка! — хохочет Карасик. Русалок хоронил, могильщик?

— Женщин с рыбьим хвостом? Хоронил. Всех хоронил. И всяких.

Молчит Сивый Мерин. Правду он говорит… Был он кентавром, был! И пегасом был! Не верят…

— Вот что, братцы, ну вас к лешему, — говорит могильщик, когда в городе кукушонок кукует полночь. — Удивляюсь я вам — чего вы ссоритесь? Не успеет кто слово сказать, все на него наскакивают. Ну, приврет малость, зато интересно. А вы слова не даете.

— Все р-равно все равны! Если он кентавр-р, тогда я… тогда я жар-р-птица! — каркает в темноте Ворон.

Плачет Сивый Мерин.

Могильщик безнадежно трясет рогами, закапывает лопату, чтоб не украли, и отправляется на все воскресенье в город искать других собеседников. К ночи он возвращается и, боясь, что его перебьют, торопится рассказать историю, которую слышал в городе.

— Жило-было Клубничное Варенье… — начинает он.

— Что говоришь, могильщик? — спрашивает Карасик, отвлекаясь от таинственного гороскопа в небесах.

— Жило, однажды, было Клубничное Варенье… — начинает сначала могильщик.

— Подожди, подожди, могильщик… Как там мой, в городе? — спрашивает ворои, усаживаясь па любимый обелиск с медальоном.

— Кукует, зарабатывает. А что ему — ку-ку да ку-ку. А червяков нет в ботинке, отправились к реке, окунуться.

Над кладбищем развесилась перевернутая звездная бесконечность, все предрасполагает начать сначала.

— Итак, — говорит могильщик, когда кворум собран. — Однажды в стародавние времена, в эпоху начального завоевания космического пространства, жило-было в колыбели человечества Клубничное Варенье с повышенной радиацией в двухсотграммовой баночке от майонеза, накрытое чистым листком бумаги и перевязанное шпагатом.

И река остановила свое течение, и ночь не пошла на убыль, лишь вернувшиеся Червяки нарушили тишину, извинились и забрались в десантный ботинок.

— Так вот, жило-было Клубничное Варенье, красного цвета, бабушкино, прозрачное, радиоактивное. Его родословная биография лишь голословно показывает нам факты его жизни, деятельности, выдержанности и, в некотором роде, засахаренности. Под засахаренностью я понимаю излишне оптимистический взгляд на внешние явления действительности, присущий радиофобии.

— Вот что, могильщик, — говорит Сивый Мерин. — Взялся рассказывать — так рассказывай, а нет — дай другим рассказать. Не понимаю, кого интересует степень засахаренности твоего радиоактивного варенья?

— Сколько раз я уже начинал про это варенье? — злится могильщик. — Начну с конца, если не хотите сначала: и радиоактивное варенье съели. С этого все и началось.

— Всякое варенье кончает тем, что его съедают, — каркает Ворон. Забавную ты рассказал историю… Жило-было радиоактивное варенье, и его съели. Что нам с того? Не мы его ели, не нам вспоминать о последствиях. Если уж взялся рассказывать, то изволь говорить о явлениях значимых, о характерах героических, о поступках благородных — но не морализируй, как внештатный корреспондент у разбитого семейного очага, не лезь с советами и воздержись от менторства и комментаторства, не доказывай, но рассказывай. Не будь ни в чем предубежден заранее, а тем более, убежден впоследствии. Предполагай и разглядывай со всех сторон, ищи причину, но не повод, и ты увидишь, что твое Клубничное Варенье не такое уж и клубничное, как кажется с первого взгляда. А сейчас начинай, я закончил.

— Итак, однажды, как уже говорилось, — неуверенно начинает могильщик, жило-было Клубничное Варенье. Это было идеологически выдержанное варенье.

— Это ты хорошо сказал, — перебивает Ворон. — Как отрубил. Откуда ты знаешь, какой выдержанности было твое варенье? Ты с ним свиней пас? Конечно, я не знаю еще этой истории… Может, это была мразь канцерогенная, а не варенье, но еще раз предупреждаю: воздержись от выводов.

— Ты мне слова не даешь сказать! У каждого свои идеалы, следовательно, и своя идеология, которую он выдерживает. С этой стороны каждый из нас идеологически выдержан, наше с вами Клубничное Варенье не являлось исключением.

— Софист ты, братец, — каркает Ворон и тяжело раздумывает на обелиске с медальоном.

— Что замолчал, могильщик? Рассказывай дальше про свое варенье, интересно! — подают голос Червяки, зашнуровавшись в ботинок.

— Жило-было Клубничное Варенье! — кричит могильщик. — Прицепился, критик! И то ему не то, и это ему не так!.. Всем молчать!

— Ладно, молчу, — соглашается Ворон.

— Рассказывай, могильщик, — слезно просит скелет Карасика. — Очень уж интересно. Не едал я в своей жизни Клубничного Варенья. Хоть послушаю, как другие его съели.

— Начинай, могильщик, — просит Сивый Мерин.

— Пусть даст честное благородное слово, что не будет перебивать!

— Эй, Ворона! — требуют все. — Дай честное благородное слово, а то плохо будет!

— Ладно, я слово дам. Но сначала вы все передо мной извинитесь за то, что только что вы меня «вороной» обозвали. Потому что как что, так сразу «Ворона, ворона…» — за что, про что?

Все охотно приносят извинения Ворону за то, что она не ворона, Ворон дает честное благородное слово не перебивать могильщика, наступает мир у реки, разверзаются хляби небесные и начинает наконец-то могильщик рассказывать свою сокровенную историю о радиоактивном Клубничном Варенье, от которого наступили те счастливые для ворон времена, когда человечество стало постепенно исчезать с лица Земли, когда беспрепятственно продолжилась эволюция зверья и растенья, заросли лопухом города, расцвели ржавчиной железные дороги, и природа бросилась в такой загул, которого не помнила со времен динозавров.

— Сил моих нет молчать, — вздыхает старый десантный ботинок инспектора Бел Амора. — Вот когда я охотился на динозавров…

От реки на кладбище наползает туман.

В городе опять поймали и бьют полночь. Не везет ей, бедной, — каждую ночь ее ловят и бьют, а она молчит и терпит, терпит и молчит, сопротивления не оказывает.

Кукушонок кукует в рифму ровно двенадцать раз: Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку, Ку-ку!

А что делать? Работа у него такая.

Киев, 1989

ЖЕНА ОТ КАРДАНВАЛА

Апокриф по Геродоту из цикла «Приключения инспектора Бел Амора»

1

В Главном Архиве Службы Охраны Среды (ГЛАСОС) была обнаружена картонная папочка с отчетом об одной рискованной — скорее нахальной, чем рискованной, и не очень чистоплотной операции, проведенной 7-м Отделом Службы Охраны Среды, в которой майор Бел Амор сыграл ведущую роль, — вернее, в этой операции он вообще действовал в одиночку, на свой страх и риск, без согласования с начальством; ну, а 7-й Отдел, понятно, приписал весь успех себе. (Отчету Бел Амора можно доверять, потому что об этом также рассказывает знаменитый историк-оборвар Гай Архилох с планеты Карданвал, который жил тогда в ямбическом триметре, — его рассказ в основных деталях сходится с беламорским отчетом, а это кое-что да значит.) К моменту описываемых событий майор Бел Амор успел уже три раза жениться и три раза развестись. С первыми двумя женами он развелся по-дружески, даже по-любовному, а вот третья оказалась выдрой… то бишь, стервой. После бракоразводпого процесса, когда третья жена с помощью адвоката слупила с него семь шкур, Бел Амор отметил это событие с коллегами из Службы Охраны Среды (СОС) и дал следующий обет: — Друзья! — грустно сказал Бел Амор. Первая жена дается от Бога, вторая — от людей, третья — от дьявола. В четвертый раз я никогда не женюсь, потому что жениться в четвертый раз все равно, что добровольно лезть в черную дыру.