Глаза погребённых - Мигель Астуриас

Позвонить служанке? Нельзя терять ни минуты. Только подумала об этом, и вот она уже в помещении для прислуги — спрашивает, каким образом оказались в школе эти цветы.

— Их принес какой-то мальчик-индеец… — ответила служанка.

— Не сказал, кто его послал? — настаивала она.

— Нет…

— Какой он из себя, этот мальчик? — прерывающимся голосом, полным отчаяния, спросила Малена.

Растерявшаяся служанка мямлила:

— Какой из себя?.. Да обыкновенный мальчишка — босой, длинноволосый, без шляпы…

— Но, милая моя, как это можно что-то принимать, не спрашивая, откуда это, кто прислал?.. Нужно ведь поблагодарить за цветы, а кого?.. — Голос ее оборвался.

— Я всегда спрашиваю, сеньорита, но на этот раз заскочил какой-то мальчишка, он даже не дал мне рта раскрыть. «Вот»… только и успел сказать и убежал…

— А ты не знаешь его? Не рассмотрела его лица? Может быть, ты его встречала раньше?

— Нет…

— Когда что-нибудь приносят — прошу вас всех, обязательно спрашивайте, от кого. Не забывайте…

— Ах, сеньорита!.. Сеньорита!.. — прозвучал за ее спиной голос служанки, голос был веселый — как у человека, который неожиданно выиграл в лотерее: — Знаете, кто принес? Один из мальчишек, что учатся лепить у Пополуки…

— Это точно?

— Почти уверена.

Надежда вспыхивает ярче и быстрее любого пламени. Не теряя времени идти к Пополуке! Если букет алых камелий принес один из его учеников, нетрудно будет узнать, где находится Мондрагон. Она прошла в свою комнату, попудрилась, слегка подкрасила губы, поправила прическу и, возвратившись в директорскую, позвала учительницу Кантала.

— Скажите, сеньорита, вы сегодня не собираете девочек из хора?

— Некоторые должны прийти… думаю, что они уже здесь, сеньорита директриса, — предупредительно ответила та. — Как жаль, что я не знала раньше… Может быть, сеньорита директриса хочет послушать наш хор?.. А я, как нарочно, вызвала самых отстающих и недисциплинированных, чтобы отдельно позаниматься с ними.

Малена невольно заставила учительницу Кантала, всегда такую робкую, поволноваться несколько минут — молчание директрисы та расценивала как порицание. Поэтому учительница очень обрадовалась, когда услышала:

— Хорошо, соберите этих учениц. Мы пойдем погуляем немного. Такой дивный вечер…

От волнения голос ее все еще дрожал… Почему она так сказала? Ничего дивного не было в этом странном, призрачном вечере — хотелось закрыть глаза и ничего не видеть, не видеть этот мир, ставший внезапно чужим и враждебным. Но слова все выдержат… Сказать можно что угодно… Какой ужас!..

— Не правда ли, вечер дивный? — переспросила она, дрожа с головы до пят и изо всех сил стараясь справиться с этой дрожью.

Ана Мария Кантала ответила еле слышно: «Да». Она собиралась попросить у директрисы разрешения «поупражняться» за школьным пианино после уроков.

— Зайдите в кладовую, — распорядилась директриса, — возьмите с собой фруктов, после прогулки раздадим девочкам…

Пока учительница ходила в кладовую, Малена, вернувшись в маленькую столовую, расположенную рядом со спальней, старалась успокоиться, взять себя в руки. Она понимала, на что шла, хотя уверенности в своих силах у нее не было.

«Ах, если бы удалось найти свою исчезнувшую любовь, — думала она, прикрепляя на груди букетик ярко-красных камелий, — жизнь отдала бы, только бы еще раз услышать: «Словно сердце пламенеет!..»

В коридоре ее поджидала Ана Мария Кантала — высокая полная девушка с маленькой головкой и огромными глазами. Малышки из школьного хора шумно приветствовали директрису и наперебой спешили подтвердить оценку своей воспитательницы: да, они самые недисциплинированные.

Босоногие, бедно одетые, они скучились испуганной стайкой, а учительница Кантала, придерживая рукой сумку с фруктами, пыталась водворить порядок, но, не в меру усердствуя, только сбивала всех с толку. Понимая, что она должна идти, не считаясь со своим настроением, — ах, как ей хотелось остаться одной в темноте своей комнаты! — директриса повела девочек к Пополуке. Раз камелии посланы оттуда, значит, старый мастер должен знать, где Хуан Пабло.

— Если успеем, пойдем на Серро-Вертикаль, — пообещала Малена девочкам, — но сначала мне нужно зайти в мастерскую Пополуки, там мы сделаем остановку, и сеньорита Кантала раздаст вам фрукты.

— Большое спасибо!.. Скажите: «Большое спасибо, сеньорита директриса!..» — распорядилась учительница, и по улочкам — каменным позвонкам Серропома — дробно разбилось эхо детских голосов, хором повторявших: «Большое спасибо… большое спасибо… большое спасибо, сеньорита директриса!»

— По порядку!.. Парами!.. Что это такое? — суетилась учительница, размахивая сумкой с фруктами перед рожицами шумливых девчушек; заметив подходившего учителя Пьедрафьеля, она добавила: — Нехорошо, если директор мужской школы увидит этот беспорядок! Идите по тротуару, постройтесь парами!

Пока девчушки становились в пары на тротуаре — босые, жалкие, крошечные, похожие на фигурки из сырой глины, пестрыми пятнышками горели лишь ленточки в волосах, — Малена говорила с учителем.

— Как удачно, что их доставили!.. Какие роскошные!.. — воскликнул Пьедрафьель, приблизившись к Малене.

О чем он говорит?.. О цветах?.. Об алых камелиях на ее груди?.. А откуда Пьедрафьель узнал, что ей их прислали?

Из безудержного потока слов, сопровождаемого непрерывной жестикуляцией, она сначала ничего не могла понять.

— В прошлое воскресенье, когда мы, возвращаясь домой после нашей встречи, расстались на Голгофе с Тату-Индейским попом (так он за глаза называл падре Сантоса), Мондрагон довез меня до школы и, когда мы остались одни, попросил разрешения заказать на мое имя букет красных камелий в столице. А затем я должен был — ipso facto[48] — послать их вам. Его просьбу я выполнил. Но поскольку вас я больше не видел и наша сегодняшняя встреча не состоялась…

— Разве падре…

— Да, да, сеньорита директриса, падре Сантос заходил ко мне и сообщил, что сегодня наше общество не соберется, поскольку вы со своими ученицами отправились на прогулку… — По своему обыкновению приподняв плечи и втянув руки в рукава, он потрогал накрахмаленные манжеты сорочки и продолжал: — Именно так… Мондрагона больше я не видел, и если он у вас появится, не откажите в любезности подтвердить, что вы получили эти цветы и что я пунктуально выполнил его поручение. Он опасался, как бы цветы не завяли… Просил вынуть их из коробки… и передать через какого-нибудь ученика… К десяти лилиям ваших драгоценных пальчиков, от прикосновения которых цветы не только не увяли, но, как вижу, даже будто посвежели, так идут вам эти великолепные камелии. Ах! Женщина… она придает жизни даже цветам… Разумеется, нет необходимости передавать ему все, он увидит, как «сердце пламенеет», и сразу поймет, что его поручение выполнено… Да, да… — Пьедрафьель никак не мог остановиться: — Мондрагон рассказывал мне, что, когда впервые увидел вас в поезде, на вашем костюме красовался букетик камелий и он, еще не будучи знаком с вами, сказал вам эти слова… Не удивляйтесь, не удивляйтесь, что он делился со мной. Вы же знаете, что, когда речь идет о любви, счастливой или несчастной, — обычно делятся с близкими людьми, а этот молодой, очень симпатичный дорожник так сблизился со мной, что я позволю себе сказать: мы стали друзьями еще до того, как познакомились. Славный парень, хороший друг и рассудительный человек. Он немало поездил по свету, и хотя еще очень молод, ему сулят блестящее будущее!

— Поговорим об этом в другой раз, учитель… — прервала его Малена, она почувствовала, что на висках у нее выступает холодный пот; казалось, клейкие липкие слова учителя словно обволакивали ее с ног до головы. По-видимому, он еще не знал о сообщении в газетах, о заговоре и о Хуане Пабло; иначе вряд ли он поздоровался бы с ней и, уж конечно, не стал бы так отзываться о Мондрагоне и расписывать всю эту историю с камелиями.

— Поговорим в другой раз, учитель… — повторила Малена. — Разумеется, если вы не захотите пройтись с нами… — Теперь ей было безразлично, пойдет он с ними или откажется: незачем идти к Пополуке, не о чем его расспрашивать. — Мы идем на прогулку и, вероятно, доберемся до Серро-Вертикаль. Такой дивный сегодня вечер.

— Да, вечерок прелестный… просто драгоценность, сеньорита Табай! Но лучше, пожалуй, будет вам совершить эту прогулку без меня в столь прекрасном сопровождении…

«Вечерок прелестный… драгоценность!» — повторила про себя Малена. Едва сдерживая слезы, она наскоро простилась с учителем и стала догонять учениц. Конечно, лучше бы вернуться к себе, закрыться, пока не станет что-либо известно о человеке, который — кто знает? — может быть, сейчас скрывается где-то здесь, в горах, без крошки во рту, без капли воды. Он бежит днем и ночью, спасается от погони, как животное, как дикий зверь… а она прогуливается… прогуливается, да, прогуливается… Зачем же идти к Пополуке — все и так ясно: алые камелии посланы учителем Пьедрафьелем, директором мужской школы… А если Мондрагона поймали, подвергли пыткам… от пытки — к стенке, а от стенки… кто тогда узнает, где его могила, зароют его как собаку, исчезнет без следа… а она прогуливается — в шляпке, в перчатках, с зонтиком, приколов букетик алых камелий на грудь…