Вершина - Зенна Хендерсон

— Благодарю вас, мистер Вейгенд.

Вейгенд тут же позвонил директору по кадрам:

— Кто такой Бенджамин Райс?

Через несколько минут последовал ответ:

— Это один из администраторов, мистер Вейгенд. Вам нужно его личное дело?

— Нет, спасибо.

Найдя в справочнике интересующий его офис, Вейгенд набрал номер.

— Бенни? Говорит Вейгенд. Только что звонили из Института Возрождения. Мисс Зонненберг упомянула там твое имя. Кажется, они хотят задать тебе несколько вопросов. Не волнуйся, все в порядке. Обычное дело. Можешь ли ты направиться туда прямо сейчас? И, Бенни…

Он вдруг осекся, вспомнив свое обещание провести тестирование Бенни, и почувствовал себя виноватым. Ну, бывает, запамятовал в суете дел.

— Ну, ладно, это пока все, — Вейгенд повесил трубку.

Надо позвонить Уолтеру Дженингсу из исследовательского бюро и попросить его послать за Бенни, как только будет можно. И чтобы не забыть, он нашел в записной книжке домашний телефон Дженингса и снял трубку.

Бенни снял пальто с вешалки и начал медленно одеваться, думая над разговором с Вейгендом. При упоминании Института Возрождения в голову лезли неприятные мысли. Ехать не хотелось, но отказываться было поздно. Он оставил на столе записку, что ушел по делам и вышел из кабинета.

Бенни Райсу перевалило за сто, но ему редко давали столько. Когда он шел пешком в Институт Возрождения, ему даже в голову не пришло взять такси или сесть в автобус, хотя расстояние составляло более двух миль, и Институт или “Музикосмос” наверняка оплатили бы ему дорогу. По мере того как он шел, фигура его выпрямлялась. Когда он прошел около мили, глаза его заблестели, грудь выдалась вперед, ему уже нельзя было дать больше пятидесяти. При средней продолжительности жизни в более, чем сто лет, Бенни можно было назвать молодым человеком.

Бенни был в прекрасной физической форме. В “Музикосмосе”, где все знали, сколько в действительности ему лет. он, как бы отдавая дань своему возрасту, привык ходить слегка сгорбившись и медленно переставляя ноги, хотя мог бы обойтись и без демонстрации старческих недугов.

Со стороны Институт Возрождения выглядел как холодное белое гладкое здание, без каких-либо характерных деталей. Но внутри все было иначе. По мебели к обстановке он больше напоминал роскошный отель, чем больницу. В вестибюле Института Бенни встретил молодой клерк.

— Бенджамин Райс? Вас ждет доктор Мартин. Он сейчас в саду. Сэмми вас проводит.

Сэмми оказался рыжеволосым молодым человеком. По дороге он не проронил ни звука. И хотя у Сэмми было вполне дружелюбное и открытое лицо, что-то насторожило Райса.

— Что происходит, сынок? — спросил он Сэмми по дороге в сад, который располагался с тыльной стороны института. — Ты что, проглотил язык?

Сэмми посмотрел на Райса, в его взгляде было столько ума и озорства, что Бенин напрягся, ожидая какой-нибудь шутки, но у Сэмми только и вырвалось: “Да, да”.

До Бенни наконец дошло, кто такой Сэмми, и он выругал себя за собственную тупость. Конечно, Сэмми был одним из заново родившихся. Он абсолютно все понимал, потому что наследовал весь свой разум, но еще не научился заново говорить.

Клерк в вестибюле был, наверное, тоже заново родившимся. Естественно, если в Институте наблюдают за пациентами в течение четырех лет, то лучше параллельно давать им возможность работать.

Доктору Мартину было не более двадцати, но вряд ли он был пациентом Института. Для того, чтобы пациенты скорее могли повзрослеть и восстановить основной объем знаний, необходимых современному человеку, нужно держать их вместе до тех пор, пока этот процесс не завершится и они не войдут в реальную жизнь, где им придется жить среди других людей. Мартин не мог быть Возрожденным, так как ни одному молодому заново родившемуся доктору не разрешили бы работать в Институте. У него просто не хватило бы элементарных знаний и опыта. Да он и не пополнил бы свою память новой информацией, работая в замкнутом пространстве Института. Это было похоже на нахождение в чреве матери.

Улыбнувшись, доктор посмотрел на Бенни.

— Бенджамин Райс?

— Все называют меня Бенни.

— О’кей. Сэмми, ты можешь возвращаться на свое место.

Они стояли на большой лужайке перед ровными рядами деревянных шезлонгов, в которых сидели люди. И хоть поблизости не было ни медсестер, ни врачей, кроме, разумеется, доктора Мартина, лужайка все равно напоминала место для отдыха больных в санатории. Бенни заметил, что возраст сидевших в шезлонгах людей, очевидно, не превышал четырнадцати лет. Все они были погружены в глубокий спокойный сон. На всех сидевших мальчиках и девочках были белые свободные комбинезоны. Все выглядело, по меньшей мере, странно, так как комбинезоны были скроены без малейших намеков на красоту. Ни один подросток в возрасте четырнадцати лет не наденет подобную вещь на себя, будь у него хоть малейший выбор.

У всех пациентов был прекрасный, здоровый цвет кожи, но в головах этих переростков ветер гулял так же легко, как он гулял бы в голове огородного пугала. Мальчики не знали, что они мальчики, а девочки не имели понятия, что они девочки.

— Вы работаете в “Музикосмосе”, Бенни?

— Да, я — администратор.

Мартин, казалось, был немного растерян.

— Как вы ладили с мисс Зонненберг?

— Великолепно, доктор. Она была прекрасная женщина. Я очень сожалел, когда она отправилась сюда.

— Простите? Вы же не хотели, чтобы она умерла, не так ли?

— Что вы, доктор. Она была прекрасным человеком.

Мартин еще более задумался. Имя Бенни было вписано в личное дело Сюзан на случай, если понадобится консультация о ее характере, привычках, поведении, темпераменте. Доктор думал, что Бенджамин Райе скорее всего коллега Сюзан, музыкант, писатель, художник или что-то в этом роде.

— Расскажите мне о ней, — попросил Мартин.

— Она всегда была очень добра ко мне. Она еще говорила, что я тоже был добр к ней, но я так до конца и не понял, почему. Конечно, она не могла свободно передвигаться, особенно после того, как получила травму при падении. Поэтому я ей помогал, выполнял ее мелкие поручения. Говорили, что она была выдающаяся пианистка, но я в этом мало что смыслю. Все, что мне известно — это то, что она была замечательной женщиной.

Мартин молчал. Было ясно, что Бенни вряд ли расскажет что-нибудь ценное о Сюзан. Наверное, Сюзан Зонненберг внесла в анкету имя ради шутки, как, в частности, в графе “Другие виды деятельности” написала: “Строю глазки”.

Найти десяток людей, которые хорошо бы знали Сюзан Зонненберг, не составит большого труда. Но все же интересно, почему Сюзан вписала именно имя Бенни, а не чье-нибудь другое. Что за этим скрывается — глупая шутка или нечто другое?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});