Война затишья не любит - Алескендер Рамазанов

Пока вился этот никчемный разговор, Астманов набросал на клочке бумаги следующее: «Срочно. Свяжи с Сеид-ака. Горим».

– Ну вот. Пусть сохнет до завтра. Если не получится, то к тебе приеду за угольной. Говорят, ты пленку с объективного контроля научился использовать? Правда? Она же без перфорации.

– ФЭД, Паша, не такое протянет. Там звездочка, как вилка, все наколет и зацепит. К тому же основа у нее лавсановая, – отвечал Астманов, внимательно следя за рукой бородача, которая выписала на запыленной поверхности столика следующее: «Джунайд мехмонхана. Завтра к полудню».

Такой расклад Астманова не устраивал, и он пошел ва-банк:

– Паша, чего мы тут сидим, краску нюхаем. Мне через два дня назад, в Кабул, давай посидим, шашлычку поедим. Я нынче богат, за повестушку афонями заплатили. Тут рядом где-нибудь можно покушать? Я не один, со мной новый переводчик из отряда. Ну, собирайся. – А на четвертушке бумаги взмолился: «Нет. Быстрее».

В гостиницу «Джунайд» они вошли с тыла. Расположились в мазанке-пристройке во дворе. К удивлению Астманова, мебель в комнатенке была европейская и весьма приличная. Шустрый мальчонка обошел гостей с кумганом и тазиком, чтобы те сполоснули руки, уверенными движениями расставил на столе сласти, пиалы и два пузатых чайника, расписанных алыми розами. Переносной мангал задымился за легкой двустворчатой дверцей. Теперь понятно: кушают люди, нечего сюда соваться. Хайра усадили спиной к двери, и Павел, улучив момент, показал Астманову глазами на нишу в стене, примыкающей к гостинице, мол, настанет пора, иди туда, объясняйся.

«Интересно, до шашлыка из меня шашлык сделают или успею поесть», – загадал Астманов. Казалось бы, некстати мысль, но такая уж была у него особенность организма в целом: чувство острого голода во время опасности и приступы безудержного смеха на партийных собраниях или на ковре у начальства. Вышло удачно: афганский кебоб – самый быстрый кебоб в мире. И все же на легкое покашливание за занавеской Астманов пошел как на казнь. И рассказ свой закончил вполне подходящим, по его мнению, вопросом:

– Скажите, Сеид-ака, в чем моя вина? Если бы не этот рис для плова! А дальше все зацепилось…

– Да, нет героев перед виной, – старец провел ладонями над желтой горкой монет, – а это золото мертвых. И место ему под землей. И пока будет гулять по людским рукам – будет требовать крови. Понимаешь, даже тень его хочет жертвы. Теперь о твоей вине. Зачем тебе нужен этот нелепый афганец?

– Спасите его, Сеид-ака. Если бы у меня была возможность, то отправил бы его в Союз.

– Его вычислят там через год, самое позднее. А потом и тебя. Сейчас твоего кладоискателя объявили в розыск в Кабуле. Естественно, нападение на хозяина квартиры будет на нем и еще куча всяких преступлений.

– Я шел к вам за советом, – пробормотал Астманов. – Если бы это было здесь, в Кундузе…

– Нет, Алишер, ты шел за помощью. В твоем случае советы не нужны… Хорошо, мы обеспечим безопасность твоему другу… и, пожалуй, новую жизнь.

– Как – новую жизнь? – напрягся Астманов.

– Он взял на себя непосильный груз. Ты не видишь разве, что его просто раздавило? Смотри, – с этими словами Сеид-ака отогнул край занавески. Поддерживаемый бородачом Хайр сидел с пугающе-пустыми глазами и чуть ли слюни не пускал.

– Это ваши штучки, да? Внушение?

– Внушить, сынок, можно только то, что есть уже в тебе самом. Это – пробуждение. Итак, или ты оставляешь его здесь, и мы позаботимся о твоем друге, или через полчаса он очнется и не будет помнить о том, где был в последние часы и все лишнее. Но тогда у тебя через день-другой будет много забот и я не смогу уже тебе помочь. Кстати, ты помнишь того офицера, который показывал тебе перстень из гробницы? Его уже нет в живых, сынок, а перстень, к сожалению, все еще в руках неразумных людей. Я же сказал тебе: даже тень этого золота несет беду.

Астманов с обреченным видом кивнул:

– Я верю вам, муалллим, будьте милостивы к Хайру, он неплохой человек.

– Сколько ты его знаешь, чтобы так говорить? Или ты думаешь, что признаки приближают к сути, когда перед тобой человек – самое противоречивое создание на свете? Время, друг мой, время, сравнимое с самой жизнью, – вот мерило. Да и то не всегда. – Сеид-ака кивнул Павлу: – Все, пора. Говори ему на ухо, что нужно делать. Он послушает тебя. Только медленно.

У Астманова ледяные мураши забегали по спине: очень уж Хайр напомнил ему легендарных зомби – бродячих мертвецов Гаити.

– Муаллим, мне нужно у него тот, чужой, военный билет забрать. Павел, скажи ему.

Бородач склонился к уху Хайра:

– Достань из кармана удостоверение и положи на стол.

Глаза афганца по-прежнему были пусты, но распоряжение он выполнил четко, хотя и в замедленном темпе, правда, рука с «военником» повисла в воздухе, будто не было под ней поверхности стола.

– Ты увлекся, друг мой, – старец с укоризной посмотрел на бородача. – Не нужно фокусов, он и так сейчас переживает не лучшие минуты. Все видеть, слышать, но выполнять только чужую волю – это тяжело. Все, Алиша, бери документ. Павел, уводи нашего друга. Положите его на заднее сиденье. Укройте. Я сейчас буду.

Астманов теперь уже не мурашей гонял по спине, а пытался остановить мелкую дрожь в коленях. Это что же и в каком количестве нужно было вколоть в чистую афганскую задницу? Не с едой же дали снадобье… Хотя… Он припомнил, как бородач размял зеленую горошину эля и бросил его в чайник с черным чаем. Астманов пил зеленый чай, а Хайру Павел подливал в пиалушку крепкий черный чай (с кардамоном он обретает изысканный вкус, как и кофе). Ничего себе кардамон!

– Ну, говори… Ты ведь, Алиша, обрадовался, что эти деньги и золото помогут тебе попасть к Сары-тепа?

– Да. Я хотел представить дело так, будто знаю место, где люди Сеида Алимхана спрятали золото, и уговорить провести там поиски под видом реализации разведданных. Тем, кто туда пойдет, нужно оправдание, нужен успех, если сразу не получится. Найдут золото или оружие – пойдут еще раз и еще. Найдут только…

– Только не эти монеты? Ты прав. Возвращайся в Кабул. Постарайся побыстрее свернуть свои дела. Ты примелькался в Балахиссаре. Здесь готовь экспедицию на Сары-тепа. Найдут твои друзья там оружие, а золото, в николаевских червонцах, найдешь ты – вот и клад, и оправдание. Данные о подозрительной возне на этом участке пройдут через Павла. Сделаем такую небольшую утечку информации. Но получить ее должны только твои друзья, те, которые пойдут с тобой на Сары-тепа. Предупреждаю, скрытно не получится.

– Враг внутренний не дремлет? – усмехнулся Астманов.

– Если от вас к моджахедам перебежал целый начальник полковой разведки, то неужели ты думаешь, что он один действовал все это время? Вы становитесь такими же, как и все в этом мире.

В Кабуле, кстати, поищи в университетской библиотеке описание событий на севере Афганистана в двадцатых-тридцатых годах. Эта информация поможет тебе создать хорошую легенду. На самом деле здесь немало добра спрятано, но то, что нужно всем нам, скорее всего на Сары-тепа. И ключ к поиску у тебя. Ваджра откликнется только на человека, имеющего право ее хранить. Сейчас это ты.

Сплошной харам

В Кабуле, куда Астманов вернулся в назначенный срок, секретность поездки едва не пошла прахом: только приземлился кундузский борт, как за ним, под немыслимо крутым углом, плюхнулся на полосу ташкентский. И черт же дернул полюбопытствовать: нет ли там знакомых? Таковые оказались в лице полковника Зорькина. По этой причине пришлось рвать когти и садиться в первое попавшееся такси. Успел. А Зорькин, казалось, в спину дышал. Только показался на глаза Исейкину, как в коридоре эхом отозвалась команда «Смирно!». Астманов толкнул парашютную сумку под койку Исейкина и налил холодного чая в вычурно расписанную кофейную чашку. Мало того, что чай разил бергамотовым экстрактом – края чашки источали сладкий запах «Опиума» – фальшивых французских духов, популярных среди «интернационалисток». В дело, значит, пошли афошки. «Сервиз «Мадон», усатый гандон»… Сплевывать было поздно – в комнату заместителя вошел разгневанный Зорькин, и Астманов, проглотив «двойной парфюм», вытянулся в приветствии с расписной чашкой в руках.

– Астманов, с вами разговор особый, – с явной угрозой сказал Зорькин. – А ты, начальник «говорящего умывальника»… Астманов, идите… Ты, Исейкин, прямо сейчас скажешь, почему не пошла в эфир вечерняя программа.

– Последняя кассета вышла из строя, что я могу сделать? Восстановили, но ведь в любой момент…

Астманов не стал задерживаться в этом месте скорби и печали и неслышно вышел. Полковник, он и в Африке полковник. Даже умному начальнику не следует объяснять «почему», он уже все знает сам. «Ты начальник, я дурак» – не афоризм. Это заповедь. Вот и говорите, хотя бы про себя: «Дурак. Виноват. Исправлюсь». Содержание мыслей отразится на вашем лице и удовлетворит начальника. Но в армии лучше эти слова произносить громко и раздельно, поскольку невербальные реакции здесь слабо учитываются.