Форма жизни - Андрей Ливадный

Тайны человеческого мозга по-прежнему оставались не разгаданы в целом, но назначение отдельных видов составляющих его нервных тканей уже было известно, как и принцип, по которому они передавали или сохраняли информацию.

Результаты миллиардов лет кропотливой работы эволюции внезапно были поставлены на конвейер, и, пока разгорался спор о правомочности и этической окраске тех или иных действий, компания «Селл» уже поставляла свою новинку на марсианский рынок.

В том, что человеческий мозг по многим признакам является самым совершенным на сегодняшний день компьютером, уже не сомневался никто, и исследования в данной области проводились очень давно, еще с конца двадцатого века. Локализовать участки серого вещества, являющиеся не чем иным, как отделами долгосрочной памяти человека, удалось еще шестьдесят лет назад, но реальная технология по внедрению нейронной ткани в оптико-позитронные схемы появилась совсем недавно.

С той минуты, как поступило злополучное видео с Марса, Толмачевым владели недоумение и страх, но он все же не терял рассудка. Локализованный, заключенный в цилиндрическую пластиковую колбу фрагмент серого вещества — это еще не мозг. Нет никаких оснований приписывать двум биологическим модулям какие-то сверхъестественные способности — они были и остаются не более чем скоплением нервных клеток, специализированных эволюцией для хранения и передачи данных.

Нет… Он даже тряхнул головой перед входом в кабинет фон Брауна, словно пытался отогнать наваждение этого рокового слова: биологический. Какая разница — живой или неживой, это был не более чем блок памяти, и нужен конкретный злой умысел, чтобы информация, помещенная в него на заводе-изготовителе, вдруг оказалась подмененной на воспоминания какого-то бомжа из Нью-Гарлема.

Анатолий достаточно хорошо разбирался в нюансах программирования андроидных машин и оттого еще более безнадежно недоумевал: его опыт не мог подсказать той червоточины, что вкралась в программные блоки, заставляя машины внезапно и необъяснимо менять свое поведение, совершая абсолютно неадекватные поступки, описанные Скрягиным в информационном пакете. Анатолий прочитал короткую справку о поведении тринадцати дройдов, и все это, вместе взятое, просто сводило его с ума. Он прекрасно понимал, что ни одна серийная машина не может действовать описанным образом, ведь роботом руководят инсталлированные на его носитель программы, которые жестко регламентируют каждый шаг и не предусматривают никаких вольностей, а тут… нападение на блокпосты периметра, причем с использованием холодного и огнестрельного оружия, полная свобода в выборе целей и средств их достижения, и на фоне этого — абсолютная дезориентация в пространстве и времени. Ни одна из захваченных машин не смогла ответить на вопрос о текущей дате и местном времени, но каждый из роботов необъяснимым образом был осведомлен о различных уголках Земли, на которой они попросту не бывали…

Конечно, в своих мучительных размышлениях Анатолий ни на секунду не забывал, что переписать руководящие андроидом программы в принципе возможно — мощностей и быстродействия современного процессора хватит, чтобы какой-либо злоумышленник смог превратить бытовую машину в примитивного насильника-отморозка, но для этого нужно долго и кропотливо работать над конкретным образчиком, полностью уничтожить его систему и вписать на ее место новую программную архитектуру.

От мысли, что нечто подобное могли сотворить тонкие серебрящиеся нити, опутывающие и пронзающие блоки биологической памяти андроидов, Толмачеву становилось жутко.

Он не был морально готов к встрече с неизведанным и слишком хорошо ощущал степень своего ужаса.

Дверь кабинета фон Брауна тихо затворилась за его спиной, негромко клацнув старомодным механическим замком.

* * * Борт «Януса». Семь суток спустя

Вопреки опасениям Диброва, вахта прошла вполне обычно.

Шесть раз он сменялся с Хью, уходя отдыхать в свою каюту с внутренним ожиданием, что странный сон повторится или его психическое расстройство даст знать о себе каким-то иным образом, но нет, шли дни, а с ним ничего не происходило.

И все же видение не прошло бесследно.

В период службы на кораблях военно-космического флота Андрей сталкивался со многими видами психических расстройств и отчетливо понимал, что космос — не место для шуток, тут нельзя махнуть рукой на какое-то незначительное отклонение в привычном укладе мыслей, рассудив, что все пройдет само собой.

И все же рассуждать уставным образом, опираясь на голые инструкции, когда речь идет о тебе самом, — занятие сомнительное и неблагодарное. Разум машинально начинает искать лазейки, оправдания и в конце концов находит их.

Они с Майкрофтом больше не разговаривали о самочувствии или сновидениях — после того неудачного полушутливого диалога при смене вахты оба старательно избегали подобных тем.

Рабочие будни пролетели достаточно быстро. Андрей нашел в себе силы успокоиться и ложился в гибернационную ячейку почти без страха — чуть шевелился в душе червячок сомнения: а вдруг все повторится? — но Дибров задавил его, подкорректировав систему жизнеобеспечения так, чтобы сон был более глубоким, чем обычно.

Колпак камеры медленно опустился, отсекая все шумы космического корабля, лишь тело ощущало легкие вибрации, ритмично пробегающие по переборкам в такт включению двигателей, — «Янус» уже начал маневр предварительного торможения.

Он уснул, сам не заметив момента перехода из реальности в грезы.

Это походило на вспышку света.

Создавалось ощущение, что он пропустил несколько дней показа в длинном сериале, повествующем о чужой жизни.

Интерьер был тот же: озаренная ослепительным сиянием лавовая пустыня, фрагмент рукотворного оазиса, притаившегося под сенью наклонной скалы, но чувства, мысли…

Чужое сознание опять вторглось в разум Диброва, совершив это с болезненной бесцеремонностью, будто его морально насиловал некто, обладающий чудовищной волей…

Он понял, что вторгающееся сознание возбуждено сверх всякой меры: существо по имени Кайл испытывало страх и отвращение.

…Кайл впервые видел Измененного так близко.

Тот факт, что он сам с недавнего времени мог считаться одним из них, никак не повлиял на его восприятие. Он по-прежнему ненавидел этих существ, хотя и не знал толком — почему? Он чувствовал, что от произошедших с ним несчастий это чувство стало лишь глубже и острее.

Затаившись в укрытии, он в напряжении смотрел, как хозяин оазиса — старик по имени Гоум — стоит, спокойно скрестив на груди руки, в ожидании, пока запыленные путники подойдут ближе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});