Дидро - Алиса Акимова

И это его желание исполняется. Руссо в «Исповеди» описал их первое свидание в Венсеннском парке. Как не понять бурной радости, охватившей обоих при встрече? Как не простить Руссо столь понятных и совершенно искренних преувеличений, к тому же так ему свойственных?

«После трех или четырех веков ожидания я бросился в объятия моего друга. О невыразимо счастливое мгновение! Он был не один. С ним были Даламбер и казначей святой капеллы…»

Но Руссо не видел никого, кроме Дидро. С криком радости бросился он к своему другу, обнял его и, задыхаясь от волнения и от восторга, слезами и рыданиями выразил то, что чувствовал.

После этого он бывал в замке два или три раза в неделю. Чаще всего один, и почти всегда пешком. От Парижа до Венсенна ведь всего три лье, расстояние такое же коротенькое, как от вольнодумных сочинений до тюрьмы.

И в замке Дидро продолжал готовить чужие уроки или по меньшей мере помогал их готовить. Помог он и Жан Жаку.

Чтобы не идти слишком быстро и не очень уставать, Руссо обычно брал с собой что-нибудь почитать по дороге в Венсенн. На этот раз он взял свежий номер «Меркюр де Франс», превосходно уместившийся в его кармане.

Сделав привал, он открыл газету, машинально перелистал ее. Взгляд его остановила объявленная Дижонской академией тема конкурса на приз морали.

«Влияние наук и искусств на нравы» — вот какая тема была предложена Клодом Гело на сессии 1 августа.

Голова у Руссо закружилась, сердце стало биться сильней, и он упал в забытьи у подножия дерева, где присел отдохнуть. Обморок его продолжался с полчаса. Очнулся он весь в слезах. Мир как будто осветился для него новым светом. Ему словно открылась тайна всех бедствий, принесенных человечеству цивилизацией. Он тут же набросал свой ответ на вопрос академии.

В таком состоянии Жан Жак пришел в Венсенн. Дидро сразу заметил, как Руссо возбужден, и спросил его, чем это вызвано. Руссо прочел ему то, что написал. Дидро горячо поддержал его намерение предоставить свои соображения на конкурс Дижонской академии.

Так рассказывает в «Исповеди» историю возникновения главной своей идеи сам Руссо.

Версия Дидро, засвидетельствованная Мармонтелем и Морелле, иная. В ней его роль куда больше.

Прогуливаясь с ним в Венсеннском парке, Руссо рассказал своему другу о вопросе, предложенном Дижонской академией, и о принятом им решении участвовать в конкурсе. Очевидно, это было в тот день, когда Руссо прочел объявление в «Меркюр де Франс».

— И чью же сторону вы примете? — спросил Дени.

— Сторону тех, кто отвечает на этот вопрос утвердительно.

— Но это дорога для ослов. Пусть по ней идут посредственности. Ответив так, вы только повторите общее место. Если же вы займете противоположную позицию, это выведет нашу философию на новую, богатую, плодотворную ниву.

— Вы правы, — согласился Руссо, — я посчитаюсь с вашим мнением.

* * *

И все-таки это не было еще свободой. Пусть Дидро и гулял, и работал, и виделся с друзьями, и готовил чужие уроки… Пусть его навещала и мадам Пюизье…

Однажды ночью тюремщики хватились своего узника. Дидро не было ни в его комнате, ни в парке. Они обшарили все аллеи, все закоулки. Как он мог исчезнуть? Большой парк, Венсеннский лес, где парижане гуляют и сейчас, не был огорожен. Но маленький парк, где ему дозволялось гулять, был опоясан высокой стеной.

Ночь прошла в тревоге. Только утром Дидро вернулся сам и покаялся мосье де Шатле в совершенном им проступке. Он перелез через ограду и пешком сходил в соседнюю деревню Шампиньи. Что побудило его так поступить? Ревность. Оказывается, он и прежде подозревал свою любовницу в слабости к одному судейскому крючку. Такой соперник был ему особенно неприятен.

В тот вечер мадам Пюизье приехала его навестить в туалете куда более изысканном, чем обычно.

— Почему вы так нарядились? — спросил встревоженный любовник. — Куда вы собираетесь отсюда?

— В Шампиньи, там сегодня праздник.

— Ваш друг там будет?

— Нет.

— Вы говорите правду?

— Я вас заверяю.

И все-таки он ей не поверил. Как только наступила ночь, Дидро перелез через стенку парка и отправился на розыски своей любовницы. Опасения и подозрения его оправдались. Мадам Пюизье лежала на траве в объятиях судейского крючка.

Комендант Венсенна простил Дидро его самовольную отлучку, но зато Дидро не простил мадам Пюизье ее измены. Он вырвал эту страсть из своего сердца. Анна Туанета могла быть довольна.

Но в остальном Дидро вышел из тюрьмы таким же, каким вошел туда. И его отношение к суевериям, хотя и подверглось серьезному испытанию, осталось таким же. Много позже он писал своей подруге, Софи Волан, не щадя и самого себя для истины: «Не замечали вы, кстати, что некоторые жизненные обстоятельства делают нас до некоторой степени суеверными? Не понимая иногда причины тех или иных явлений, мы выдвигаем нарочно самые странные объяснения для того, чтобы получилось желанное действие, и проделываем опыты, за которые стоило бы засадить нас в дом умалишенных.

Девушка срывает в поле чертополох и дует на него, чтобы узнать, любима ли она. Другая вопрошает карты о том, что сулит ей судьба. Я видел и таких, которые отрывали лепестки у всех цветов, попадавшихся им на дороге, и приговаривали: «любит, не любит», пока не доходили до последнего пророческого лепестка. (До чего, оказывается, древний этот обычай, доживший и до наших дней! — А. А.) В счастье девушки смеются над пророчеством, если оно неблагоприятно, в горе придают ему веру. «Лепесток сказал правду», — говорят они тогда.

Я сам однажды гадал по-платоновски. Просидев месяцы в Венсеннской тюрьме, я стал применять способы гадания древних. (И этот способ гадания поныне применяется! — А. А.) В кармане у меня был томик Платона; я открыл его наугад, чтобы по первой бросившейся мне в глаза фразе узнать, как продолжительно будет мое заключение. Открыв книжку, я прочел на верху страницы: «Делу сему скоро предстоит окончание». Я улыбнулся, а четверть часа спустя услышал звон ключа, открывавшего дверь моей темницы: то был начальник полиции Беррие, известивший меня, что завтра я буду освобожден».

Очевидно, он рассказывает здесь о переводе из башни в замок.

Между тем прошел сентябрь, кончался и октябрь, а Дидро все еще держали в замке. Только 21 октября издатели, наконец, узнали, что Даржансон подписал приказ об освобождении редактора их «Энциклопедии».

Выпустили его 3 ноября. Вряд ли он был обязан своим освобождением только хлопотам Лебретона и его компаньонов. Но, во всяком случае, их петиции ему не повредили. Не вышел в свет еще и первый том «Энциклопедии». Она не успела еще ни прославить своего редактора, ни укрепить его репутацию опасного человека. Своим освобождением Дидро был обязан главным образом перемене в общественной атмосфере. Миновал правительственный кризис.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});