Парадоксы гениев (СИ) - Казиник Михаил Семенович

…Они больше НИКОГДА не встречались. (Кстати, Агата через несколько лет вышла замуж и была счастлива. А Брамс «сбежал» от брака и любви во второй раз.) Брамс пишет гениальный секстет, в котором увековечивает имя Агаты. Брамс говорит другу: «В нем я избавился от моей последней любви». Чтобы не попасть в ситуации, подобные историям с Кларой и Агатой, Брамс больше НИКОГДА не допускал ТАКОГО сближения с женщинами, чтобы дело могло кончиться женитьбой. Но и здесь СБЛИЖЕНИЕ означает совместные прогулки, объятия, переписка, желание общаться друг с другом. Но не… близость.

Берта Порубшки. Юная красавица из Вены. Певица, остроумица, легкая, светлая, задорная. Брамс понял, что он «попался». От нее нужно «отделаться». Но это безумно трудно! Опять внутренняя борьба! Брамс не может не видеться с ней. Многие качества этого юного чуда очень нужны Брамсу, по сути, уже становящемуся одиноким отшельником. Его тяготит память о двух предыдущих историях. Но… его безумно тянет к Берте. Притяжение и… отталкивание. Чем ближе, тем дальше. Но остыть он никак не может. Уж больно хороша. Чудо-женщина, чудо-человек! И вдруг! О счастье! Берта помолвлена! И выходит замуж за поклонника Брамса, богатейшего магната. И тогда Брамс смело становится другом их семьи. Ведь для него теперь нет никакой опасности. Берта и Артур Фабер до последних дней Брамса остаются его самыми близкими друзьями. И когда Брамс был уже смертельно болен, именно они скрасили последние месяцы жизни умирающего от рака гения.

Элизабет фон Штокхаузен. Пожалуй, самая красивая, самая умная, глубокая и музыкальная изо всех женщин в жизни Брамса. Она начинает брать уроки у Брамса. Когда композитор чувствует, что он опять испытывает любовный жар, он прекращает эти занятия. Избегает встреч! Читать письма Элизабет — глубокое эстетическое наслаждение! Можно влюбиться уже только в автора этих писем. А если учесть, что ее красота равна уму и духовности, то, конечно, нужно прервать не только уроки, но и общение. Как можно быстрее и… бесповоротно! Через несколько лет Элизабет выходит замуж. Брамс… становится другом их семьи. Муж Элизабет — молодой композитор по имени Генрих Герцогенберг. И теперь единственная просьба Элизабет к Брамсу заключается в том, чтобы Брамс хвалил музыку ее мужа. Брамс этого сделать так и не сумел. А со стороны супругов поклонение Брамсу было невероятным, граничащим с обожествлением. Я читаю письма Элизабет к Брамсу, где она описывает свои впечатления от его музыки. Это лучшее, что написано о музыке не только Брамса, но и о музыке вообще.

Поскольку я не пишу биографии Брамса, скажу лишь, что на пути гения встречались еще женщины. И теперь Брамс не только не заходит далеко (как в случае с Кларой и Агатой), но и просто разыгрывает из себя смешного, неуклюжего и веселого ухажера. Ничего серьезного.

Но причину такого поведения Брамса со всеми женщинами его жизни осмелюсь предположить. И великий Зигмунд Фрейд, который все проблемы будущей взрослой жизни пациентов искал в их детстве, скорее всего, поддержал бы мои выводы. Приступаю.

Брамс родился и провел свое детство в ужасающих условиях. В веселых трущобах на окраине Гамбурга, в крохотной трущобной квартире. Пятеро в тесноте. Его отец, выйдя из крестьянского сословия, оторвался от него и, насколько это было возможно, получил музыкальное образование. Научился играть на нескольких музыкальных инструментах. Главным же стал контрабас. В возрасте 20 лет он подался в Гамбург на заработки и нашел работу контрабасиста в увеселительном оркестре, который играл в гамбургских кабачках музыку определенного сорта. Справедливости ради следует добавить, что Иоганн Якоб оказался очень талантливым музыкантом и даже принимал участие в концертах филармонического оркестра. В 24 года он женился на своей квартирной хозяйке, которая была на 17 лет старше его. (Впоследствии такой разрыв в возрасте привел к конфликтам в семье и разводу.) Брамс родился, когда его отцу было 27, а матери 43.

В шестилетнем возрасте ребенок начал учиться игре на фортепиано, что совсем не понравилось его отцу. Нужно научиться играть на каком-нибудь инструменте, чтобы можно было зарабатывать на жизнь, как и отец, в портовых кабачках. Но успехи в игре были так велики, что отец понял: можно играть и на фортепиано для разогретой публики. Ребенок талантлив, он услышит музыку, которая нравится посетителям, и подхватит. Сказано — сделано! Отец взял с собой тринадцатилетнего сына для игры в увеселительных заведениях. Так случилось, что ребенка, а затем подростка и дома (они жили дверь в дверь с увеселительным заведением), и на «работе» окружало такое специфическое общество, что не хватит никакой фантазии, чтобы описать эту обстановку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот фраза Брамса, которую он высказал дочери Роберта и Клары Шуман: «Однажды он сам сказал моей матери, — пишет Евгения Шуман, — что ему еще мальчиком довелось приобрести запас таких впечатлений, увидеть такие вещи, что это навеки омрачило его душу». Подобные воспоминания преследовали Иоганнеса всю его жизнь. Брамс вырос и начал играть в «увеселительных кварталах». Нет никаких сомнений в том, ЧТО имеет в виду Брамс. Представьте себе мальчика невиданной красоты (именно таким подростком он был), в которого были по-своему влюблены обитательницы портовых кабачков. Подобные вещи не раз описаны писателями. Женщины определенной профессии, ненавидящие своих работодателей и клиентов, тянулись к нежному и чистому, гениально играющему на рояле подростку. Все, что они могли дать своему любимцу, — это физическую часть любви. А поскольку в этой сфере они были великими профессионалами, но в данном случае еще и нежными, и влюбленными в этого чистого ребенка, то… Случилось то, что должно было случиться: Иоганнес узнал физическую сторону любви раньше, чем духовную. Причем на самом высокопрофессиональном уровне. Это и стало величайшей трагедией гениального композитора. Он провел главный период жизни, который называют воспитанием чувств, в кабаках и притонах. Обстоятельства детства Брамса, который, несмотря на все преграды, стал одним из трех (три «Б», по выражению Ганса фон Бюлова, — Бах, Бетховен, Брамс!!!) величайших композиторов в истории мировой музыки, доказывают, что, в отличие от таланта (которого могут сломать жизненные обстоятельства), гения сломать невозможно. Он пробьется и проявится. Правда, какой ценой!!! Тончайший, поэтичнейший Брамс в самом начале своего пути узнал дно, мрачную изнанку жизни. Где опошлены и опорочены святые понятия первой влюбленности, первой любви, первого прикосновения, первого поцелуя.

А теперь представьте себе: этот ребенок уже через несколько лет после притонов и кабачков встретит великую женщину и пианистку, композитора (в последнее время прекрасная музыка Клары звучит все чаще), да и к тому же жену человека, находящегося на вершине музыкального Олимпа. К этому невероятному перемещению Брамса очень подходят строки из стихотворения Осипа Мандельштама «Бах»: «Разноголосица какая // В трактирах буйных и церквах».

Итак, возникает чувство. Но оно не имеет ничего общего с прежним «любовным» опытом ребенка, подростка, юноши. Это любовь-поклонение, любовь-обожание. Оно, чувство это, напрочь оторвано от того, что знал Брамс раньше. И у объектов прошлого любовного знания, с одной стороны, и чувств к Кларе — с другой, разумеется, нет никаких точек соприкосновения. И с Брамсом произошло то, что под силу описать только Фрейду в сотрудничестве с Достоевским и Мопассаном. Духовная, божественная, поэтическая сторона любви оторвалась от ее физической стороны. Они попросту не ассоциировались друг с другом.

Так Брамс и прожил жизнь невероятную. Ему встречались феноменальные женщины, само воплощение всех высших качеств Женщины, Мадонны, достойные поклонения, обожествления и преклонения. Но… физическая сторона любви для Брамса навсегда была связана с профессиональными уличными «жрицами». Именно с ними он получал физические наслаждения. И сама мысль о том, что Клара, Агата, Элизабет, Берта и другие величайшие женщины рода человеческого будут выполнять и ту функцию, которая для Брамса с 13–14-летнего возраста была оторвана от духа и осуществлялась теми, кого русский писатель Куприн назвал «клоакой общественных страстей», была невозможна. Я могу предположить, что Брамс попробовал вступить с любимыми в интимные отношения, но уверен, что каждый раз это оканчивалось провалом, отсутствием наслаждения и тем знаменитым ОХЛАЖДЕНИЕМ, которое заставляло Брамса пятиться назад (даже, как в случае с Агатой, дойдя до алтаря), прерывать уроки с прекрасной ученицей, как только начиналось что-то похожее на любовь. Скажу еще резче. Клара, и Агата, и Элизабет, и другие были настолько возвышенны, что представить себе их в роли женщин из портовых кабачков и притонов было невозможно. И Брамсу пришлось вести самую странную жизнь. Как только чувства к прекрасным женщинам доходили до «точки кипения», он убегал от этих женщин и чувств к «красным фонарям». Именно там, с уличными женщинами, он получал ту недостающую часть любви, которую не мог получить от высокодуховных мадонн. Об этом Брамс очень подробно и доверительно разговаривал с замечательным врачом — доктором Бильротом. (Предтечей Зигмунда Фрейда.) Бильрот после этого не мог видеть отца Брамса, считая, что ради заработка этот человек когда-то погубил душу своего сына, лишил его счастья полноценной всеобъемлющей любви к женщине. Единственное слово, которое этот выдающийся врач произнес вслух, было о «безнадзорной» юности Брамса. Бильрот понял, какой тяжелый груз пронес этот гений из детства через всю свою жизнь.