1812. Всё было не так! - Георгий Суданов

С другой стороны, граф Ф.В. Ростопчин, в последний момент узнав о решении М.И. Кутузова сдать Москву, с негодованием писал жене: «Бросают 22 000 раненых…» Этим он, естественно, стремится подчеркнуть, что «бросают» они, военачальники, принявшие такое решение, а лично он к этому не имеет никакого отношения, хотя вся тяжесть эвакуации города легла именно на его плечи.

При всем при этом Ф.В. Ростопчин даже не высказывает предположения о возможной гибели какого-либо числа русских больных и раненых в московском пожаре.

Генерал А.П. Ермолов в своих «Записках» тоже указывает на то, что в Москве было собрано более 20 000 человек. Но он говорит об этом так:

«Кутузов дал необдуманное повеление свозить отовсюду больных и раненых в Москву <…> и более двадцати тысяч их туда отправлено».

Получается, что генерал Ермолов тоже говорит не об оставленных в Москве, а о собранных в ней.

Иногда даже называется цифра 26 000 больных и раненых, но из них якобы осталось в городе около 10 000 человек, а остальные были вывезены или как-то выбрались сами.

Карл фон Клаузевиц в письме жене об оставлении Москвы, датированном 28 октября 1812 года, сообщает:

«Улицы были полны тяжелоранеными. Страшно подумать, что большая часть их – свыше 26 000 человек – сгорела».

Историк А.А. Смирнов по этому поводу пишет:

«Достоверность этих сведений весьма сомнительна. Скорее всего, они основаны на слухах, ибо автор письма не знал русского языка <…> Будучи во время оставления Москвы начальником штаба 1-го кавалерийского корпуса, Клаузевиц находился в арьергарде российских войск и покинул Москву одним из последних. Конечно, он мог видеть раненых, но количества их не подсчитывал, а воспользовался, вероятно, чьим-то рассказом».

Что же касается Бюллетеней Великой армии, то вряд ли их можно рассматривать как объективные документы, что неоднократно уже доказывали историки. В 19-м Бюллетене от 4 (16) сентября 1812 года сообщалось из Москвы:

«Тридцать тысяч раненых или больных русских находятся в госпиталях, оставленные без помощи и пищи».

А, например, 20-й Бюллетень на другой же день заявлял:

«Тридцать тысяч русских раненых и больных сгорели».

Совершенно непонятно, как французы могли подсчитать это количество?

В 23-м Бюллетене от 27 сентября (9 октября) сказано:

«Большого стоило труда вытащить из загоревшихся домов и госпиталей некоторую часть больных русских; осталось еще четыре тысячи сих несчастных. Число погибших во время пожара чрезвычайно значительно».

Погрузка раненых

А.А. Смирнов по этому поводу иронизирует:

«Сопоставив эти цифры, получим, что все 30 тыс. раненых, оставленных в Москве, сгорели. Если так, то какую же часть из них французы спасли? А если спаслись от пожара 4 тыс., то, значит, оставлено было гораздо больше 30 тысяч, а 30 тыс. были лежачими, то есть не могли самостоятельно выбраться из огня. В этом случае цифра оставленных в Москве русских раненых может превысить общую цифру потерь в Бородинском сражении. Как видно, если верить бюллетеням, то можно дойти до абсурда».

На самом деле назвать точную цифру брошенных на произвол судьбы больных и раненых вряд ли возможно. Разные источники насчитывают оставленных в диапазоне от 2000 до 15 000 человек, но это совершенно не значит, что все они сгорели в московском пожаре.

Генерал А.И. Михайловский-Данилевский пишет, что в Москве к моменту ее сдачи накопилась 31 000 раненых, и «гражданское начальство принуждено было покинуть в Москве до 10 000 раненых, из коих весьма немногие спаслись от огня, голода и свирепства неприятелей».

Итальянский офицер Чезаре Ложье утверждает, что в Москве оставалось «более 20 000 тяжелобольных и раненых; считают, что погибло 10 000, то есть приблизительно половина всех».

Историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо в своей «Истории XIX века» говорят о том, что «русские раненые из-под Бородина были брошены в госпиталях; 15 000 их сгорело».

Впрочем, источников подобных заявлений никто не приводит.

В самом деле, можно быть свидетелем какого-то события и потом написать о нем, но как можно пересчитать в огромном горящем городе всех больных и раненых солдат и офицеров одной из армий, а потом еще и выделить из них число сгоревших? Очевидно, что это нереально…

Вот, например, строки из письма лейб-хирурга Я.В. Виллие А.А. Аракчееву:

«Раненые, отправленные в Москву, получали на каждой станции перевязку; теплую пищу, вино и прочее <…> К крайнему моему сожалению, не имею я до сих пор сведения, сколько больных и раненых вышло из Москвы: ибо они принуждены были оставить оную внезапно и идти по разным дорогам. Причины же умножения в армии больных должно искать в недостатке хорошей пищи и теплой одежды. До сих пор большая часть солдат носят летние панталоны, и у многих шинели сделались столь ветхи, что не могут защищать их от сырой и холодной погоды».

Как видим, даже главный медик действующей армии Джеймс Виллие (он был шотландцем по происхождению) не имел точных сведений о том, сколько больных и раненых вышло из Москвы. Что же говорить о других…

Понятно, что судьба брошенных в Москве больных и раненых была ужасна. И дело тут не в точном подсчете их количества. Все это страшно, независимо от того, было их 15 000 или, например, «всего» сто человек.

Один из очевидцев происходившего в Москве оставил нам кошмарные воспоминания:

«Как только огонь охватил здания, где были скучены раненые, послышались раздирающие душу крики, восходящие как бы из громадной печи. Вскоре несчастные показались в окнах и на лестницах, напрасно силясь унести свое полуобгоревшее тело от огня, который их обгонял… Силы им изменяли; задыхаясь от дыма, они не могли уже более ни двигаться, ни кричать… Несчастные умирали в страшных мучениях».

Повторимся, совершенно неважно, сколько их было. Все их жизни лежат на совести совершенно конкретных людей…

Историк А.И. Попов делает вывод:

«Конечно, нельзя исключить некоторые случаи жестокого обращения наполеоновских солдат с русскими ранеными, но они не носили массового характера. Основная часть русских раненых погибла в результате пожара, главными виновниками которого – и в этом нет оснований сомневаться – были их соотечественники. Знал ли Ростопчин, что Кутузов оставит Москву и в ней столько раненых? Знал ли Кутузов, какую участь готовит первопрестольной Ростопчин? Вопросы риторические – Ростопчин не был приглашен на совет в Филях».

Глава 6

Миф о том, что с Наполеоном воевали только армии Барклая де Толли и Багратиона

Читаешь многие книги о войне 1812 года, и складывается впечатление, что с Наполеоном воевали только армии Барклая де Толли и Багратиона, которые потом соединились под Смоленском. А дальше воевал только М.И. Кутузов, гений которого сыграл «выдающуюся роль в победе русского народа».

К сожалению, имена таких героев войны 1812 года, как генерал от кавалерии А.П. Тормасов и адмирал П.В. Чичагов, вообще известны лишь узкому кругу специалистов (причем последний – в основном в негативном свете). А ведь они в 1812 году командовали армиями! Практически неизвестны имена генералов Штейнгеля, Эссена, Ламберта, Воинова и многих других. Да и имя генерала П.Х. Витгенштейна, тоже фактически ставшего командиром отдельной армии, известно не так широко, как оно того заслуживает.

А.В. Краско, автор недавно вышедшей книги о П.Х. Витгенштейне, пишет:

«Заслуги П.Х. Витгенштейна как военачальника в той войне сравнимы с заслугами признанных героев Отечественной войны 1812 года: М.И. Кутузова, П.И. Багратиона, М.Б. Барклая де Толли. О нем писали историки того времени Д.Н. Бантыш-Каменский, А.И. Михайловский-Данилевский <…> Однако уже к началу ХХ века имя Витгенштейна оказалось почти забытым. Когда в 1912 году праздновалось 100-летие Отечественной войны 1812 года, центром общественного внимания стали события, происходившие под Москвой, на Бородинском поле, а сражения на Петербургском направлении «ушли в тень».

Конечно же, это несправедливо.

* * *

Напомним, что в самом начале войны М.Б. Барклай де Толли выделил из своей 1-й Западной армии корпус П.Х. Витгенштейна. Произошло это в районе Дриссы, и насчитывал этот корпус тогда примерно 25 000 человек. При этом граф Витгенштейн получил приказ прикрывать пути возможного наступления наполеоновских войск на Санкт-Петербург.

Итак, 2 (14) июля 1812 года П.Х. Витгенштейн получил приказ контролировать пространство между Двиной и Новгородом, а в случае необходимости отходить ко Пскову, где находились большие склады продовольствия.

Генерал М.И. Богданович характеризует Петра Христиановича следующим образом:

«Граф Витгенштейн, которому тогда было сорок четыре года от рода, бодрый, деятельный воин, не обладал многосторонними познаниями, но умел одушевлять войска личным примером, внушать преданность к государю и отечеству в своих подчиненных и возбуждать их усердие на пользу общую. Ласковый, великодушный начальник, Витгенштейн отдавал полную справедливость заслугам своих сподвижников».