Чужие маски - Галина Дмитриевна Гончарова

на продолжение.

Лгала?

Что ж. Пусть Альдонай карает ее за эту ложь, а она считала, что поступает правильно. И глаза Тони, полыхнувшие почти инфернальным огнем, подтвердили ей — да. Все верно.

— Лили?

— Да. Последний раз женские крови у меня были еще на корабле. А потом, после волка — их уже не было. Вообще не было, понимаешь. И остальное тоже совпадает.

Лиля солгала. И солгала бы еще раз, и еще...

Только ради счастья, которое засветилось в зеленых глазах.

— Мой ребенок. Мой... сын?

-Да.

Тони протянул руку, коснулся живота женщины.

— Мой. Сын.

И столько было в этих двух словах, что Лиля поняла — она чем угодно поклянется, и где угодно солжет. А грех это или не грех... когда она предстанет перед Альдонаем, она попросит судить не по делам ее, а по милосердию Его. Пусть заглянет в ее сердце, и сам все поймет.

И никак иначе.

Если у Альдоная есть милосердие, Тони никогда не узнает о ее лжи. Он уйдет, веря, что оставил свой след на земле, и там — если там что-то есть — тоже будет в это верить. Так честно.

Да и сильно ли она солгала?Тони несколько раз спасал жизнь и ей и ребенку, а кто дал жизнь, тот и становится отцом. Хотя бы частично.

Разве нет?

Энтони несколько раз спас ей жизнь. И заслужил хотя бы это.

Они смотрели друг на друга, и по щекам барона Лоф- рейна медленно катились слезы.

— Мой. Сын. Сын... Альдонай, спасибо!

Лиля положила свою руку поверх руки Энтони.

— Тони, я клянусь тебе сберечь этого ребенка. Я скажу, что это сын Джерисона, я солгу где угодно, и он останется со мной. Я не избавлюсь от него, не отдам на воспитание, он будет расти в любящей семье. Пусть как Иртон, но я... я надеюсь вернуться к мужу. Ты понимаешь меня?

— О, да. И я тоже надеюсь, что ты к нему вернешься, — отозвался Энтони, раздумывая о чем-то. — Если я не могу защищать тебя, подойдет и этот болван. Но умоляю, будь осторожна.

— Я обещаю тебе. Я буду осторожна за двоих.

Энтони медленно кивнул.

— Лили, милая, прошу тебя. Обыщи их. Мне нужна бумага, или что-то вроде пергамента...

Лиля коснулась его щеки ладонью.

— Обещаю. А ты не двигайся. Не усугубляй...

Тони послушно опустил веки.

— Обещаю.

И наблюдал, как женщина обыскивает трупы, повторяя про себя одно и то же.

Спасибо, Альдонай. Благодарю тебя от всего сердца. Благодарю...

Он уходил. Но в этом мире останется его частичка. Его — и Лилиан. Разве этого мало?

Это невероятно много. Он не мог на такое и рассчитывать. Его сын. Его и любимой женщины, сейчас уж можнопризнаться себе. Истинно любимой, искренне, от всей души. И когда он не влюбился — полюбил?

Тони не знал. Но случилось, вот...

Он не смог бы отдать королю Лилиан. Не смог бы.

Украл бы ее, запер, оградил от всего мира, и была бы она только его...

Он и она. И их дети... что ж. Ему повезло хотя бы с Лилиан.

Тони сразу поверил во все сказанное. И сбережет ребенка, и не отдаст никому, солжёт, украдет, убьет, сделает, что угодно, но никому его сына в обиду не даст. И сама выживет, и ребенка вытащит.

Сына.

У него обязательно будет сын.

Лиля закончила обыскивать трупы и вернулась к нему.

— Это не самое лучшее, что есть, но хотя бы так?

Ее листы давно пошли на растопку. А это... Молитвенник.

Маленький — т циайо. Откуда он взялся у разбойника? Да кто ж его знает!

Может, подонок приговорил его служить для разжигания костров, может, хотел продать или подарить — неважно. Главное, он был.

Тони криво улыбнулся.

— Лили, милая, помоги мне. Надо сесть поудобнее.

— Тебе лучше не двигаться.

— Мне уже недолго осталось. Хорошо, что я в сознании. Но пока я мыслю, мне надо написать завещание.

— Завещание?

Вот об этом Лиля не подумала. Совсем.

Тони улыбнулся, видя ее растерянное лицо.

— Лили, милая, почему нет? Мой сын имеет право получить все, что есть у меня.

Лиля замотала головой.— Тони, как ты это себе представляешь?

— Жизнь переменчива, любовь моя, — барон подумал, что писать ему нечем, а потом решительно смочил палец в крови.

Своей?

Чужой?

Да какая разница, кровь на пергаменте и сохранится долго и видна будет хорошо. И ее здесь много, хватит, чтобы написать.

Лиля потерла лоб.

— Я не представляю, что пойду требовать у вашего короля наследство для нашего сына.

— Кто знает, как повернется жизнь? — отозвался Тони, выписывая слова и стараясь, чтобы получилось разборчиво. — Я не хочу тебя неволить, но если тебе понадобится бежать? Если случится так, что в Ативерне не будет для тебя мира и покоя?

Лиля вздохнула и пожала плечами.

— Если твой муж будет сомневаться в отцовстве? А он будет...

— Я запишу ребенка раньше, чем он родится, — Лиля хмыкнула. — Патеры и пастеры тоже любят деньги.

— Ты об этом думала, верно?

— Я собиралась сбежать и вернуться домой, в Ативер- ну, к мужу, — Лиля и не думала оправдываться. — Но ребенок ни в чем не виноват.

Тони медленно прикрыл веки.

Нижнюю часть тела он просто не чувствовал. Это плохо, но в то же время и хорошо. Не хотелось бы ему сейчас корчиться и кричать, он никогда не любил боль.

Альдонай милостив.

Он уходит, защитив свою женщину и своего ребенка, уходит в ясном сознании и успевает отдать последние распоряжения.Мало?

У многих и того нет.

— Возьми вот это.

Перстень с баронским сапфиром, брачный браслет...

— Ты не будешь носить их, но хотя бы отдай сыну. Лиля вздохнула.

Дотащит?

Куда она денется.

И дотащит, и сбережет, и когда-нибудь запишет эту историю. Для детей. Пусть знают... лет через тридцать-сорок.

— Хорошо.

— Прочитай, пожалуйста.

Лиля взглянула на книгу.

На полях страниц Энтони Лофрейн, барон Лофрейн оставлял все свои имущество, свой титул и свои владения, ребенку, который должен родиться у Лилиан Иртон.

Мальчик ли это, девочка ли...

Если мальчик — пусть получит все, и титул, и имущество.

Если девочка — пусть хранит все для своего второго сына. Или третьего, как получится. Дабы не прервалась ветвь Лофрейнов.

Лиле даже стало стыдно. Ненадолго, минуты на