Трудная миссия - Николай Харламов

Паунд смотрел куда-то под стол и бормотал, что, дескать, произошло досадное недоразумение. Но я-то знал, что дело не в недоразумении. Просто в английском правительстве были люди, которые так и не смогли подняться над своими предрассудками, не смогли даже во имя национальных интересов Великобритании отказаться от классовой ненависти к рабоче-крестьянскому государству.

Надо сказать, что с первым морским лордом у меня оставались неприязненные отношения. Окончательно они испортились после истории с конвоем "PQ-17", судьба которого во многом зависела от решения Паунда. Но об этом особый разговор.

Вернемся, однако, к структуре адмиралтейства и его ведущего органа главного морского штаба. В состав штаба входили управления - оперативное, боевой подготовки, планирования операций, военно-морской авиации, разведки. Начальником управления разведки в годы войны был вице-адмирал Рамбрук, а первым помощником у него пресловуто известный Ян Флеминг, создатель серии шпионских романов о Джеймсе Бонде. Именно это управление придало нам "опекунов" - так называли мы офицеров связи с союзными ВМС.

Сначала нас удивляло, что офицеры связи свободно говорят по-русски. Но потом выяснилось, что все эти "опекуны" - русские эмигранты, окончили гимназии, а то и университеты. Лейтенант Ушаков, например, был офицером царской армии и, по его словам, даже окончил Академию Генерального штаба. Все они, естественно, окончили специальные разведывательные курсы.

Офицеры связи сопровождали нас в поездках по стране, при посещении портов, кораблей и военных заводов. Мы обратили внимание, что в их присутствии наши собеседники становились крайне осторожными, но стоило "опекунам"

отойти (или по какой-либо причине отсутствовать), как тут же завязывался дружеский, откровенный разговор.

Надо сказать, что после приема или банкета бдительность наших телохранителей притуплялась. И тогда они даже позволяли себе пооткровенничать.

- Чертовски устал,- ворчал, зевая, "опекун", откинувшись на спинку дивана в каюте корабля.- Теперь бы отдохнуть. Так нет! Нужно садиться и писать рапорт начальству: что видел, что слышал... А разве все упомнишь?..

Старшим по связи с военной миссией был помощник начальника имперского генерального штаба бригадный генерал Файербресс. Этому профессиональному разведчику и подчинялись наши "опекуны". Надо сказать, что он не прочь был выдать себя за друга России, за ее доброжелателя. Это был тертый калач. И все же где-то довольно наивный.

Помнится, как-то на одном из приемов - это было уже осенью 1942 года Файербресс, изрядно набравшись, отозвал меня в сторону и, слегка покачиваясь на каблуках, сказал:

- Послушайте, адмирал. Вы знаете, как я хорошо отношусь к вашей стране и лично к вам. Но будем реалистами.

Сталинград вот-вот падет, и ваша страна вынуждена будет капитулировать...

- То же самое вы, генерал, говорили о Москве, но она выстояла, а гитлеровцы отступили...

- Это случайность, адмирал. Помогли морозы. Дважды вам не повезет. Так вот, у меня есть предложение: переходите со своим аппаратом ко мне на службу.

Тут мне пришлось сказать нашему "другу" такие недружественные, такие недипломатичные слова, что он на мгновение округлил глаза и застыл с бокалом в руке, а опомнившись, поспешил затеряться в толпе.

Пройдет каких-нибудь два-три месяца, изменится обстановка на советско-германском фронте, и Файербресс снова начнет лебезить, расточать приветливые улыбки и комплименты. Как будто ничего гадкого в недавнем прошлом этот человек и не говорил. Удивительная способность к перевоплощениям!

Однажды английский генерал сообщил мне, что в имперском генеральном штабе родилась идея: учредить в Москве должность специального представителя, который бы занимался координацией деятельности союзных военных миссий.

У Файербресса имелась и кандидатура. Он назвал майора Свона, своего секретаря.

Я знал этого Свона: не раз встречал его и в коридорах генштаба, и на коктейлях. И обратил внимание, что он довольно чисто говорит по-русски. На мой вопрос, откуда он знает язык, Свои ответил, что всегда интересовался великой северной державой, что язык изучил самостоятельно и что среди русских у него много друзей. Он говорид с той сверхискренностью, которая граничит с фальшью.

Я поинтересовался этим человеком. И совершенно неожиданно выяснил, что Свои в период интервенции находился в Архангельске, командовал там подразделением оккупационных английских войск, принимал личное участие в расправах над мирным населением островов в Белом море. Он и теперь оставался ярым антисоветчиком и, надо полагать, был профессиональным разведчиком. И вот такого-то человека прочили на роль координатора союзных военных миссий в Москве.

- Позвольте,- возразил я Файербрессу,- но чем будет заниматься майор, если все переговоры ведутся на более высоком уровне?

- Но у нас уже есть договоренность...- ответил генерал.

Спорить с Файербрессом я не стал. Но свои соображения о кандидате в координаторы счел необходимым довести до сведения руководства Генерального штаба и Наркомата иностранных дел. Между тем Файербресс уверял меня, что вопрос о Своне уже решен, что тот вот-вот получит визу. А через неделю сообщил:

- Свои все-таки едет в Москву. Завтра прощальный ужин.

- Это ваше дело.

- Ну почему же? Это - наше общее. Мы хотели бы пригласить на ужин вас, ваших заместителей и кое-кого из членов миссии.

Я поблагодарил за приглашение и не без иронии добавил:

- За майора Свона стоит выпить.

На ужине были сотрудники нашей миссии, и он прошел в дружеской обстановке. Но я на ужин не пошел, сославшись на плохое самочувствие. Сидел дома, а голову сверлила мысль: как Москва отреагирует на мое предостережение?

Спустя дня три получаю телеграмму наркома иностранных дел. Мне поручалось сообщить в имперский генеральный штаб, что в интересах дела прибытие в Москву господина Свона нежелательно.

Я в тот же день попросил Файербрес".а заехать в миссию. Худой, с рыжими усами и такими же рыжими остатками шевелюры, Файербресс представлял собой расхожий тип англичанина. Как всегда, он был чрезвычайно любезен. Когда-то он жил в Риге, в русской семье, чюбы досконально научить язык. И это ему удалось. Говорил он по-русски совершенно свободно. Видимо, поэтому его и назначили нашим "опекуном". Я пересказал ему текст телеграммы. Файербресс расхохотался.

- А вы знаете, адмирал, я еще на ужине сказал Свону:

пусть не укладывает чемоданов. Никуда он не поедет. "Почему?" удивился Свои. "Да потому, что все были на ужине, а адмирал не пришел. Дурной признак!"

- Вы сообразительны! - улыбнулся я.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});