Если он поддастся - Ханна Хауэлл

– Да, понимаю…

Тут дверь открылась, и маркиз порывисто вскочил. А малыш Генри вошел и замер как вкопанный, уставившись на отца. Потом проговорил:

– Ты меня нашел, папочка? – Он медленно двинулся к отцу. – Мама знает, что ты меня нашел?

– Мама больше не сделает тебе ничего плохого, Генри. – Маркиз подошел к мальчику и, склонившись над ним, провел дрожавшей рукой по его волнистым волосам. – Твоя мать была очень больна, сынок, поэтому поступила очень дурно. Болезнь сначала забрала у нее разум, а потом убила. Теперь мы с тобой остались вдвоем.

– Я боюсь, папочка. – Генри заплакал и кинулся в объятия отца. – Я так ждал, что ты найдешь меня, но ты все не приходил…

– Я искал тебя, сынок. И обязательно нашел бы. Нам нужно радоваться и благодарить Бога, что леди Уорлок и лорд Филдгейт нашли тебя и с тобой не случилось еще чего-нибудь ужасного. – Маркиз опустил сына на пол и взглянул на Олимпию: – Просто не знаю, как благодарить вас, миледи. И не только за то, что нашли и спасли его, но еще и за то, что были готовы защищать ребенка даже от меня, если бы вдруг потребовалось.

Генри отцепился от ноги отца, за которую крепко держался, и посмотрел на стол.

– Лепешки со сливочным кремом! Можно мне одну?

Обрадовавшись возможности сменить тему – от прочувствованной благодарности маркиза Олимпия испытывала неловкость, – она улыбнулась ребенку. Рядом с Генри был отец, и в голове малыша наверняка появилась мысль, что теперь все встанет на свои места. Душевные раны, конечно, остались, и потребуется какое-то время, чтобы мальчик пришел в себя. Но Олимпия видела, что эти двое любили друг друга, и понимала, что их взаимная привязанность поможет им справиться со всеми страхами и болью.

– Только если папочка разрешит, – ответила она.

– Конечно, можно, Генри, – кивнул маркиз.

Малыш тотчас вскарабкался на стул, выбрал себе лепешку и положил на нее сливочный крем. Маркиз же снова сел и вопросительно взглянул на Олимпию. Было очевидно, что он ждал дополнительной информации. Баронесса посмотрела на Брента, и тот кивнул, давая понять, что больше не должно быть никаких секретов.

– Кто та женщина, которая собиралась удерживать мальчика до объявления награды? – спросил маркиз.

– Моя мать, – сказал Брент и пожал плечами, когда маркиз в изумлении уставился на него. – Она очень любит деньги и не считается ни с чем – только бы добыть их.

– Да, она должна была понимать, что я заплачу. Но ей следовало знать также и то, что Генри слишком мал и не стал бы держать язык за зубами – непременно рассказал бы об этом деле.

– Да, конечно, – кивнул Брент. – Но боюсь, моя мать не совсем здорова. Леди Уорлок считает, что она больна или же у нее отсутствует та часть сознания, которая подсказывает каждому, как можно поступать, а как – нельзя.

– И что вы собираетесь делать?

– Лишу ее возможности делать дурное.

Маркиз утвердительно кивнул, а Олимпия, внимательно посмотрев на Брента, поняла: собственная мать теперь стала его смертельным врагом. Но сможет ли он поступить решительно и избавиться от угрозы, которую эта женщина представляла для невинных созданий, например, детей, а также молодых девушек? И если сможет, то каким он станет, когда все закончится? Олимпия отбросила эти мысли, понимая, что никакого ответа не получит до тех пор, пока этому делу не настанет конец. Хотелось только надеяться на то, что из этой коллизии Брент выйдет, сохранив сердце и разум.

– Она ведь рассказывала про вас кошмарные истории, – сказал ему маркиз. – Я редко появляюсь в обществе, но даже мне довелось слышать кое-какие сплетни. Меня это удивляло, и я не очень верил подобным рассказам. На мой взгляд, они кажутся просто фантастическими. Человек, который раньше никогда не был замечен в подобных делах, не мог так резко измениться. Но ваша мать упорно разносила эти сплетни.

– Я знаю. Сейчас передо мной закрыты все двери. Из-за этого мне трудно добыть кое-какие сведения, необходимые для того, чтобы положить конец ее злым играм.

– Передо мной двери не закрыты.

Олимпия и Брент уставились на маркиза, а тот, улыбаясь, прихлебывал кофе из чашки.

– Разве вы не носите траур?

– Должен был бы. – Маркиз вздохнул. – Но, увы, когда жена рассказала, что наделала, исчезли последние остатки того, что связывало нас когда-то. Вдобавок она ведь покончила с собой… И, следовательно, нет причины для траура.

– И теперь вы молодой маркиз, лишившийся жены, – пробурчал Брент.

– Да, это правда. Но мне кажется, что одного брака для меня пока достаточно. Кроме того, новость о ее смерти не скоро дойдет до общества. Люди в Уандерстоун-Хилле преданы мне, а самоубийство – это скандал, который они станут держать в большом секрете. И меня мало беспокоит, что я еще раз удивлю общество, если один покажусь в нескольких салонах и на балах.

– Спасибо, сэр, – кивнул Брент. – Нам нужна любая информация, которая поможет лишить мою мать власти.

– Вы попытаетесь лишить ее положения, не поднимая шума?

– Да, ради моих младших братьев и сестры. Их нельзя наказывать за то, что сделала она. Я отдаю себе отчет, что из этого может ничего не получиться, но меня это не остановит. – Он посмотрел на Олимпию – та в этот момент осторожно вытирала сливки с мордашки Генри. – Я просто не могу допустить, чтобы моя мать продолжала заниматься своими дьявольскими делами. Слишком многие от нее пострадали.

– Да, слишком многие.

Когда маркиз и Генри ушли, Олимпия пересела на стул рядом с Брентом и поцеловала его в щеку.

– Помощь маркиза может оказаться полезной, – заметила она.

– Да, может. Конечно, скандал с его женой разразится уже скоро, и преданность слуг от него не спасет. Но я не верю, что обществу будет какое-то дело до того, что он не соблюдает положенного траура. Он ведь женился на простолюдинке, и в обществе не признавали его жену. Полагаю, многие сочтут, что женщина вообще недостойна траура.

– Печально, но факт.

– Ты боишься, что я начну колебаться, когда дело дойдет до того, чтобы сбросить мать с пьедестала: – Брент поцеловал ее, а она виновато посмотрела на него. – Так вот, не начну, Олимпия. Знаю, что будет не так-то легко, но я не могу допустить, чтобы это продолжалось. Мне не удалось остановить ее после того, что она сделала с Фейт, но на сей раз я не проиграю. Я лишь надеюсь, что мне не потребуется запирать ее в сумасшедшем доме или отправлять на виселицу.

«И это, – подумала Олимпия, – грустная правда, с которой не поспоришь».

Глава 11

Баронесса задержалась у выхода из лавки, прикидывая, достаточно ли сладостей у самых маленьких детей, оккупировавших ее дом, и не стоило ли купить еще чего-нибудь. Решив, что всего достаточно, она двинулась обратно в Уоррен. Олимпия очень надеялась, что никто не заметил, что она одна отлучилась из дома. Разумеется, Олимпия прекрасно знала, что леди не должна выходить из дома без провожатых, но она все-таки уже не молоденькая девушка, которой требуется охрана, чтобы оградить ее от всякого рода оскорбительных инсинуаций. Кроме того, был день, а идти от дома совсем недалеко. Однако, несмотря на все эти доводы, ею стало овладевать чувство вины, и она слегка занервничала из-за того, что оказалась на улице одна. У нее вдруг возникло дурное предчувствие, и она ускорила шаг.