Парни в бронежилетах - Сергей Самаров

Сохно тормозит. Левая фара и подфарники разбиты, на крыле неглубокая, но обширная вмятина.

Согрин с Кордебалетом открывают правую дверцу. На сиденье – пленник. Смотрит на них с насмешливым презрением. Ноги перевязаны окровавленными тряпками – остатками чьей-то камуфлированной куртки. Сохно с пленником не церемонится, он ничего не говорит, только сильно прижимает того спинкой к передней панели, освобождая место для посадки на заднее сиденье. Пленник стонет, но молчит.

Согрин с Кордебалетом устраиваются.

– Пост на перекрестке? – спрашивает полковник, имея в виду разбитые фары и вмятину.

– Да... Пришлось остановиться и пристрелить... Чтобы не мучился... Выбежал на дорогу, автоматом машет. Я даже притормозить не успел. Еле вывернул, чтоб в стекло мне не влетел...

– Он хотел сказать вам, что вы все покойники, – на чистом русском языке, совсем без акцента говорит пленник. – И зря вы не захотели его выслушать...

На слова пленника внимания не обращают. Въезжают в село. Людей не видно. Навстречу идет только одна женщина. Сворачивает на обочину, уступая машине место. Сохно сбрасывает скорость и тормозит рядом с женщиной. Открывает дверцу.

– Здравствуйте... – его не слишком привлекательное лицо старательно излучает приветливость.

Женщина останавливается, смотрит, чуть прищурив глаза, подходит ближе.

– Здравствуйте, – говорит с сильным акцентом. – А вы кто?

И осматривает машину. Она отлично, должно быть, знает эту машину, знает, и кому она принадлежит.

– Я майор российской армии, – отвечает Сохно. – Что тут у вас творится? Анзор безобразничает?

– Ой, и не говорите... Вы не ездите туда. Их там человек тридцать, а то и больше... Понаехали...

– Откуда столько? У Анзора всего чуть больше десятка, – удивляется Сохно.

– Пришлые, пришлые все... Большая банда...

Пленник вдруг взрывается длинной тирадой, поднимает связанные руки, словно замахивается. Но женщина не понимает, на каком языке он говорит. Связанные руки пленника только больше язык ей развязывают.

– А этот вон... За главного у них... Он командует... Они вон в том доме сидят, где антенна-тарелка. Хозяина и всех мужчин в подвале закрыли...

– В самом доме или в сарае? – полковник соображает вдруг, что одна из женщин в самом деле носила в корзине много посуды. В сарай носила...

– Я не знаю...

– Спасибо. Вам лучше дома закрыться. Здесь могут стрелять, – советует Сохно и закрывает дверцу.

– А я не боюсь... У меня два сына у Рамазана Кадырова служат, – отвечает она, но все же спешит к своему дому. Он предпоследний на улице.

Сохно не торопится тронуться с места. Оборачивается, встречается взглядом с Согриным и Кордебалетом. Все прикидывают ситуацию про себя и не спешат выложить ее при пленнике.

– Что там за группа? – спрашивает, наконец, Согрин.

– Сдаваться хотим... Решили сложить оружие... – пленник смотрит вдоль улицы в надежде, что кто-то выйдет из ворот дома, где сидит его группа, и заметит машину.

– Разворачивайся, – приказывает полковник. – Выезжай за сопку. Там лес не густой...

Сохно не надо повторять приказ. «Нива» тем и хороша, что развернуться может на небольшом пространстве. Оставив новый шлейф пыли, они быстро покидают опасное село. Уже в лесу останавливаются. Дальше не проехать, начинается тот самый бурелом, через который они пробирались, спускаясь с точки наблюдения.

– Толя, займись пленником... Он хочет поговорить откровенно... Он обещает много рассказать, – приказывает полковник. – Шурик, наверх, за мной, разворачивай рацию...

Рация в группе миниатюрная, не больше ноутбука, но сильная. Кордебалет сразу, опережая командира, направляется вверх, на ходу снимая с плеч ранец рации. Согрин еще присматривает, как Сохно заботливо выводит из машины пленника, с трудом передвигающего простреленные ноги, и ставит того к дереву, чтобы было обо что опереться. А сам садится на поваленный ствол ели, вытаскивает длинный нож и демонстративно принимается со старанием и любовью оттачивать его. Начинается психологическая обработка, дальше эта обработка включит в себя вербальное воздействие. Полковник ухмыляется, зная, что допросы Сохно проводить умеет. И догоняет Кордебалета, который уже развешивает по веткам антенну.

– Связь желательно не со штабом операции... Сумеешь связаться со штабом группировки?

– Думаю, без проблем... Они всегда сидят на приеме...

– Отправляй с категорией «срочно»... Запрашивай, кто есть поблизости боеспособный... Где-то, я слышал, в этих местах работал спецназ ВДВ... Может, их не успели еще вытащить?..

Кордебалет настраивает рацию.

А сам Согрин поднимается выше, на прежнее место наблюдения, вытаскивает из футляра бинокль, устраивается поудобнее и начинает снова и с большим вниманием изучать каждую деталь двора, который уже осматривал, казалось, тщательно...

Здесь предстоит серьезно работать...

3

Прощание с отцом проходит спокойно и без долгих разговоров. А что особенно хорошо – без нравоучений на тему отношений человека и Родины. Сережа этого больше всего боялся. Но – обошлось...

– Вот здесь останови... Дальше я пройду пешком...

Это «дальше» звучит двояко. Может означать и то, что дальше проехать нельзя, и то, что он просто желает чуть-чуть ноги размять, и то, что не желает, чтобы другие увидели, как его подвозит отец, и то, что он не желает показать отцу местонахождение офиса... Отец может выбрать из множества то, что ему больше по вкусу. А уж за вкус отца младший Ангел отвечать не может.

Сережа выходит из машины за квартал от дома, где они устроили квартиру-офис, и улыбается на прощание – уже с улицы. Улыбка его несколько грустная.

– Я скоро позвоню тебе... То есть всем позвоню, но считай, это персонально тебе... Как только Джон передаст первые данные. А завтра, надеюсь, увидимся...

– Жалко, что мы не в одной команде, – отвечает отец и поворачивает ключ зажигания.

– Но хорошо, что мы не в противоборствующих командах...

Сережа несильно захлопывает дверцу, под провожающим взглядом отца долго идет по тротуару, потом между домами сворачивает во двор. К сожалению, приходится маскироваться даже от отца. От этого Сережа испытывает чувство стыда, но чувство долга сильнее этого простейшего бытового понятия. Тем не менее неприятная тяжесть на душе остается. Словно он отца унизил и оскорбил.

Переждав несколько минут во дворе, чтобы отец уехал, Сережа возвращается на улицу. Естественно, сначала выглядывает. Серебристого «Гранд Чероки» не видно. А младший Ангел, как опытный оперативник и к тому же бывший спецназовец, в первый же день изучил ближайшие к дому дворы. Просто на всякий случай. Он всегда так делает в любой стране. Пути возможного отхода надо предвидеть. И Сережа знает, что зашел не в проходной двор. Он это умышленно сделал, на случай, если отец будет его искать. Зашел в непроходной двор – значит, здесь... Простейшая логика. Не должен отец подозревать его в обмане, который происходит в действительности.

Лифт в доме старый и скрипучий. Сережа видел, что через два подъезда идет ремонт. Там лифт меняют, догадался он по оборудованию. Наверное, будут менять и в их подъезде. Но это произойдет позже, когда самого Сережи уже не будет в Москве, а где он будет – пока не знает никто.

Дверь на звонок открывает Селим. Руки-шарниры взлетают и опускаются, взлетают и опускаются, но слов Селим произнести не может. Он возмущен. Из комнаты-кабинета выходит Таку.

– Мы уже собирались звонить...

– Зачем?

– Тебя разыскивать...

– Я разве говорил, что уезжаю на пять минут? – Сережа хорошо собой владеет. Он демонстрирует искреннее удивление и непонимание.

– У нас непонятные неприятности... – Таку традиционно хладнокровна и сдержанна. Самурай, а не женщина... Только катану ей за плечо подвесить да несколько метательных «звездочек» на пояс...

– Что?

– На связном телефоне отвечает какой-то хам, – говорит Селим. – И меня передразнивает. Егора там нет... Номер мы набираем правильно... Что могло случиться с Егором?

– Его вчера утром увезли в больницу с приступом острой стенокардии.

От такого сообщения даже Лари встает в растерянности из-за компьютера.

– И что теперь? – спрашивает Лари. – Операция сорвана? Как мы найдем Джона?

– Джон скоро позвонит. Я разговаривал с ним... Может, кто-то угостит меня фирменным чаем?..

Настоящий зеленый чай в группе умеют заваривать все, кроме Сережи и Джона. Они пытались научиться, но их попытки признаны неудачными. В странах, где существует культ зеленого чая, знают, что заварку нельзя заливать кипящей водой. Если вода уже закипела, в нее следует добавить чуть-чуть сырой и холодной. Или просто не дать воде закипеть. Но с сырой водой чай имеет свой привкус. Ни Сережа, ни Джон так и не смогли выучить пропорции добавки. И потому всегда просят других. Черный чай и кофе они давно не пьют, поддерживая общее настроение группы.