Война затишья не любит - Алескендер Рамазанов

Афганец поднял голову и пожалел, что встретился глазами с Грыгорычем. Это были нечеловеческие глаза – казалось, они высасывали мысли и чувства. Хайру внезапно остро захотелось сбегать к ближайшим кустам.

– Хорошо… Теперь иди за мной медленно, да не сопи так. Пошли.

На ходу прапорщик скинул куртку с майорскими звездами, Хайр автоматически повторил его действия, оставшись в мокрой от пота майке. Грыгорыч шел по спирали, удаляясь от грузовика. На третьем круге Хайра будто обдало горячей волной страха. Он запнулся на ровном месте, в горле застрял шершавый ком. Грыгорыч обернулся, и Хайр вновь дрогнул от вида бездонных черных глаз.

– Садись, бародар, покурим. То самое место, так? Сейчас покурим и пойдем по курсу, – негромко и плавно, как будто и не Хайру, а самому себе говорил прапорщик. Хайр послушно потянулся за сигаретами. А вот Грыгорыч дымить не стал. Из оранжевой коробочки достал две опаловые ампулы с иглами на конце и на глазах у Хайра вкатил себе снадобье в обе ягодицы, прямо через шаровары. Чуть погодя из той же коробочки извлек черную трубочку и высыпал на язык темно-коричневый порошок.

– Все, Хайр. Пошли, – скомандовал прапорщик, доставая на ходу странное устройство – блестящие спицы, вставленные в деревянные резные рукоятки. Это было колдовство, и Хайр обреченно подумал, что его жизнь сейчас, среди этих людей, не стоит коровьей лепешки. Два часа рысканья под ярым солнцем, в зарослях карагана и полыни, вытеснили из его головы все мысли. Страх уступил место главной духовной ценности мусульман – покорности судьбе.

– Стоять… Где-то рядом захоронка. – Грыгорыч резко остановился, и Хайр ткнулся носом в его потную спину. Прапорщик вновь достал черную трубочку, высыпал остатки порошка в рот, запил из плоской фляжки. – Хайр, молчи, не двигайся. Дальше я сам.

Внимание прапорщика привлекла небольшая впадина с гладкими краями. Здесь, очевидно, стояла весной талая вода. Несколько таких ямок уже встречалось. Но тут Хайр увидел, как спицы задрожали, медленно сходясь в одну точку. Грыгорыч не спеша обошел впадину по краю, вытягивая руки со спицами к ее центру.

– Все. Кажется, в точку. А теперь, Хайр, твоя задача. Копай. Да поможет тебе твой Аллах. Будь осторожнее…

Он отошел на несколько шагов и, к удивлению Хайра, прилег на песок. А вот то, что через секунду в руках Грыгорыча возник тупорылый «макаров», вызвало не удивление, а новый прилив тоски и страха. Зачем? Ведь он все правильно сказал?

– Копай, Хайр… Только не торопись и слушай меня, если скажу остановиться – замри.

Хайр встал на колени в центре впадины и вонзил саперную лопатку в плотный песок. Сразу почувствовал через вибрацию черенка, как эхом пустоты отозвалось место. А когда показалась крышка ящика, Грыгорыч бросил Хайру клубок тонкой крепкой веревки:

– Отстегни защелки… Не вздумай открывать. Привяжи к ушкам стропу… Крепче… Все. Теперь иди сюда… Да конец тащи сюда, бестолочь!

Разматывая остаток клубка, Грыгорыч отполз на всю длину веревки. Хайр, не осмеливаясь спросить, что все это значит, последовал за ним.

– Окапывайся. Понимаешь? Окопчик стрелковый на двоих, быстро, Хайр.

Афганец быстро заработал лопаткой – этому его научили на полигоне под Чирчиком.

Залегли в неглубокую ямку, и прапорщик начал медленно вытягивать слабину веревки. Хайр было поднял голову, посмотреть, что там, у ящика, но получил крепкий удар по затылку, без всяких комментариев, если не считать странного бормотания Грыгорыча о воскресшем Боге и врагах, исчезающих как дым. Итогом действий стал несильный хлопок у ящика. Так взрываются запалы ручных гранат.

– О, суки, химию подсунули… Хайр, если дымок сюда потянет, по моей команде бегом к реке, слышишь? Только не конец это. Не верю, сказал Станиславский. Не верю…

Конец приговоров Грыгорыча, которые Хайр считал заклинаниями, был перекрыт мощным тугим взрывом. Спустя секунду на их головы обрушился смерч песка, сухой травы и веток карагана.

– А, прав я был, Станиславский? Нехерово задумали! И ящик целый, и сюрприз вам по всей морде. Лежать, Хайр, отдохнем минут десять… Где же они таких взрывателей набрали?

Из всего, что говорил Грыгорыч, Хайр понял следующее: кто-то что-то сделал очень хорошо, но нужно пока лежать, не поднимая головы.

К ящику Грыгорыч велел ползти. Как гадюку, опасливо отбросил лопаткой зеленый цилиндрик с дырками – корпус газовой гранаты, и лопаткой же осторожно откинул шерстяное одеяло, укрывавшее клад.

Яркой, манящей желтизной вспыхнули на полуденном солнце узорчатые чаши, крупные серьги, бляхи, монеты, шары, покрытые письменами. Бесстыже-зовуще улыбалась обнаженная до бедер крылатая пери.

– А вот этого здесь не было, Хайр, – хрипло сказал Грыгорыч, пряча статуэтку в карман. – Не было, ты меня понял? Это мой трофей.

Хайр внезапно отметил, что движения Грыгорыча стали судорожными, торопливыми. Да ведь и его самого трясло крупной дрожью.

– Ну, чего стоим? Заворачивай все в одеяло, вредно долго смотреть… Глаза ест.

Одеяло Грыгорыч связал на манер вещмешка – неудобного русского хурджина – и взвалил драгоценный груз на Хайра. Тонкая веревка врезалась в плечо афганца, но эта тяжесть была сладка.

– Хайр, иди к Кузякину… По моим следам. Я тут приберу.

Хайр замотал головой:

– Нет, Грыгорыч, я без тебя не пойду. Боюсь. Этот лейтенант, он убьет меня.

– Если бы нам нужно было убрать тебя – сейчас лежал бы у этого ящика. И на мне никакой вины. Понял? Хотя ты прав, и мне не нравится этот субчик. Разведчик, мать его… Контролер! Давай, заметай следы.

Хайр опустил ношу и вместе с Грыгорычем стал забрасывать ящик песком, заметать пучком полыни следы вокруг впадины. Грыгорыч приказал заровнять и окопчик.

– Ладно. Замаскировали. Иди за мной, не отставай. Все мы теперь на прицеле, похоже. Слишком легкое начало. Станиславский не поверит!

Находку честно разделили на четыре части. Хайр и не пикнул, понимая, что без неведомого ему четвертого человека они не попали бы на заставу и уж тем более не смогли бы добраться до ящика после взрыва мины-ловушки.

На следующее утро белесый джинн, вновь проскочив мимо всех постов, высадил Грыгорыча и Хайра у сардобы. А через час уже на своей машине вернулся Кузякин и приказал Грыгорычу рулить во второй батальон…

Все, кроме пчел…

Астманов разлил остатки водки, протянул Хайру пиалу:

– Передохни, Монте-Кристо… Теперь будешь на мои вопросы отвечать. Что случилось дальше с прапорщиком, Кузякиным и с тобой, как ты попал в редакцию? Что тебе известно о нападении на заставу? И третье, кому ты успел спихнуть «золото муравьев» и сколько?

Хайр побледнел и обреченно выдохнул:

– Ты все знаешь, да?

Астманов яростным рывком притянул к себе афганца:

– Пока не все. Но то, что ты – практически покойник, что я следом за тобой – ходячая мишень, что половина взвода полегла в Кашгузаре, куда ни один дух не забредал до ваших поисков – это я знаю. И еще я знаю, что перстни из этого ящика уже гуляют по рукам. По очень серьезным рукам. И, кроме смерти, ничего не сулят, понял, ты, кладоискатель?

– Кузякин приказал золото не трогать. Две недели не отпускал от себя, все время брал в командировки. Прапорщик выехал в Термез. Я не знаю, что там случилось, в Термезе или в Ташкенте, но пришла телеграмма, что он погиб. Кузякин сказал, что утонул. А потом мы узнали о нападении на Кашгузар. Я понял, что это из-за других ящиков. Потом Кузякин сильно заболел. Сначала сказал, что плохо себя чувствует, а через два дня ночью его отправили в Термез… Я, клянусь, не видел его с тех пор. Потом у нас была делегация из «чель орду», когда резервисты присягу принимали, и я увидел там старшего лейтенанта, ну, того, белесого джинна. Он проходил мимо и тихонько сказал: «Еще раз увижу – убью». Знаешь, как он страшно улыбнулся, когда это сказал?

– Жаль, он тебя тогда не грохнул, – в сердцах брякнул Астманов, но, увидев, как побледнел афганец, смягчился. – Давай выкладывай, сколько дал, чтобы в редакцию попасть, ты ведь безродный и не калека, вон как бегаешь!

– Алишер, что мне было делать? Бежать в Иран? К моджахедам? Здесь смерть – там тюрьма или смерть. Через нас прошла телефонограмма из Кабула, что нужен способный к журналистике офицер из нестроевых, желательно знающий русский язык. Я понял – это спасение.

– Сколько дал? Из ящика? Что именно?

– Три монеты. Но только на них были петельки приварены. Такие, как старинные украшения. Сказал, что от родственников досталось… И еще триста долларов. На следующий день выехал в Кабул с колонной.

– Доллары откуда? Только не ври: Кузякин у тебя что-то купил?

– Нет. Грыгорыч, перед отъездом, попросил уступить ему кольцо с красным камешком. Дал пятьсот долларов. Там была вырезана голова барана…

– Твоя голова там была вырезана! Давай про Кабул: кому здесь предлагал, где, что именно?