Ретушер - Дмитрий Стахов

– О котором ты рассказывал?

– Да.

Она оглянулась по сторонам, потянулась к облицованной деревянными панелями стене, провела по ней рукой.

– Как они быстро сделали ремонт!

Подскочил сначала один официант, потом второй. У каждого на подносе было по ведерку с бутылкой шампанского: метрдотель, видимо, задал им шороху. Минутную заминку разрешила Таня, милостиво позволившая оставить на столе обе бутылки.

– Просто очень хочется пить! – объяснила она и взяла меня за руку. – Все будет хорошо! – повторила она.

– Это я уже слышал, – сказал я.

– Ты будто бы мне не веришь. – Она отпила глоток из бокала, подумала и допила оставшееся.

Я налил ей, вытер руки салфеткой.

– Верю, – сказал я. – Я тебе верю.

– Я не о том!

Ей, судя по всему, действительно хотелось пить: она опустошила второй бокал, газы ударили ей в нос, она сморщилась.

Я тоже выпил, немного. Она кивнула на свой бокал, на бутылку, и мне пришлось налить вновь.

– Я о том, что ты не веришь мне насчет этого козла.

Я засмеялся: как раз насчет этого козла, насчет Байбикова, я ей верил.

– У меня с ним свои счеты, – сказал я.

– Тогда ты не веришь… – начала она.

– Не надо, – попросил я. – Пожалуйста, не надо. Наверное, я ошибся квартирой, подъездом. Может, неправильно записал твой телефон. Это все не имеет значения. Ты здесь, сейчас ты со мной – остальное не важно!

Она подняла свой бокал, я – свой, мы чокнулись.

– За тебя! – сказала Таня.

Подошел один из официантов и принял заказ. Мы поели, допили одну бутылку шампанского, прикончили вторую. Потом официант принес кофе. Когда он уже собрался отойти от нашего столика, я попросил его нагнуться ко мне.

– Что ты ему сказал? – спросила Таня, глядя вслед удаляющемуся официанту.

– Насчет сладкого, – ответил я.

Наверное, я был уже изрядно пьян. Официант вернулся с маленьким подносом. На подносе лежала плитка шоколада «Аленка».

Таня побледнела, сжала кулаки, выпрямилась, ее скулы обозначились четче.

– Спасибо! – Она поднялась, ее стул опрокинулся, немногие оставшиеся в ресторане посетители повернулись к нам.

– Подожди! – Я тоже поднялся. – Это… это случайно! Я просто просил его принести шоколад. Не импортный. Я не знал, что он принесет.

Она заплакала. У нее были удивительные слезы, маленькие и очень прозрачные. Они, искрясь, быстро сбегали по ее щекам. Посетители, ожидавшие пощечин, криков, ругани, один за другим разочарованно отвернулись.

– Отвези меня! – сказала она, шагнула в сторону, пошла меж столиков, пересекла пространство перед маленькой эстрадой, толкнула дверь в холл.

Она резко отмахивала левой рукой, поправляя правой спадающую на глаза прядь. Вот ее фигура исчезла. Была уже глубокая ночь, и до встречи с Баем оставались какие-то три-четыре часа.

Она ждала меня возле машины, зябко поводила плечами.

– Что ты так долго? – спросила она.

Я молча отпер машину, сел, открыл Татьяне дверцу.

– Что ты так долго? – повторила она. – Я замерзла. Холодная ночь!

– Расплачивался, – ответил я и завел двигатель.

Один из охранявших стоянку подошел к машине, наклонился к окошку.

– Спокойной ночи! – сказал он.

Я протянул ему купюру, и он так же благожелательно растаял в темноте.

Я отвез Таню, по дороге дважды заплатив мзду гаишникам. Дом казался огромным черным кораблем, выходящим из туманного пролива в открытое море.

– Если хочешь, пойдем ко мне, – сказала она, когда я остановил машину.

– Нет, – сказал я.

– Почему? – удивленно спросила она.

– Не могу. Сейчас не могу. Завтра. Приезжай ко мне завтра.

– Когда?

– Когда хочешь. Вечером.

– Вечером? – переспросила она. – Ладно. Я буду в половине одиннадцатого!

Хлопнула дверца. Таня застучала каблучками по асфальту, свернула в арку. Если бы тогда я видел ее в последний раз, было бы лучше.

Я немного посидел в машине, потом не спеша поехал к себе. Принял душ. Выпил кофе. От кофе голова начала болеть еще сильнее. Я выпил две таблетки седалгина, развел в стакане ложку соды. Под ногтями еще оставались следы эмульсии. Я заострил спичку, почистил ногти. Руки мои дрожали еще сильнее, и несколько раз я поранил кожу. Несмотря на мои усилия, под ногтями кое-где осталась траурная кайма. Потом медленно, как бы нехотя, из-за крыш домов появилось солнце и тут же ушло в облака.

Глава 14

Когда же я въехал в байбиковский двор, солнце светило ярко, облаков не было и в помине. Двор был чисто выметен, полит водой. Стояла полнейшая тишина, но тишина тревожная – казалось, с минуты на минуту все будильники этого дома включатся, оглушат, заставят вздрогнуть. На всем в этом дворе лежал отпечаток завершенности, конечности, композиция была построена, выверена. Даже машины на стоянке напротив подъездов стояли, распределившись не только по размеру и классу, но и по цветам – от красного до фиолетового, – словно расстановкой кто-то руководил. Мне пришлось нарушить композицию, поставив машину на свободное место между голубым «Вольво» и синим «БМВ».

Но не успел я выйти из машины, как из байбиковского подъезда выскочили три человека, внесших еще больший диссонанс.

Во-первых, синий «БМВ» тут же рванул с места – водитель, будучи невидимым за полузеркальными стеклами, оказывается, находился внутри – и поехал к ним навстречу. Во-вторых, эти трое очень спешили. А самое главное – один из них, тот, что был посередине, кулем висел на своих спутниках, ноги практически не переставляя. Его блестевшее от пота, искаженное гримасой лицо было обращено кверху, словно он собирался завыть или пропеть первые строки гимна, который вот-вот прозвучит по радио. Кроме того, за ним на чистом асфальте оставалась темная влажная дорожка.

«БМВ» тормознул возле них, крышка багажника, повинуясь водителю, приоткрылась. Левый толкнул крышку кверху, правый схватил того, что был посередине, за ремень брюк и, направляя его головой вперед, забросил в багажник. Ноги потного дернулись, он попытался их подобрать, но это удалось ему только с помощью друзей: левый одной рукой прижал конвульсивно дергающиеся конечности и быстро отдернул руку, когда правый с силой начал захлопывать крышку багажника. В мгновение ока левый оказался рядом с водителем. Правый шагнул к задней дверце. «БМВ» начал движение, и ему пришлось перейти на трусцу, потом на бег, на бегу открыть дверцу и рыбкой нырнуть в нутро машины. Водитель выполнил вираж, задняя дверца захлопнулась сама собой, и, на прощание мигнув стоп-сигналом, «БМВ» исчез за дальним крылом байбиковского дома.

Это были они! Я был в этом уверен! Те, кто завершил начатое мною. Исполнители.

Теперь, кроме меня, во дворе не было никого. Ну разве что торопливая кошка легко бежала по направлению к еще полным мусорным бакам. Вот она оказалась перед оставшейся от потного влажной дорожкой, замешкалась, сжалась в комок, перепрыгнула через дорожку и побежала дальше.

Вытекшая из потного кровь была почти черной.

Я вошел в подъезд, спокойно поднялся на нужный мне этаж. Дверь в байбиковскую квартиру была распахнута. В прихожей, скрючившись, обратив ко мне изрешеченную пулями спину, лежал охранник. Я перешагнул через него, заглянул на кухню, в маленькую комнату. Байбикова не было.

Я вошел в большую комнату. Посередине комнаты стояли две сумки, кейс с кодовыми замками. На столе все так же сохли остатки закусок, к полку пустых бутылок прибавилось еще несколько, к запаху затянувшегося застолья – душноватый, знакомый мне по ресторанному расстрелу запах пороха и крови. Запах уходящей жизни.

Я заглянул под стол. Там лежал второй охранник, его рука с пистолетом была направлена в сторону двери в прихожую, изуродованное пулями лицо еще хранило выражение сосредоточенности стрелка, готовящегося сделать важный, быть может, самый важный в жизни выстрел. Я вспомнил того потного, заброшенного в багажник: второй байбиковский охранник выстрелить все-таки успел.

За моей спиной кто-то кашлянул. Я вернулся в прихожую, потянул на себя дверь ванной, но она уперлась в бедро лежавшего на полу охранника, и мне пришлось сначала отодвинуть его большое влажное тело.

Байбиков располагался на полу между раковиной и стиральной машиной – той же марки, что и у моего отца. Он сидел с таким видом, словно изучал уведомление компании «Филипс» о высочайшем качестве производимой ею бытовой техники. Подняв на меня взгляд, Бай криво улыбнулся.

– В живот и в грудь, – сообщил он. – В голову – не успели.

Улыбка погасла, Бай кашлянул. Из его рта выкатился большой красный шарик, скатился вниз, разбился о кафельный пол, приобрел очертания раздавленной лягушки.

– Пиздец, – прошептал он, глядя на эту красную кляксу. – Подойди…

Я наклонился к нему.

– Не пристрелили! – Бай старался казаться совершенно спокойным. – Если выкарабкаюсь, опознаю… – Он отнял от низа живота руку: на его ладони лежал маленький цилиндр – коробочка для микрофильмов.