Моя прекрасная повариха (СИ) - Петровичева Лариса

Я ободряюще улыбнулся. Азора не была профессиональным поваром, который учился в столичной академии – но она имела то чутье, которое помогает достичь величия, если идти за ним следом. Волнения? Это нормально. Трепет и страх? Да! Но я знал, что они ей не помешают победить.

– Я точно знаю одну вещь, – заговорщицким тоном произнес я. – Вернее, даже не вещь, секрет. И ты должна его увидеть.

– Что за секрет? – спросила Азора, закрывая книги и свои записи. Я улыбнулся.

– Идем. Тебе понравится.

Горы рядом с Келлеманом – так, пустяк, по-гномьим меркам холмики. Вот бы отвезти Азору в настоящие горы, которые подпирают небо, врываясь вершинами к Мировому древу! Там и дышится-то совсем по-другому, и жизнь на их склонах выглядит другой, не такой, как внизу. Но и келлеманские холмики тоже сойдут.

– Иногда важна не гора, – сказал я, когда экипаж высадил нас возле старой прогулочной дорожки. – Иногда важно то, что рядом с ней. Я завяжу тебе глаза, не бойся.

Азора улыбнулась.

– Я и не боюсь, – искренне ответила она. – Теперь мне совсем не страшно.

– Вот и хорошо, – сказал я, вынимая из кармана широкую шелковую ленту. Азора наклонила голову, я завязал ей глаза и объяснил: – Это называется харнанзунд бартхан ундун. Точного перевода нет, но я попробую растолковать, что это.

Азора выпрямилась, некоторое время стояла, поводя головой то влево, то вправо и привыкая к повязке, а потом протянула мне руку. Сумерки мягко сгущались рядом с нами; я обернулся в сторону города и подумал, что Дархан сейчас укладывает ребят спать. Впрочем, вряд ли Нар, Очир и Глория вот так сразу заснут – будут рассказывать страшные истории, пока Дархан не рыкнет.

Да, мой клан невелик и разношерстен – но мы любим и бережем друг друга. И это самое главное.

– Иногда у гномов встречается болезнь души, – начал я, взяв Азору за руку и осторожно ведя по тропе. – Вроде бы с виду все в порядке, но гном начинает тосковать. Ему чего-то хочется – а он и сам не знает, чего. Он вроде бы чего-то боится – но не может объяснить, что именно его пугает. Он растерян, и эта растерянность глубже с каждым днем.

Тропинка поднималась все выше по склону горы. Я шел впереди, и впервые за долгие годы мне казалось, что я возвращаюсь домой. Вот горы, вот моя жена, вот я – мой мир лежал передо мной, открытый и чистый.

– Это выглядит, конечно, как баловство, – продолжал я. – Кто-нибудь из людей скажет, что гном просто обленился, делать ему нечего. Корову бы ему, а лучше две, и всю дурь как рукой снимет. Но дело не в этом. За растерянностью приходит тьма и начинает потихоньку стачивать душу. Осторожно, тут ступенька…

Тропинку проложили много веков назад. Тогда на месте Келлемана было гномье поселение, но те гномы сочли здешние горы слишком ничтожными для того, чтобы построить подземный город, и покинули эти края. Потом сюда пришли люди, жизнь шла своим чередом – и мы с Азорой шли, поднимаясь все выше и выше. В колючем кустарнике цвиркнула потревоженная птичка: удивилась, что кто-то притащился сюда на ночь глядя. Фыркая и отплевываясь, тропинку перебежал лис и изумленно уставился на нас.

– Гном и эльфийка! – так и говорил весь его вид. – Ничего ж себе дела!

– Хуже всего то, что эта болезнь души каким-то образом передается другим гномам, – сказал я. – Постепенно весь клан может погрузиться в оцепенение – а это очень плохо, сама понимаешь. Гномы живут среди врагов и порождений мрака, и если ты не сможешь держать в руках топор и махать им, то долго не протянешь. Тогда наши маги и изобрели этот обряд. Харнанзунд бартхан ундун исцеляет раненую душу.

– Понятно, – откликнулась Азора, камень подвернулся под ее туфлю, и она качнулась и едва не свалилась с тропы. Я поддержал ее, посмотрел по сторонам: да, высоко же мы забрались! Пожалуй, напрасно я называл эти горы холмиками. Келлеман лежал внизу россыпью золотых огоньков на темно-синей ткани, в небе над нами неторопливо расцветали звезды, луна, тихая и тоненькая, выкатилась над горизонтом. Заговорили ночные птицы, поражаясь тому, что мы пришли сюда впотьмах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Еще немного, – ободряюще произнес я. – Мы почти пришли.

Дальше мы поднимались молча. Я не знал, что еще нужно говорить, а Азора решила, что лучше не произносить ни слова. Я представлял, каково ей сейчас – идти во мраке, держа меня за руку и чувствуя, как из-под ног вырываются камешки. Жутко…

Но она была очень сильной, моя Азора. Она со всем могла справиться.

– Вот, теперь просто стой здесь, – сказал я. Азора замерла, как послушная кукла. Я вынул из кармана огниво и зажег огонь в каменных лампах. Место, в которое я привел Азору, понравилось бы ей. – Осталось совсем чуть-чуть.

– Хорошо, – кивнула Азора. Я взял ее за руку, и мы осторожно принялись подниматься дальше. Теперь под ногами была не тропинка, а отполированный мрамор над бездной – любой неосторожный шаг мог бы завершиться падением, но я запретил себе об этом думать. Еще несколько шагов – и мы остановились.

– Я сейчас сниму повязку, – сказал я и, поднявшись на цыпочки, потянул за край ленты. Шелк упал – Азора открыла глаза и едва слышно ахнула.

Гномы прожили здесь недолго, но успели высечь в горах статую Богини-Праматери, Безымянного света, которая протягивала руку сквозь ночь: сейчас мы с Азорой замерли на кончиках ее мраморных пальцев, простертых во мраке, ночной ветер играл языками огня в каменных чашах, кругом царила тьма, но сейчас она не язвила и не ранила, а исцеляла. Внизу лежал город, крошечный и любимый, там были наши друзья и родные, а мы с Азорой стояли здесь, на ладонях Богини, на самом краешке жизни и смерти.

Встань на ладони Богини – и посмотри на мир и на себя. Выброси из головы и сердца все дурное, живи так, словно есть только счастье.

Азора раскинула руки, запрокинула голову назад и закричала что-то на эльфийском – я не разобрал ни единого слова. Отчаянный крик перешел в песню – гордую, торжествующую. Сейчас Азора смотрела в мир и свою душу, и не было того, чего она не смогла бы победить.

А я стоял рядом и знал, что все сделал правильно.

Не помню, как мы спустились с рук Богини в пещеру, высеченную в скале за ее спиной – все словно заволокло золотым туманом, и когда он рассеялся, то я увидел, что мы уже сидим на пыльном полу пещеры. Азора едва слышно всхлипывала, и я знал, что это слезы, которые очищают душу.

Когда-то прадед тоже водил меня на ладони Богини – за несколько часов до того, как меня изгнали. Тогда он сказал: если с тобой правда, то с тобой боги. Иди и ничего не бойся.

– Спасибо, что привел меня сюда, – негромко промолвила Азора. – Это… это меня потрясло, Фьярви.

Я улыбнулся. Неудивительно!

– Теперь все будет хорошо, – так же тихо откликнулся я. – Ты заглянула себе в душу. Ты сможешь справиться со всем, что тебе выпадет.

– Я знаю, – кивнула Азора. В ее глазах плыли теплые отблески света, рыжее золото волос раскинулось по плечам. – Спасибо тебе.

Я обнял ее, погладил по голове. Над нами плыла ночь – летняя, свежая, чистая. И что бы ни принес нам новый день, эта чистота навсегда останется с нами.

Никаких сомнений, никакого страха и горя. Только мы и наш мир.

Азора

Саллеви был трезв, и я подумала, что это удручающее зрелище. Глаза эльфа метали молнии, слуга, который некстати поскользнулся рядом, получил напутственный пинок, а на девушек госпожи Бьянки он посмотрел так, что те поспешили прикинуться частью интерьера. Заметив, что я выглянула из кухни, он махнул мне и приказал:

– Госпожа Азора, зайдите в кабинет управляющего.

Я кивнула. Обед уже стоял в печи и на плитах, так что у нас было время для разговора.

Фьярви благоразумно спрятал все спиртное так, чтобы Саллеви не раздражался лишний раз. Наш гость угрюмо сел в кресло, выложил на стол Фьярви несколько папок с бумагами и, когда я вошла, начал рассказывать:

– Закупки я беру на себя. Решил немного отойти от обувной сферы и вложить часть дохода в Аванти. Тебе это что-то говорит?