Чернослив в шоколаде - Ольга Лазорева

– Извини, я не хотел.

Зоя подняла на него заплаканные глаза и тихо проговорила:

– Ты просто не любишь меня, милый, вот и все. Все дело в этом.

Миша посмотрел внимательно на ее заплаканное личико, на золотистые кудряшки, поблескивающие разноцветными искорками лака, на вздрагивающие худенькие плечики и решительно сказал:

– А ведь ты права, Зоя! Я не люблю тебя.

Он бросил мишуру на пол, развернулся и покинул ее квартиру.

Маша в этот момент сидела на диване в обнимку с новым знакомым. Ей показалось тоскливым встречать Новый год одинокой, и подруга свела ее со своим братом, который осенью вернулся из армии. Марат ей понравился с первого взгляда, он выглядел мужественным, с интересным значительным лицом, на котором выделялись большие черные глаза. Это была их третья встреча, и Маша чувствовала себя воодушевленной. Марат пригласил ее к себе, сам приготовил праздничный ужин. И вот, выпив шампанского, они сидели на диване и болтали ни о чем. Марат попытался поцеловать ее, но Маша неожиданно почувствовала неконтролируемую антипатию, когда увидела близко его глаза. Она невольно отшатнулась. Марат мгновенно обиделся.

«Чего это я? – неподдельно удивилась Маша. – Ведь он очень славный парень и нравится мне».

Но настроение окончательно испортилось. Кончилось тем, что она сразу после полуночи начала собираться домой. Марат выглядел разочарованным, но отвез ее. Возле ее подъезда внимательно посмотрел в глаза, потом поцеловал руку.

– Мы еще увидимся? – спросил он.

– Конечно! – легко согласилась Маша. – Я тебе позвоню.

Но так и не позвонила.

А весной на нее накатила странная тоска. И ничего не радовало. Маша с трудом выносила общество коллег, и рабочий день казался ей бесконечным, родители вызывали раздражение, с подругами она практически перестала встречаться. Выходные Маша проводила в своей комнате, лежа на диване лицом к стене. Видимых причин для такого поведения не было, но когда прошел месяц, а в ее состоянии не наступило никаких перемен, родители забили тревогу. Машу отвезли к известному психологу. Но он после нескольких сеансов сделал вывод, что у Маши довольно распространенная «весенняя» депрессия. И начал лечить от нее.

Апрель был необычайно теплым, все рано начало зеленеть, солнце весьма ощутимо грело, птицы заливались с раннего утра. После нескольких сеансов Маша почувствовала небольшое облегчение и даже стала выходить на улицу. Но она старалась вновь уединиться в каком-нибудь сквере или парке. Сидела там под деревьями и тупо смотрела вдаль. Ее ближайшая подруга неоднократно пыталась поговорить с ней. Но Маша твердила только одно, что она безумно устала, что ей все равно и что все это пройдет само собой. И жалобно просила оставить ее в покое.

Миша в эту весну в начале апреля расстался с очередной девушкой. После неудачной встречи Нового года он словно с цепи сорвался и начал перебирать всех подряд. Бывало, что если девушка была уступчивой, он сразу спал с ней уже на первом свидании, но это еще больше охлаждало. Ему становилось смертельно скучно, и он зачастую даже не перезванивал. В марте в ночном клубе Миша познакомился с очаровательной хохотушкой Женей, его ровесницей. Она обладала живым насмешливым умом, легким характером и пикантной внешностью сексуальной куколки с пышной грудью. Парни мгновенно западали на нее. Не устоял и Миша. Женя сразу выделила его в толпе воздыхателей, так как он был довольно холоден, хотя и проявлял интерес. Они начали встречаться. Вначале Миша был очарован живым умом новой подружки, ее веселым характером. Две недели все было безоблачно, затем они устроили романтический ужин при свечах и занялись сексом впервые. Женя была на высоте. Она оказалась весьма искушенной особой, и Миша проснулся наутро счастливым. Он даже чуть не признался ей в любви, но отчего-то слова застряли у него в горле. После этого вечера Женя стала намного мягче, она ластилась к нему, как кошка, и выглядела явно влюбленной. Но к началу апреля Миша странно охладел к ней. Более того, Женя начала безумно раздражать его. Они стали часто ссориться, и в конце концов он ушел. Правда, извинился и сказал, что все это было ошибкой с его стороны, а Женя ни в чем не виновата. Она горько разрыдалась, глядя, как он забирает зубную щетку и бритву из ванной, шла за ним до дверей. Но он, выходя из ее квартиры, даже не оглянулся. Закрыв дверь подъезда, Миша испытал явное облегчение и поехал к родителям.

Его жизнь снова пошла по накатанной колее. Работа, дом, друзья, футбол, но девушки словно потеряли для него всякий интерес. А к концу апреля на него накатила странная тяжелая тоска. Он начал злоупотреблять спиртным. И часто напивался после работы, приходя домой иногда под утро. Родители просто не знали, что думать. Их сына будто подменили. И никаких видимых причин для такой перемены не было. Так продолжалось почти весь май. 29 мая рано утром Мишу обнаружил дворник. Он сидел недалеко от своего подъезда, прислонившись к стене дома. Его глаза были открыты и неподвижно смотрели на соседний дом. Миша был мертв. Рядом валялась пустая водочная бутылка. В медицинском заключении было указано, что смерть наступила во время сильного алкогольного опьянения из-за остановки сердца.

1 июня Мишу хоронили. Шел сильнейший дождь. Когда приехали на кладбище и понесли гроб к могиле, то увидели, что недалеко тоже проходят похороны. Гроб уже опускали. Родные Миши узнали родителей Маши. Оказалось, что она тоже умерла 29 мая.

Просто уснула и не проснулась. Маша последнее время принимала транквилизаторы, так как страдала нарушением сна. По версии врачей, она случайно превысила дозу.

Когда гробы опустили в землю и церемония была закончена, родные Миши и Маши сбились в кучу. Матери рыдали, закрыв лица руками, отцы смотрели то на одну могилу, то на другую с застывшими лицами.

– Надо же, умерли в один день, странно как, – пробормотала тетка Миши и тяжко вздохнула.

– Да, – закивала бабушка Маши, вытирая глаза. – Чудны твои дела, господи! И разве могут смертные понять их?

Часть третья

В воскресенье Лена собрала нас в Куркино на крестины. Мы приехали к полудню сразу к церкви. Когда выбрались из такси, то пошли к храму. День выдался погожий, ярко светило солнце, воздух, несмотря на конец сентября, был мягким и теплым. Лены с детьми еще не было. Ириска позвонила ей и сообщила нам, что они уже едут. Церковь Владимирской иконы Божией Матери, как мы прочитали на табличке, была постройки 1672—1678 годов. Она была белой, с высокой колокольней и с золотыми куполами. Злата подняла голову, изучая колокольню, потом повернула к нам раскрасневшееся лицо и тихо продекламировала:

– Мы все придем под этот крест, пусть кто-то раньше, кто-то позже. Мы миновать его не сможем, мы все взойдем на этот крест.

– Знаешь что, Златка, – недовольно проговорила Ириска, – какой– то мрачный стих, не находишь? Радость сегодня! Ленкиных деток крестить будут! И она хорошие имена им подобрала: Иван и Марья. Да?

– Прямо как в русских сказках, – сказала я и улыбнулась.

– Ванька и Машка, – засмеялась Злата.

Тут мы увидели подъезжающий джип.

– Ага, а вот и они! – сказала Ириска и ринулась к остановившемуся джипу.

Мы остались на месте. Дверцы открылись, и появились Лена и ее родители. Они взяли детей на руки и пошли к нам. Лена, расцеловавшись с нами, отправилась в храм. А родители остались с нами. Я смотрела на их улыбающиеся лица и понимала, насколько они счастливы. Ириска болтала без умолку, заглядывала в конверты, у Вани он был традиционно голубой, а у Маши – розовый, восхищалась цветущим видом детей, мягко подтрунивала над обалдевшими от счастья «бабкой и дедкой». Но они не обращали на нее никакого внимания и по-прежнему улыбались отстраненно и счастливо. Минут через десять появилась раскрасневшаяся Лена и пригласила нас в церковь. Но на обряд пошли только родные, а мы остались их поджидать. Вначале купили иконки и свечи.

– Можете пока осмотреть часовню, – предложила нам полная пожилая монашка, торговавшая в лавке. – Она у нас знаменитая.

– Да? – оживилась Ириска. – И чем же?

– Она построена по проекту архитектора Шехтеля, – пояснила монашка и, как мне показалось, глянула на нас с ехидцей. – Слыхали о таком?

– А как же! – важно ответила Ириска. – Известная личность! В Москве много зданий по его проектам.

– А внутри часовни имеется мозаичное панно, и выложено оно по рисунку самого Васнецова.

– И о нем наслышаны, – зачем-то сказала Злата.

Ириска тихо хихикнула и толкнула меня локтем в бок. Монашка глянула на нас сурово и поджала губы. Но помолчав с минуту, она продолжила:

– А в часовне захоронен поистине святой человек и семейство его. Григорий Анатольевич Захарьин там покоится. Много он добра при жизни делал! Врачом он был, в Москве работал, а здесь, в Куркино, усадьбу имел, бедным помогал всячески, когда тут бывал, и деньги раздавал, и бесплатно лечил, и на эту церковь огромные средства жертвовал. Такие ране люди были, – добавила она и вздохнула.