За веру, царя и социалистическое отечество - Юрий Брайдер

— Пророк ты у нас известный… — Владимир выглядел сейчас как купец, которого на рынке обсчитали жулики. — Ладно, ступайте все… Утомился я с вами…

Покидая княжеские хоромы, Сухман сказал Добрыне:

— Ублюдок этот про Царьград потому речь завел, что в успех твой не верит. Не добудешь ты там ни кесаревой дочки, ни митрополита.

— Не добуду, так придумаю, — беспечно молвил в ответ богатырь. — Главное не это. Главное, его согласие креститься, пусть и лживое. Уж теперь-то князюшке от своих слов не отвертеться.

Приближалась пора долгого осеннего ненастья, когда с коварным морем лучше не знаться, однако откладывать паломничество в Царьград не было никакой возможности — князь мог изменить свое решение, да и варяжские волхвы не сидели сложа руки, а плели против приверженцев христианства интриги.

С верными слугами, добрыми приятелями и остатками княжеской казны (ох, много ушло злата на подкупы и подачки) Добрыня покинул Киев. Сначала все шло гладко, но пришлось задержаться в портовом городе Суроже, ожидая попутное судно (поздней осенью греки сюда редко заглядывали).

Со скуки маленькое посольство стало баловаться вином и водить дружбу с праздной публикой обоего пола. Душу свою, прошедшую через бесконечное количество перерождений, Добрыня вполне контролировал, а вот телу, прежде принадлежавшему человеку своенравному и порочному, иногда давал потачку.

Короче говоря, в Суроже сильно поиздержались. Запили все, кроме Торопа, но тот единолично казну оборонить не мог. Мало того, дружная ватага убыла и числом. Сухман заболел срамной болезнью, при которой все мысли заняты проблемами мочеиспускания, а вовсе не дальними странами. Дунай, затосковавший без подвигов, присоединился к компании франков, отправлявшихся в сарацинскую землю на поиски Гроба Господня. И это еще не считая слуг, утонувших в море, до смерти упившихся вином, затоптанных в кабацких потасовках и сданных собственными товарищами в чужеземное рабство.

До города Царьграда уже под самое Рождество добрались только трое — сам Добрыня. верный Тороп да черноризец Никон, так сказать, вернувшийся к истокам. Денег осталось столько, что они вполне помещались в поясах.

Добрыню, видевшего расцвет Карфагена, упадок Рима, строительство Вавилона и будни Иерусалима, столица Византийской империи ничем особым не поразила (в отличие от забубенного провинциала Торопа). Грязь, скученность, немыслимые цены, воровство, проституция всех видов, чиновничьи поборы, засилье иудейских и малоазийских купцов, варяжские громилы, азарт ипподромов и ристалищ, круглосуточно действующие питейные заведения, всеобщая продажность, великая религия, выродившаяся в помпезное зрелище и официозный дурман — ради всего этого не стоило странствовать в пространстве и времени.

Зима прошла в бесплодном ожидании вызова к императору. Константин якобы сражался с неверными в Азии, а Василий отбыл с официальным визитом в Верону и там что-то подзадержался. Императорский двор пребывал вне городских стен, и, по слухам, его стерегли пуще зеницы ока. Ни о какой кесаревой дочке, естественно, пока и речи быть не могло, тем более что владыки Византии, как истые христиане, имели весьма ограниченное потомство.

Какой— то довольно влиятельный лагофет [57], щедро прикормленный Добрыней, в конце концов смилостивился над настырным варваром и дал ему дельный совет:

— От нас до вас вести годами идут, а дойдя, наизнанку выворачиваются. Про ваши здешние хлопоты в Киеве никто толком и не прознает. Так что невесту для князя сами ищите. Выбор, слава богу, имеется. Соответствующие грамоты я потом как-нибудь выправлю. Все равно ваш князь чтению не обучен. Для него главное — императорская булла.

— Нам бы с собой еще митрополита прихватить, — попросил Добрыня. — В вере стойкого, в быту непривередливого, и с виду благообразного.

— Думаю, с митрополитом трудностей тоже не будет. Пройдитесь возле храмов. Там на каждой паперти по дюжине митрополитов сидит. Выбирайте любого на свой вкус. Соответствующий эдикт [58] я заготовлю…

Добрыня, в делах государственной важности привыкший полагаться только на самого себя, лично отправился на поиски княжеской невесты, благо нужные места уже успел хорошенько изучить.

Сразу возникли сложности. Претенденток, конечно, хватало, но вот беда — молодые да смазливые не знали великосветского обхождения, манеры имели весьма вульгарные, и частенько склонялись к самому разнузданному язычеству. Те же, кто хоть немного разбирались в этикете, умели вести связный разговор и молились триединому богу, выглядели заезженными рудничными клячами.

Положение создалось такое, что хоть объявление давай: с целью создания полноценной княжеской семьи требуется девица пристойной наружности, воспитанная, образованная, христианского вероисповедания, без вредных привычек и внебрачных детей.

Добрыня и к сводням заглядывал, но даже самые авторитетные из них столь специфическим товаром не располагали. Похоже, что самые мрачные прогнозы Сухмана сбывались.

Однажды, когда Добрыня, угрюмо взирая на людную Таврическую площадь, в одиночестве потягивал сдобренное корицей и льдом фалернское вино, к нему подсела скромно одетая особа женского пола, уже вышедшая из девичьего возраста, но еще как бы не достигшая статуса дамы (по-русски говоря — необабившаяся).

Самой примечательной чертой ее внешности были огромные черные глаза с тем лихорадочным блеском, который появляется у мужчин на третий день непрерывных возлияний, а у женщин в минуту чувственного блаженства.

— Ты тот самый человек, который ищет невесту для варварского князя Вольдемара? — без обиняков спросила она на изысканном греческом языке, употреблявшемся во дворцах и храмах империи, но отнюдь не в заведениях, подобных тому, где они сейчас находились.

— Владимира. — поправил ее Добрыня, отставив в сторону кубок с вином. — Ты хочешь что-то сообщить мне по этому поводу?

— Хочу. — Ее припухлые губы дрогнули в едва заметной улыбке. — Почему бы тебе не остановить свой выбор на мне?

— Ты полагаешь себя достойной княжеского звания?

— Я полагаю себя достойной царского звания.

— Как тебя зовут?

— Анна.

— Хорошее имя. Звучное. И в наших дебрях пока неведомое. А как насчет всего остального? Зубы у тебя есть? Только не сочти мои слова за грубость. Ведь я выбираю невесту не себе, а своему господину.

— Сколько нужно зубов? — Она улыбнулась чуть пошире, но по-прежнему невесело.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});