Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

Внутри клокотало. Сердце отсчитывало удары, разгоняло кровь, как шумный резкий насос. Я ухватил толстяка за китель, тряхнул:

— Вне зоны твоей ответственности? Вот как ты теперь запел? Надеешься оправдаться? Ты! Ты все это затеял!

Он молчал. Только пыхтел и цеплялся за мою руку.

— Считаешь себя непричастным к ее слепоте? Ты даже не в курсе, что она не может говорить. — Я вглядывался в его краснеющее блестящее лицо: — Или в курсе? Ты знал?

Ланцетник неистово затряс головой:

— Нет! Нет! Ничего не знал! Клянусь!

Я тряхнул его:

— Почему я тебе не верю, Зорон-Ат?

Он дернулся отчаянно, как жирный скользкий угорь. Я разжал пальцы, отстранился.

— Все может быть обратимо, мой карнех.

— Я уже слышал это.

— Нет! Нет! — он выставил раскрытые ладони и затряс головой. — Если сущность закрепилась с изъянами, ее можно получить вновь, умертвив донорское тело. Нужна лишь уверенность, что сущность благородной Этери не утрачена. — Он кивал снова и снова, даже натянуто улыбался. — Об этом нужно уведомить сиятельного архона, чтобы не лишать его надежды.

 Руки сами потянулись к кителю толстяка. Я вновь тряхнул его:

— Тебя не волнуют надежды архона. Ты пытаешься любым способом снять с себя ответственность. Поздно, Зорон-Ат. Поздно! Признайся, ты понятия не имеешь о том, что обещаешь.

Он кивнул:

— Это лишь неподтвержденная теория. Но процесс получения сущности изучен и проверен многократно. В данном случае не будет никакого различия в процессе.

Я едва не касался носом его жирной щеки:

— Если ты хотя бы раз обмолвишься об этом кому-либо — я лично снесу тебе голову и отвечу за это перед архоном. Ты понял меня?

Он вытаращил глаза:

— Но я тоже подотчетен сиятельному архону, ваше превосходительство.

— Я — твой командир. Без моего приказа ты не скажешь сиятельному архону ни единого слова. — Я отстранился, сцепил руки за спиной: — Апот на стол.

Толстяк замялся:

— Это лишнее, мой карнех. Достаточно приказа.

— На стол, я сказал.

Зорон нехотя достал из нагрудного кармана плоскую черную планку прибора, положил на стол и подвинул в мою сторону:

— Как прикажете, ваше превосходительство. Не знал, что вы не доверяете мне до такой степени.

Я не ответил. Забрал апот и вышел из лаборатории.

Я горел так, что хотелось содрать одежду. Она будто плавилась от касания к коже. Повезло, что ланцетник все же решил уведомить меня. А мог сыграть за спиной, если… уже не сыграл.

Я сжал в руке планку апота. Прибавил шаг, будто меня подстегнули хлыстом, и пошел в каюту. Пруст вскочил со стула, вытянулся, но я будто не видел его. Прошел за стол, активировал прибор, просматривая последние операции. Ничего. Переписка с поставщиками. Списки медикаментов. Расходники. Ни одного личного письма. Никому. Ни родственникам, ни друзьям, ни любовницам. Никому. Я поймал себя на мысли, что даже не видел его личное дело. Принял, как данность. Как приказ архона. У меня не было повода подвергать сомнению персону Зорон-Ата. Абир-Тан должен знать. Нужно попросить его поднять личное дело. И да… я совсем забыл. Должно быть, Абир-Тан допросил свою девку.

Я бросил взгляд в сторону спальни, и заметил быстрое движение. Легкая тень юркнула по полу. Я поднялся, не успевая осознать. Какое-то время стоял, занемев. Наконец, опомнился, кинулся в комнату. Этери стояла у стены, почти забившись в угол.

Ее глаза… Зрачки сузились, открывая чистую лазурную радужку. Будто морская отмель, пронизанная солнечными лучами. Она словно очнулась, опустила глаза, пытаясь спрятать.

Я с трудом дышал, будто где-то в горле встала заслонка. Слышал тяжелый низкий хрип. Я приблизился, коснулся пальцами ее подбородка, запрокинул голову, вынуждая смотреть на меня. Долго вглядывался в глубину, будто изучал морское дно. Наконец, сглотнул, не в силах понять, что именно чувствую в это момент:

— Ты не Этери.

Глава 17

Я бы рухнула, если бы не его руки. Казалось, меня прошили пулей в самое сердце, и тело больше не повиновалось сигналам мозга. Я ослабела.

Пальцы Нордер-Галя скользнули по щеке, легким теплым касанием:

— Ты не Этери.

Он твердил, как заклинание. И я не понимала, что таили его слова. Сиюминутный страх пробежал по коже холодком, но тут же сменился пугающим пустым безразличием.

Не помню, когда именно я очнулась. Сначала фонило в ушах. Плотный едва различимый гул, который давал понять, что я больше не в черной пустоте. Мне казалось, что я долгое время дрейфовала где-то в глубоком космосе, хотя прекрасно понимала, что это не так. Я пыталась шевельнуться, открыть глаза, но не могла. Просто слушала. Долго и жадно. Потом стали доноситься голоса. Глухо, далеко, будто сквозь толщу воды. Я не понимала, кто говорит, о чем говорят. Это казалось не важным. Уже присутствие этих звуков возвращало меня в жизнь. Это было совершенное бессилие, но одновременно удивительное спокойствие. Ледяное равнодушие. Память оградила меня. Все заволокло туманом. Лишь смутные образы, отголоски ощущений. Как призраки, не имеющие плоти. Они всплывали и растворялись, оставляя осадок странной нереальности.

Первой я увидела бабушку. Она чистила картошку на залитой солнцем кухне. В отглаженном халате с кокетливыми голубыми рюшами, с идеальной прической и подкрашенными губами. Рядом стояла клетка с Мимозой. Канарейка пела, перепрыгивала с жердочки на жердочку, расставляя длинные тонюсенькие ножки. Не толще спички. Звонкая, как жизнь. Желтая, как одуванчики, как нежные шарики мимозы. Как само солнце. Мне почему-то всегда казалось, что у счастья именно такой ярко-желтый цвет.

Будто спохватившись, я подошла к ящику у раковины, достала нож. Села за стол, намереваясь помочь бабушке. Но та с мягкой улыбкой покачала головой, вытянула нож из моей руки и отложила. Поднесла к губам указательный палец.

Я потянулась за ножом:

— Я помочь…

Но бабушка убрала мою руку и вновь покачала головой, не говоря ни слова. Она призывала и меня молчать. Ее сухой палец с накрашенным ногтем все еще касался губ.

Я отстранилась, прислонилась к спинке стула, сложила руки на коленях. Смотрела, как из-под ее острого ножа выползает тонкая, почти прозрачная срезанная кожура. Как светится на солнце. И это казалось каким-то чудом, будто я видела подобное впервые в жизни. Я не отрывала глаз от ловких пальцев. А бабушка поглядывала, лукаво улыбалась и кивала в знак одобрения.

Как странно, что с картошки срезают кожуру… Как же странно…

Не помню, как выходила из квартиры. Уже было совсем темно,