Литературная Газета 6341 ( № 40 2011) - Литературка Литературная Газета

Некоторые главки – без названия, другие – обозначены городом, о котором идёт речь. Для некоторых городков и одной страницы много: «КУРОВСКОЕ. Двадцать седьмого сентября, около пяти часов вечера, в городе Куровское Московской области, в Гуслицком Спасо-Преображенском монастыре, колокол гудел таким густым басом, что по кронам ближних берёз и осин бежали крупные золотистые мурашки. Даже упавшие листья вздрагивали». И всё, больше о городке ни слова. А надо ли? В предвкушении замечательного вечернего чтива забираю книгу домой.

Не скажу, чтобы я обманулась в своих ожиданиях. Образы лаконичны и просты, ассоциации и сравнения любопытны и не затёрты: «…когда золу последних догоревших облаков выметает ветер», «…в густой сметане сумеречной тишины», «…брошенная церковь с переломанными рёбрами проваленного купола». Подкупают почти всегда точно угаданные мотивы провинциальных российских городов и в то же время безжалостная, реалистичная в своих деталях правда. «…Вот дверь от дровяного сарая, точно пьяная, болтается на одной ржавой петле и скрипит при этом так жалобно, что хочется поднести ей опохмелиться». Опохмелиться – пожалуйста, починить – никогда!

Думаю, что за такие узнаваемые подробности российского быта и бытия читатель простит автору многое. А прощать, как оказалось, есть что. Например, главку, состоящую из одной строчки: «В Ярославской и Владимирской губерниях есть такие глухие, слепые и немые деревни, что это даже не жопа – это верховья прямой кишки». Не раз и не два автор прибегает в своих описаниях к ненормативной лексике. И смею уверить, она совершенно не вписывается в литературный язык этой книги так, как бывает незаметна и «кстати» в разговорном, народном языке. Мат, к сожалению, превращает именно этот текст в низкопробное чтиво. Упрёк в первую очередь – даже не автору, который в эмоциональном запале может позволить себе многое, а редактору издания, некоей Панде Грин.

Да, сейчас не существует цензуры, которая не пропустила бы в печать книгу в таком виде в советские времена. Остаётся полагаться на внутреннее чутьё редакторов и издателей. Но что делать, когда их нет? Автор и сам, как видно, страдает от недостатка редакторского внимания к себе. Сам вычёркивает некоторые слова, но так, чтобы они прочитывались. Силы воли убрать их совсем, видимо, не хватает, равно как и смелости оставить не зачёркнутыми.

Не так обидно, когда матерная лексика портит негодный и не заслуживающий прочтения текст. Но в данном случае невниманием или особой позицией редактора, как мне кажется, испорчено впечатление от хорошей книги.

Наталья ГАМАЮНОВА

Статья опубликована :

№40 (6341) (2011-10-12)

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,7 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии:

Александр ГАЛИБИН: «Внешнее благополучие – не признак счастья человека»

Наше московское кино

Александр ГАЛИБИН: «Внешнее благополучие – не признак счастья человека»

МАСТЕР

По ролям в кино Галибин кажется холодноватым, сдержанным на эмоции и даже жёстким человеком, а если иметь в виду, что он ещё и режиссёр (а кто и где видел мягкого режиссёра?), и режиссёр с непростой судьбой, то может сложиться вполне определённый портрет. А почти все мы склонны к созданию невольных стереотипов. Но за те короткие минуты, пока мы с Александром шли по коридорам и лестницам театра «Школа современной пьесы» в гримёрку, где нам предоставили место побеседовать в тишине, и он успел на ходу поздороваться, обменяться парой слов с артистами и администраторами, кого-то из совсем юных исполнителей приобнять и приободрить, я определённо понял, что это не просто Мастер, которого здесь глубоко уважают, а доброжелательный и внимательный человек. Впрочем, пора к делу.

– Александр, на одном из сайтов я прочитал, что ваше жизненное кредо таково: «Любое страдание даётся человеку во благо. Если правильно к этому относиться, человек обретает возможность увидеть многие вещи по-другому».

По реакции Галибина я понял, что тут есть какой-то подвох.

– Что-то не так?

– На каком из сайтов? А то всякое можно прочесть. Например, что у меня три дочери. Это не так. Их две – старшей 34 года, младшей – восемь. За дочку, видно, принимают внучку, которой тринадцать лет. Но что касается «кредо», то я согласен с этой мыслью. Вернее сказать, я придерживаюсь того, что надо давать случиться тому, что должно случиться. Надо не мешать этому. Надо ситуацию отпустить и делать хорошо то дело, которое ты всегда делал. И пусть ситуация развивается и всё будет как будет. Что касается страдания, то если разрешение ситуации приносит тебе страдания, надо уметь с достоинством выйти из них и извлечь правильные уроки. Никогда не терять достоинства – это очень важно.

– И всё-таки, почему употреблено слово «страдание». Понятно, наша жизнь, особенно в нынешние затянувшиеся переходные времена, драматична, даже у благополучных людей, а подчас и трагична, но ведь вокруг много другого – светлого, хорошего. И в вашей жизни этого было предостаточно. Мало у кого на счету столько актёрских интересных работ, столько режиссёрских удач. Или не в этом суть?

– Вы уловили моё замешательство… На самом деле я бы не ставил акцент на слово «страдание». Хотя страдание – это испытание души, и надо уметь, надо находить силы его пройти с честью. Страдание может стать очищением... Я согласен, в жизни больше радостного, гораздо больше, чем мы думаем сами. И чем старше становлюсь, тем яснее понимаю, что настоящая радость – в простых вещах. А мы их не видим, к ним привыкли. Она в любви к близкому человеку, к жене, к семье, к человеку, тебе дорогому и созвучному, в любви к ребёнку. К совсем простым вещам… Да, мы на ходу живём, тяжело встаём по утрам, плохо едим, летим куда-то, спешим… Но вот сегодня утром я провожал в школу младшую дочку Ксюшу. А у них во дворе школы роскошный клён огромной высоты. И весь в красных листьях. А тут солнце встало – клён горит. Я дочке говорю: «Смотри, Ксюн, красота какая! Ты каждый день видишь это. Пахнет листьями, пахнет осенью… Это же счастье!» Увидела, глаза засияли…

Мы так издёрганы жизнью, что иногда кажется, что никто никого не замечает, каждый сам по себе, никому ни до кого никакого дела нет. А надо оставаться искренним и видеть не только себя. Не надо бояться того, что ты можешь показаться белой вороной, если будешь жить так – искренне и открыто, и по-человечески общаться, переживать за другого человека, помогать ему в его беде…

– Ведь эти вопросы затрагивает, как я понимаю, и «Грибной царь» – фильм, в котором вы снялись в главной роли Михаила Свирельникова?

– Именно так. Об этом и роман Юрия Полякова с тем же названием, на основе которого они с Кирой Худолей написали сценарий.

– У одного рецензента прочитал, что Свирельников делает-де что угодно – спит с проститутками и любовницей, даёт взятки, встречается с частным детективом, бывшей женой, собирает грибы, но только не занимается бизнесом.

– Господи, это из серии, как у меня три дочки. Роман Полякова и фильм Мамедова совсем не о том. Свирельников как бизнесмен состоялся, ему можно сливки с бизнеса снимать, а он не может, он на перепутье. У человека желание вернуться к истокам, в детство, к тайнам, мифам… К тому же мифу о Грибном царе, услышанному им в детстве. Царь этот исполняет любое желание. Перед войной дед Михаила повстречался в лесу с этим царём. Правда не правда, но с войны дед вернулся живой. Теперь сам Михаил мечтает о встрече с ним… И переоценка прожитого происходит. Жил, делал, старался, предавал, изменял, пил, обманывал и вот к пятидесяти годам понял, что не так что-то происходит. Мой герой хочет переменить жизнь, но не может. И девочка, которую он повстречал, уже ему не поможет… Нельзя свою жизнь превращать в помойку, потом трудно, почти невозможно вынести, выгрести сор изнутри себя. Свирельников – герой, которому не хочется подражать, но это герой. Таких много. Он прошёл восьмидесятые, девяностые, вошёл в нулевые. Со всеми их плюсами и минусами. Он прошёл то время, которое мы с вами пережили и помним, что зачастую стоял вопрос, чтобы просто выжить. И всякое происходило. С нами и внутри нас. Кто-то поднялся, кто-то спился, кого-то убили, кто-то выжил с потерями, кто-то потерял себя и потерялся, кто-то скис… А кто-то выстоял – не многие, хотя, может, в этом я ошибаюсь… Мне внутренняя жизнь Свирельникова понятна и проходит от рождения до смерти. Внешнее благополучие моего героя – не признак его внутреннего благополучия. Это настоящее художественное обобщение, которых сегодня не так много в литературе и искусстве.