Откровение в грозе и буре - Николай Морозов

Но ему не было суждено этого. Простояв в трепете до конца службы, он должен был возвратиться домой. Что там сделала с ним императрица, как она встретила его и как оправдывался он перед ней в своём поведении, – пусть это опишет какой-нибудь талантливый романист. Но результат этой семейной сцены был очень печален для Иоанна.

Император разослал ко всем епископам византийской церкви грамоты для созыва нового вселенского собора, чтобы судить Иоанна, и после этого ни разу не входил к нему в базилику.

И вот поехали опять в Константинополь все прежние епископы, кроме умершего Епифания и кроме Теофила, который в этот раз благоразумно воздержался и послал вместо себя и полного собрания своих епископов только трёх из последних.

Все ожидаемые члены собора успели съехаться в Константинополь очень скоро после рождественских праздников, т. е. в начале 404 года[291]. Главными врагами Иоанна оказались теперь Леонтий, епископ анкирский, и известные нам по прежнему собору Акакий, Антиох и Севериан. А со стороны защитников Иоанна выдавался, говорят, престарелый Элпидий, епископ Лаодикии, т. е. того самого города, который Иоанн в «Откровении» считала одним из своих, но упрекал его за то, что он «ни холоден, ни горяч, а тёпл»[292].

Произошли сильные прения между врагами и сторонниками Иоанна на этом соборе. Но Иоанн объявил и его некомпетентным для себя и отказался придти для объяснений, вероятно, под тем предлогом, что большинство его членов состоят на содержании у государства.

После нескольких бурных совещаний нового собора (на который, заметим, тоже не явились представители западной церкви) была вынесена резолюция. Она не налагала на Иоанна никакой новой вины, только признали большинством голосов, что первый собор над ним был настолько же правилен, как и все предыдущие вселенские соборы, и потому, как говорят, ему задали только один вопрос:

«Каким образом он, будучи низвержен, дерзнул снова взойти на кафедру[293] раньше другого собора, который снял бы с него отлучение?»

Иоанн же, по словам историков, ответил им:

«Я не был на том суде, не объяснялся с моими соперниками, не видел обвинений, взведённых на меня, и не получал приговора. Цари меня изгнали и те же цари снова возвратили».

Но собор не принял во внимание этого ответа Иоанна, и предал его анафеме[294], а Иоанн по-прежнему не обратил никакого внимания на своё отлучение и даже на постановление вместо себя в константинопольские епископы Арзаса. Он продолжал проповедывать и управлять своим патриархатом во главе оставшихся у него сорока или около того епископов, называвшихся иоаннитами, в отличие от «низвергнутых» ещё до сих пор оригенитов. Почти все жители столицы остались верными ему и теперь. В те храмы, в которых проповдывали его соперники, никто не хотел идти из частной публики.

Так прошёл почти весь Великий пост[295], и приближалась Пасха 404 года, приходившаяся у николаитов в этом году на 17 апреля. Император Аркадий, по-видимому, ни разу не бывавший в церкви со времени недопущения в неё своей супруги, послал, по словам Палладия и некоторых других, к Иоанну, говоря ему:

«Уйди из церкви, потому что ты анафематизирован и мне нельзя войти в базилику, пока ты в ней».

Иоанн же будто бы предложил ему (если посмеет после прошлого землетрясения) изгнать себя вторично:

«Не уйду, пока не буду выгнан силой. Пошли своих, чтобы вышвырнули меня, и тогда я буду иметь извинением то, что ушёл из церкви не своей волей, а изгнан царской властью!»[296].

Но перспектива второго землетрясения, по-видимому, совсем не нравилась императору и императрице. Ходить же в пустые николаитские храмы, в то время как весь народ толпится у Иоанна и его пресвитеров иоаннитов, было, конечно, обидно для самолюбия.

Наконец, чтобы уладить дело, был придуман кем-то замечательно остроумный и вполне соответствующий наивным воззрениям того времени способ. Для того, чтобы бог не мог разрушить города землетрясением, не выпускать из него Иоанна, а держать под домашним арестом, в его обычном жилище, где ему пришлось бы тоже погибнуть под развалинами[297]. Этого бог, конечно, не допустит, так как в Библии рассказывается, что он не раз щадил целые города ради нескольких пребывавших в них праведников. А церкви, в которых ещё оставались верные Иоанну пресвитеры, надо просто отнять у них и передать священникам теперешнего официального епископа Арзаса. Совершенно так, по крайней мере, и было сделано.

В один прекрасный день к дверям помещения Иоанна был приставлен военный караул, которому и удалось не дать ему уйти из дома целых два месяца.

Но вот 17 апреля 404 г. наступила Пасха, и Иоанн не был в силах более терпеть. Он вырвался из своего дома[298] и начал обычную торжественную службу в храме св.Софии.

Перепуганная стража побежала доносить властям. Военные отряды разогнали молящихся с оружием в руках. Убив и переранив много народу, они снова овладели Иоанном и посадили его под домашний арест. Уцелевшие сторонники его побежали окончить службу в константинопольских банях.

Началось, как видит читатель, нечто вроде того, что было в Риме в первые века христианства. Отнятые церкви оставались пусты, а народ бежал молиться в бани к иоаннитам. Представители господствовавшей фракции византийского духовенства послали к ним военачальника Лукия с четырьмястами воинов из царской стражи. Он был нарочно выбран, как человек языческого вероисповедания, не боявшийся гнева христианского пророка.

Лукий явился в бани и приказал иоаннитам разойтись, но они не обратили на него никакого внимания. Взбешённый неповиновением, он прыгнул в главный водоём, где находились в это время крестимые неофиты, главным образом женщины и девушки, и начал разгонять их направо и налево ударами палки, а воины его тем временем разграбили их одежды, лежавшие около водоёма. Несколько человек были убиты и ранены, остальные, как мужчины, так и женщины, голыми выскочили вон из водоёма и разбежались кто куда мог[299].

На другой день множество новокрещённых иоаннитов скитались вне города без пристанища. Император Аркадий встретился с одной из этих толп и велел разогнать как еретиков.

Сам Иоанн находился всё это время под домашним арестом. Скоро пошли в народ слухи, что к нему уже два раза подсылали наёмных убийц, но оба покушения не удались благодаря случайности[300].

Граждане устроили добровольное дежурство около дома Иоанна, сменяя одни других. Так прошло почти два месяца до праздника Пятидесятницы, и никаких губительных явлений в природе не произошло. Народ находился в выжидательном положении.

Почему же не вышло возмущения в пользу Иоанна? Даже и это понятно, если примем во внимание психологию древнего человека. Зачем помогать Иоанну, когда ему, в случае нужды, помогает сам бог? Ведь теперь конец мира отложен на неопределённо долгое время, а бог не накажет невинных за виновных, как это проповедывал и сам Иоанн. Населению столицы ввиду этого, вероятно, было даже любопытно посмотреть, как бог поразит ударом грома, с семью раскатами, императора с императрицей и всех их советников-николаитов за сопротивление пророку. Да и сам Иоанн при его наивном мировоззрении, вероятно, думал, что бог защитит его в решительную минуту, как уже защитил при первом изгнании, и потому не заботился о том, чтоб искать активной поддержки среди сочувствовавших ему народных масс.

Вся эта тишина и в природе, и в людях ободрила врагов Иоанна на новый наступательный шаг. Почему бы, казалось им, не попробовать теперь отослать его куда-нибудь поблизости от города, так, чтобы в случае нужды сейчас же можно было возвратить обратно, прежде чем произойдут серьёзные бедствия? Все последующие действия против Иоанна показывают именно эту программу.

Как только миновало благополучно торжественное празднование Пятидесятницы[301], приходившейся, по правилам Никейского собора, на 6 июня 404 года[302], враги Иоанна увидели в этом новое доказательство невмешательства божия, и начали уговаривать императора отправить его в Никею, близ восточного берега Мраморного моря, недалеко от Константинополя, но по другую сторону пролива.

Через пять дней император согласился, и за Иоанном был послан с воинами тот же самый военачальник Лукий, который разгонял его сторонников из бань. Испуганный возможностью отъезда Иоанна и нового землетрясения, народ готовился к сопротивлению и собрался в огромных массах у главного входа в его дом, где стоял приготовленный как будто бы для него конь. А посланные за Иоанном, войдя в дом, стали между тем уговаривать его выйти с противоположной стороны, «чтоб не быть ему виновником большого кровопролития»[303].