Избранное - Фердинанд Фингер

Всю жизнь я положил, чтобы внизу не шевелились,

А покушались «по Ежову» миллионов шестьдесят,

Как я им приказал – они угомонились,

Лежат в земле, лежат и не сопят.

Эх, что-то много мыслей появилось,

У юноши из Гори в голове сейчас,

Ну, надо выпить и соснуть, чтоб не крутились,

По-моему, и время поваляться – самый раз.

Графинчики с вином такого цвета,

Что крови красной и не обогнать,

И на замках закрыты горлышки при этом,

А ключики от них на поясе, ну, благодать.

А дверь мою так просто не откроешь,

Я рычагом подвину – шириною в щель она,

Но от лица Поскребышева взвоешь,

Хоть в пол-лица, но все же эта рожа мне видна.

Живу я просто, как бы не с чинами,

Ну, пару мягких горских сапогов имею я,

Да кителек Генералиссимуса с орденами,

Что полунищий, в этом не моя вина.

Не виноват я в том, когда куда-то собираюсь,

На километры вдруг пугающая пустота,

Хочу кого-нибудь увидеть из охраны – удивляюсь,

Охрана исчезает как бы в никуда.

Ну, хрен с охраной, а враги-то удивили,

Сперва друзья, а вдруг к врагам причислили себя,

Перед расстрелом на коленях из тюрьмы просили,

Чтоб отпустил и к женам, и детишкам – нет, нельзя.

Старею, а врагов не убавляется, наоборот, дела!

Сто сорок миллионов подозрительными стали.

Ведь, если всех убрать, а где «кинзмараули», «хванчкара»,

И в трубку табачка, чтоб Сталину достали?

Эх, хорошо поуправлять страной, да навсегда,

Где только дураки – один я только умный,

Ох, хорошо бы – только так нельзя,

Как без портретов миллионных толп, ведь я не полоумный.

Ой, старость, что-то ты пригрелась у меня,

И не спросила разрешенья аксакала,

А ну, смотри, укорочу тебе язык «П. да»!

Чтоб никогда ко мне не приставала.

На праздниках стою на мавзолее,

Среди соратников – у некоторых жены в лагерях,

Внизу толпы людей – страх, надо быть смелее,

Хотя всех место по заслугам в лагерных печах.

Ну, посмотреть внимательно на эти рожи,

Хрущева, Молотова, Берии, Булганина – подряд,

Стоят, прикидываясь, на друзей похожи,

А посмотри в глаза, хитрят, все, сволочи, хитрят.

Ну ладно, рядом хоть стоят и под присмотром.

А что с английской и американской кутерьмой?

На Черчилля и Рузвельта внимательно посмотришь —

Ну, хоть ты смейся, хочешь – волком вой.

Ну, ничего, сам разберусь я с этой голью,

Затею третью мировую – благодать!

Все Черчилли и Рузвельты, и всякие Де Голли

На четвереньках приползут мне сапоги лизать.

Петлю бы им накинуть, этим западным заразам,

Да привязать к столбу, как делают псари.

А бомбы атомные, водородные – новейшая проказа!

Нет, делай дело обстоятельно и ничего не просмотри.

Не пьется и не естся – просто я не знаю,

А о других делах я уж совсем не говорю,

Как хорошо, что дело новенькое затеваю,

Я с медициной, профессурою поговорю.

Как раньше ладненько дела все удавались,

Как клеветали люди сами на себя,

И клеветали так, что досыта наклеветались,

На всех вокруг – один не оклеветанный остался я.

«Учиться, и учиться, и учиться» – это ясно,

А дальше Ленина цитировать не буду, мудака,

Я дело о врачах раздую, ну, и все прекрасно,

Затем и Берию, и Молотова, и Хрущева в лагеря.

Ведь я же Бог – владелец полумира, ведь едва ли —

Лишь пальцем щелкну, не поднимут головы,

Но что-то чувствую себя неважно, генацвале,

То голова болит, то аппетита нет, то жмут штаны.

Ведь знаю я себя – не злой, друзей когорта,

Добра хочу своей стране – не как другие зла,

Но почему-то все меня боятся хуже черта,

Боятся посмотреть в мои глаза издалека.

Для вашего же счастья в никуда отправил я,

Наверно, сорок миллионов, а теперь уж прах и кости,

Они ведь хлеб ваш жрали – так нельзя,

Пусть там едят говно, а не жиреют за столом, как гости.

Чего-то жизнью я своею не доволен все равно,

С литературою в стране не все в порядке,

И этих тощих балерин не видел я давно,

Да и с финансами нехорошо – воруют без оглядки.

Хожу по комнате в досаде, даже и не прикорнул.

А как мой лучший друг и брат меня обидел?

Так со спины меня ножом полосонул,

Добрейшего порядочного человека не увидел.

Годами гнал составами добро к нему —

Пшеницу, уголь, лес – всего и не увидеть,

А сталь для танков, пушек? И зачем, и почему?

Все делал задарма, чтоб друга не обидеть.

Ведь не могу я к Богу обратиться, помоги,

На старости все надо делать вновь, как раньше,

Из каждой щелки-трещинки глядят враги,

А ближних много, знающих куда подальше.

И сколько сделал я полезного для своего народа,

Собор Христа Спасителя я вовремя взорвал,

Волго-Донской канал построил мне Ягода,

Я только сорок тысяч человек в статистике недосчитал.

На труд полезный я народишко настроил,

Урановые рудники мне «зек» поднял,

Дорогу Салехард-Игарку я построил,

Космополитов омерзительную кучу в гроб загнал.

Каналы новые построил, как Суэц, не хуже,

Метро я под Москвою прорубил навек,

Война недорого мне обошлась, могло быть хуже,

Всего лишь в тридцать миллионов человек.

Хотел взорвать Собор Блаженного – но помешали,

Зато я кулаков всех истребил как класс.

А то, что двадцать миллионов оказалось в яме,

Случается, «когда не бровь, а в глаз».

А лагеря устроил только лишь для блага,

Страна советская передовою быть должна,

Враги пусть поработают – там не нужна отвага,

Ну как-нибудь дождутся их и дети, и жена.

А на войне – так небольшие там потери,

Ведь немец – он цивилизован, не отнять,

А Ванька – он простак, не улизнет из двери,

И тридцать миллионов можно и отдать.

Полжизни я, добрейший человек на свете,

Ночами пьянствовал с друзьями, матюгал,

Не оценили – вижу только ложь, потоки лести.

А честных и порядочных людей я не встречал.

Затею, может быть, сюрпризик посильней,

Я третью мировую – «Нате вам, покушай!»

А то зажрались в демократии своей,

Жестокий Сталин – он тиран, ты Сталина не слушай.

А мысли крутятся, как белки в колесе,

И вдруг сквозь щель в двери – вот он, «Кондратий».

Удар, еще удар по бедной голове,

Лежу, хриплю, ну, помогите, Сестры! Братья!

Где те полмира, чем владел, «ебена мать»,

Уж полчаса лежу – хриплю в удушье.

Все, подлецы, оставили меня сдыхать.

Быть может, Господа позвать, так будет лучше.

Зову, хриплю, но не приходит, почему-то Он.

Зато я снизу-вверх вдруг ясно вижу,

Удар ботинком Берии по голове,

И больше ничего теперь не слышу.

Полвека как прошло – годов не сосчитать.

А тень зловещая все бродит по дорогам.

Но вроде ей России и не напугать.

Он у Кремлевской там лежит, и нету рядом Бога.

Моя мечта – как предсказал Мессия,

Чтоб Бог вернулся, наконец, и навсегда

В мою любимую многострадальную Россию,

И беды все ее не повторились никогда.

01.04.2009

О себе

Про жизнь мою

Ну что сказать про жизнь мою,

Бывала и спокойна, и опасна,

Бывала и атакой смертною в бою,

Бывала отступлением напрасным.

То, закусив стальные удила

И пеной брызгая, стремилась к цели,

А иногда стремглав бежала вспять она,

Оказываясь у обвала на пределе.

Частенько шла на подлый компромисс,

С людьми плохими заключала сделку,

А иногда в стыде проваливалась вниз

И выглядела, как дешевая подделка.

Бывало, иногда осиливала трудную дорогу,

Была чиста, прозрачна, как слеза,

И очищалась в раскаянье, слава Богу,

А иногда была в нечестности черна.

Меня она бросала вверх и вниз,

Тонула в океане страсти,

То птицей легкою летела ввысь,

То камнем падала в ужасные напасти.

Но, к счастью, я чужого не украл,

Друзей не предавал, не убивал, считал единым Бога,

А в общем, я стыжусь за все мои грехи —

Теперь я это понимаю, стоя у порога.

Мне стыдно пред Хламидою Христа,

Что у Спасителя единственной одеждой было,

Стремление приобретать тщеславило меня,

Какой-то странной манкостью манило.

Я часто мимо правды шел в обход,

Чтоб что-то раздобыть во что бы то ни стало,

Достать и поиметь, а не наоборот,

Как дьявольское наваждение пристало.

Теперь я осознал, что жизнь – написанная Богом повесть,

Я вспомнил, что я к жизни голым подошел,

Что жизнь моя до грамма весит, сколько весит совесть.

И, слава Богу, с помощью его я к этому пришел.

10.10.2009

Лесная прогулка

Я недавно решил, что пойду прогуляться,

На тропинке лесной я побуду один

Тишиною лесной могу наслаждаться

Наконец-то, один, сам себе господин.

Подустал от стихов – отдохнуть бы немножко.

Вот усталости нет – на свободе душа.

Предо мной расстелилась лесная дорожка

В глубину завлекся, в глушь лесную маня.

То малиновый дух, то грибов разноцветье,

Справа-слева как будто дразнили меня.

И восьмого десятка моего лихолеться

Как бы не было – радостно пела душа.