Пентаграмма - Ю Несбё

– Вы уверены, что означенный человек здесь? – спросил метрдотель.

Он открыл книгу заказов, хотя прекрасно знал, что Барли, как обычно, пришел ровно в десять и сел за свой обычный столик на застекленной веранде, откуда была видна Стортингс-гате. Удивительно было то, что приветливый продюсер впервые изменил себе и пришел в четверг. У метрдотеля даже возникли серьезные опасения насчет его психического здоровья.

– Не надо утруждаться, я его вижу, – заявил человек и исчез внутри.

Метрдотель вздохнул и посмотрел на другую сторону улицы. Да, основания опасаться за психику Барли были: поставить летом мюзикл в почтенном Национальном театре. О господи…

Нужного человека Харри узнал по копне волос, но, подойдя ближе, начал сомневаться.

– Барли?

– Харри! – Взгляд просветлел, но тут же снова погас.

Вилли Барли осунулся. Кожа, всего несколько дней назад свежая и загорелая, теперь выглядела мертвой, будто кто-то посыпал ее белой пудрой. Все тело словно съежилось – даже широкие плечи казались уже.

– Не хочешь сельди? – Вилли указал на тарелку перед собой. – Лучшая в Осло. Я всегда ее заказываю. Говорят, хорошо для сердца. Но нужно, чтоб было сердце, а у посетителей этого кафе… – Он махнул рукой, указывая на почти пустой зал.

– Нет, спасибо, – отказался Харри и сел.

– Возьми хотя бы хлебцы. – Вилли подвинул ему корзиночку. – В Норвегии больше нигде не подают настоящий хлеб с цельными фенхелевыми зернами. Как нельзя лучше подходит к сельди.

– Спасибо, не хочу. Разве что кофе.

Вилли подозвал официанта, попросил чашку и повернулся к Харри:

– Как ты меня нашел?

– Был в театре.

– А я ведь просил их говорить, что меня нет в городе. Эти журналисты… – Он показал руками, будто душит кого-то.

Харри не понял: то ли он изобразил, что они его придушили, то ли как он хотел бы расправиться с журналистами.

– Я показал удостоверение и объяснил, что дело срочное, – сказал Харри.

– Хорошо-хорошо.

Появился официант с чашкой. Пока он наливал кофе из кофейника на столе, Вилли неподвижно смотрел на белую скатерть перед Харри. Официант ушел. Харри кашлянул, и Вилли поднял взгляд.

– Если у тебя плохие новости, Харри, давай уж сразу.

Харри отпил из чашки и покачал головой:

– Как там с пьесой?

Вилли бледно улыбнулся:

– Вчера звонили из культурного обозрения «Дагбладе» и спрашивали о том же. Я объяснил, как продвигается работа, а потом журналистка спросила, не повысился ли спрос на билеты, после того как таинственным образом исчезла Лисбет и ее заменила сестра. – Он закатил глаза.

– И что? – полюбопытствовал Харри. – Повысился?

– Спятил? – В голосе Вилли зазвучали нотки ярости и угрозы. – Лето. Люди хотят веселиться, а не плакать над незнакомой им женщиной. Мы потеряли козырную карту. Лисбет Барли – это талант. Такая потеря для проекта – катастрофа! – Несколько человек в зале обернулись на него, но Вилли и не думал говорить тише. – Мы почти не продали билетов. Ну, кроме как на премьеру – те расхватали моментально. Люди жаждут крови. Они чуют скандал. Так что, Харри, мы целиком зависим от суровых критиков. Но именно сейчас меня меньше всего заботит этот чертов мюзикл! – Вилли ударил кулаком по столу, посуда подпрыгнула.

Казалось, ярость сейчас перерастет в бешенство, но вдруг все его раздражение словно рукой сняло. На какое-то мгновение выражение лица стало удивленным, словно Барли не понимал, где он, и тут же он закрыл лицо ладонями. Харри поймал взгляд метрдотеля: тот глядел в их сторону с какой-то надеждой.

– Прошу прощения, – сквозь пальцы пробасил Вилли. – Я не могу… Я не сплю…

Он издал звук – что-то среднее между всхлипом, усмешкой и икотой – и, снова ударив по столу, с горькой усмешкой обратился к Харри:

– Чем я могу помочь, Харри? Вид у тебя неважный.

– Неважный?

– Подавленный. Меланхоличный. Безрадостный. – Вилли пожал плечами и вилкой отправил в рот порцию сельди на хлебце. Рыба сверкнула кожицей, и в то же мгновение бесшумно появившийся официант подлил ему в бокал шардоне.

– Нужно кое-что уточнить, вопрос у меня интимный и, возможно, неприятный, – сказал Харри.

Вилли покачал головой, запивая еду вином:

– Чем интимнее, тем менее он неприятен, Харри. Я же все-таки человек творческий.

– Ну что ж… – Харри отпил для решимости кофе. – Под ногтем пальца Лисбет мы обнаружили экскременты и кровь. Предварительный анализ показал, что группа – ваша. И хотелось бы знать, стоит ли проводить еще и анализ ДНК.

Вилли перестал жевать, приложил к губам правый указательный палец и задумчиво посмотрел в никуда:

– Нет. Не стоит.

– То есть ее палец контактировал с вашими… экскрементами.

– Накануне ночью мы занимались любовью. Как, собственно, каждую ночь. Я бы и днем не отказался, если б не было так жарко.

– И вы…

– Хочешь спросить, занимались ли мы анальной мастурбацией?

– Эээ…

– Проще, совала ли она мне пальцы в задницу? Да, причем часто. Но осторожно. Как и шестьдесят процентов норвежцев в моем возрасте, я страдаю геморроем, поэтому Лисбет никогда не отращивала длинные ногти. А ты, Харри, практикуешь анальную мастурбацию?

Харри поперхнулся кофе.

– На себе или на других? – продолжал Вилли.

Харри покачал головой.

– А зря, Харри, – сказал Вилли Барли. – Стоило бы. Особенно мужчине. Сделав этот шаг, ты откроешь целый мир чувств, о которых раньше не догадывался. Открываясь, проявляя доверие, ты даешь другим возможность буквально познать тебя изнутри. – Вилли жестикулировал вилкой. – Разумеется, это рискованно. Тебе могут сделать больно, но могут и проявить любовь. И тогда ты весь напитываешься этим чувством, Харри. Оно становится твоим. Считается, что во время соития мужчина овладевает женщиной, но разве это так? Кто кем овладевает? Подумай над этим, Харри.

Харри подумал.

– То же самое и с художниками. Ради того, чтобы испытать любовь, мы рискуем получить вместо нее страшную боль. Это отнюдь не безопасно, Харри. Я рад, что больше не танцую. – Вилли улыбнулся, и по лицу у него скатились две слезы: сначала из одного глаза, а потом из другого. Они параллельно сбежали по щекам и исчезли в бородке. – Я тоскую по ней, Харри.

Харри уперся взглядом в стол. Подумал, что ему пора бы идти, но продолжал сидеть.

Вилли выудил носовой платок и, громко высморкавшись, вылил в бокал остаток вина из бутылки:

– Не хочу тебя обидеть, Харри, но, когда я сказал, что ты неважно выглядишь, я имел в виду, что ты всегда выглядишь неважно. Из-за женщины?

Харри покрутил чашку пальцами.

– Или из-за женщин? – участливо спросил Вилли.

Харри захотелось ответить что-нибудь такое, после чего расспросы прекратились бы, но почему-то передумал и кивнул.

Вилли поднял бокал:

– Ты заметил? Это всегда из-за женщин. Кого ты потерял?

Харри посмотрел на него. Во взгляде бородатого продюсера чувствовалась какая-то беззащитная откровенность и уязвимость, и Харри понял, что может ему довериться.

– Мама умерла от болезни, когда я был маленьким, – сказал он.

– И ты по ней тоскуешь?

– Да.

– Но ведь не только по ней?

Харри пожал плечами:

– Полтора года назад убили мою коллегу. А сейчас Ракель, женщина, которую я люблю… – Он осекся. – Не думаю, что вам это интересно…

– Я так понял, мы дошли до сути дела, – вздохнул Вилли. – Вы хотите разойтись.

– Не мы. Она. А я пытаюсь заставить ее передумать.

– Ага… А почему она хочет уйти?

– Потому что я такой, какой уж есть. Это долгая история, но сказать можно и короче: беда во мне. Ей хочется, чтобы я был другим.

– Послушай, а приходи с ней на мою пьесу!

– Зачем?

– Потому что ее сюжет перекликается с греческим мифом о скульпторе Пигмалионе, который влюбился в собственную статую, прекрасную Галатею. Он взмолился, чтобы богиня Венера оживила ее и они могли пожениться. И мольба его была услышана. Может, посмотрев пьесу, твоя Ракель увидит, что бывает, когда хочешь изменить человека.

– Становится еще хуже?

– Напротив. Пигмалион, он же профессор Хиггинс, добивается полного успеха. Все пьесы, которые я ставлю, кончаются хорошо. Такой у меня жизненный принцип. А если они кончаются плохо, я сам придумываю счастливую концовку.

Харри покачал головой и криво улыбнулся:

– Ракель хочется, но она не пытается меня изменить. Она умная и идет своей дорогой.

– Что-то подсказывает мне, что она повернет обратно. Я пришлю вам два билета на премьеру.

Вилли сделал знак официанту, чтобы тот принес счет.

– С чего это вы вдруг утверждаете, что она вернется? – спросил Харри. – Вы же ничего о ней не знаете.